Алексей Тимофеевич проснулся с приятным ощущением, что сегодняшний день будет особенным. Его обязательно, обязательно должны допустить до объекта! Все как будто обещало удачу. Вовремя сработал механизм старенького механического будильника. Так что когда прогудела городская сирена побудки, и по всему кварталу в кухнях и ванных открылись краны, он уже успел принять душ, и ему досталось вдоволь приятно теплой, почти горячей воды.

Тучи, вместе с врагами осаждавшие город уже несколько дней, наконец разредились, и яркое солнце, отражаясь от стен, недавно выкрашенных в чистый белый, наполнило кухню таким светом, что, войдя, Алексей Тимофеевич зажмурился от удовольствия.

На кухне он первым делом включил музыку Старостина по радио. Это была старая, но все еще работающая электронная колонка. Все остальные функции потеряли смысл, их не к чему было подключать, не для чего использовать. А электронный будильник сбоил чаще механического. Но Алексей Тимофеевич очень ценил, что это устройство из прошлой жизни все еще работало. У всех его знакомых давно уже были приборы на радиолампах.

Как раз когда закипела вода, колонка заиграла песню «Без полутонов все четче» с первого альбома. Ее продолжительность точно совпадала со временем приготовления яиц всмятку, и Алексей Тимофеевич даже крякнул, улыбаясь.

Когда песня закончилась, он достал из кипящей воды два яйца, а третье оставил еще на пару номеров. Его стоило доварить вкрутую.

Он почистил яйца, снял ложечкой верхний кусок и удовлетворенно покивал. Желток был густого серого цвета. Значит, жидким как нужно.

С чашкой заваренной мяты, чай с чабрецом он не очень любил, Алексей Тимофеевич встал у окна и посмотрел на город. Блекло-серое небо, контрастные облака, белые, черные и серые дома, неразличимых оттенков серого деревья.

Как знать, может быть сегодняшний день вернет цвета. Может быть не все, не сразу, но хотя бы какие-нибудь? Он даже попытался вспомнить, как выглядели небо и зелень, когда он еще мог различать цвета, но увы. Слишком уж привычным стало черно-белое зрение.

С третьим яйцом в кармане он вышел за дверь и подмигнул ржавой вывеске «лифт не работает». В такую погоду колени вовсе не давали о себе знать, так что он бодро, почти как молодой спустился по лестнице, засчитывая себе спуск за гимнастику.

Во дворе тоже были перемены. Несколько жителей соседнего разрушенного снарядом дома, те из них кто не был на войне, не работал на заводе или шахте и кому некуда было идти, обычно трудились на разборке завалов. Сегодня же они высаживали на клумбы цветы.

– Решили вот деревья не сажать снова, – приветственно раскланявшись объяснила одна из пожилых женщин у клумбы, – а то что, от них одна серость. А это вот новые бархатцы привезли. Специально выведенные, чистые, смотрите, белые и черные. И все понятно, и глаз радуется, верно, Алексей Тимофеевич?

Ему было немного жалко сгоревших во время обстрела вязов. Он даже оглядел двор, представляя, что никогда больше тут не будет их тенистой листвы. Но, с другой стороны, в солнечный день они наводили серую тень, а в день пасмурный серую темноту. Это в кино листва дает четкие тени. А в жизни бывшая зелень сливается в блеклую муть. Зато так, без густых крон, двор как будто стал просторнее.

Алексей Тимофеевич взглянул на бархатцы. Цветки у них были и правда почти чистого белого и черного цветов. Должно быть, подумалось ему, на самом деле они были лишь бледно-желтыми и густо-бордовыми. Но кто их теперь может такими увидеть? Ему так хотелось сказать, что, может быть, сегодня их лаборатория наконец это изменит и получит ключ к тому, как вернуть людям цветное зрение, но пришлось сдержаться. Слишком уж секретным был их проект особого значения. Да и возражать ему совсем не хотелось.

– Конечно, Наталья Валерьевна, – улыбаясь согласился он.

– А Антошка вон он, на углу, – напомнила женщина о следующем утреннем обыкновении, приосанилась и крикнула, – Анто-о-о-ошка! Мигом сюда!

С улицы, из-за угла тут же выбежал мальчишка с кипой газет, на бегу заканчивая выкрикивать и размахивая свежим номером:

– …очищена от одуванов! Новые успехи на том берегу Сухой Плетевы! Черемшу прогнали еще из Калиновки и Григоровки!

– Зрасьте, деда Леша! – выпалил он, подбежав вплотную.

– Все-таки не станешь называть меня дядей? – укорил Алексей Тимофеевич. Очень уж не хотелось принимать возрастное обращение к себе.

Антошка потупился, принялся ковырять пальцами заплату на черной обгоревшей штанине.

– Не ковыряй, я сказала! – тут же дернула его за руку женщина. – Когда еще новую хэбешку выдадут!

– Ну-ну! Выдадут-выдадут. Всем выдают и вам выдадут, – примирительно покачал головой Алексей Тимофеевич. Он наклонился к мальчишке и протянул вареное яйцо. – Спецпаек! Твоя доля!

– Спасибо, Алексей Тимофеевич! – поспешно закивала женщина, сразу же подталкивая мальчишку обратно к выходу на улицу. – Вы-то как? Вам хватит?

– Конечно, хватит! – Алексей Тимофеевич даже мягко тронул ее за плечо. – Мне для умственного труда дают куда больше, чем мой потрепанный желудок может принять.

– Ой, а эти-то эти! Беляши! Слышали? – торопливо всплеснула руками женщина, желая перебить неудобную тему. – Ночью ракету в хранилище зерновой помощи засадили, представляете! Нелюди!

– Так и есть, – согласился Алексей Тимофеевич, и поспешно добавил. – Ну да не дадут вам пропасть, изыщут резервы…

Как он ни хотел сегодняшним утром избежать политических и военных новостей, но радиоточка в троллейбусе все-таки познакомила его с последними событиями. Однако, на счастье и там обошлось без больших трагедий. Зерновую помощь потерпевшим обещали пополнить из основных запасов. На фронтах тоже не случилось катастроф. Даже было продвижение в каких-то нескольких местах.

Зато в электричке машинист включил радио на Старостина, и Алексей Тимофеевич с удовольствием слушал музыку, смотрел за окно и радовался. Пускай и приходилось каждый день ездить в лабораторию на электричке, зато если бы он жил он в самом академгородке, скорее всего уже погиб бы при налетах на его жилые кварталы.

Только в ближнем пригороде пришлось пережить небольшое неудобство. Электричка остановилась, и машинист объявил о необходимости сделать пересадку пешком. Позавчера Западное Бегунино вышло из состава Конфедерации и заявило о праве получать пошлину за проезд электричек и грузов по их территории. Теперь приходилось пешком обходить блокированный ими участок.

Вместе с остальными пассажирами, Алексей Тимофеевич выбрался наружу и под прикрытием баррикад из разваленных обстрелами зданий, пригибаясь пошел в обход.

– Вот мрази! Перестрелять бы их и кишки развесить на стене, пусть на них поиграют, меломаны! – проворчал идущий впереди пассажир и оглянулся на Алексея Тимофеевича.

Тот несколько замялся, не сразу согласившись. Хотя он и осуждал бегунинцев, но при одобрении убийств, как врач, всегда испытывал сложности. Однако пассажир не заметил этого. В запале он даже выпрямился и крикнул поверх баррикады:

– Старостин без «Понедельника»!!!

С той стороны тут же раздались выстрелы, кругом защелкали пули.

Пассажир пригнулся и весело оглянулся:

– Верно говорю?

С этим Алексей Тимофеевич облегченно согласился. Последний альбом Старостина ему действительно не нравился.

На входе в лабораторию охранник считал с детектора цифры его пропуска, сверил номер с списком, вписал его ручкой в толстый журнал, а затем просунул в окошко лист бумаги.

– Вот еще расписаться надо для подтверждения допуска. Со всех собирают.

– Против чего подписываемся? – уточнил Алексей Тимофеевич, бегло оглядывая бланк.

– Против последнего альбома, – мотнул головой охранник, – ну и решительно осуждаем сепаратистов Западного Бегунино.