– Ты мог убить меня! – кричу ему, не в силах поверить в то, что это происходит на самом деле.

– Мог, – спокойно кивает он и тянет меня обратно в дом.

Кажется, что истерика сейчас захлестнет меня. Адреналин ушел на второй план и теперь на его место пришел страх. Мне ужасно страшно оттого, что может сделать мужчина. Я предполагала, что его нет в доме, что не будет никаких проблем, но… он обманул меня, сказав, что его не будет. Он здесь и он явно зол.

Дитмар вталкивает меня в ту же комнату, из которой я пыталась сбежать. Грубо толкает к кровати и заставляет сесть, хотя я и не противлюсь. Не вижу смысла вырываться и заставлять его причинять мне боль.

Мужчина останавливается в метре от меня, заводит руки за спину, опираясь ими о стол и внимательно оценивает меня. Он кажется чертовски спокойным и полностью себя контролирующим, правда, я почему-то не верю в это напускное спокойствие. Я почти сразу понимаю, что это едва ли не крайняя степень его ярости. Именно ярости, а не злости. Его взгляд чернее тучи, челюсти сильно стиснуты, а руки с такой силой сжимают столешницу, что мне становится страшно.

– Знаешь, – вкрадчиво произносит Дитмар. – Я жутко не люблю, когда меня не слушают.

Я молчу, просто не зная, что говорить. Оправдываться? Это глупо, потому что я действительно хотела сбежать и последнее, что я бы делала сейчас – искала себе оправданий.

– Скажешь, что за концерт ты устроила?

– Хотела сбежать, – пожимаю плечами. – Ты же не думал, что я буду послушно сидеть под замком?

– Не думал, – он усмехается. – Именно поэтому остался в доме. Не зря, – он жестко усмехается. – Я думал, мы все решили.

– Я не буду добровольно раздвигать перед тобой ноги, – резко встаю с кровати и делаю пару быстрых шагов к мужчине, но он тут же перехватывает меня за руки и отбрасывает на кровать так, что я подпрыгиваю на мягком матрасе, как мячик.

Сглатываю и отползаю подальше, потому что мужчина надвигается на меня, подтягивает к себе за лодыжки и устраивается сверху, продавливая матрас.

– Ты уже их добровольно раздвинула, Карина, – он вновь усмехается, но довольно быстро выражение его лица меняется. Он придавливает мои руки к матрасу над головой и жестко чеканит каждое слово: – Я не стал насиловать тебя и брать силой, не стал трахать тебя, когда ты текла, потому что ты, блять, попросила. Ты хочешь по другому? – он чуть встряхивает меня. – Хочешь, чтобы я тебя насиловал? Издевался? Этого ты хочешь?

– Нет, – едва слышно выдаю я.

– А чего, твою мать? Как еще к тебе относится?!

Я дергаюсь, пытаясь освободить руки, но он не дает. Не позволяет мне даже пошевелиться, плотно придавливая телом.

– Ты думаешь, что не трахнув меня насильно стал лучше? Может, и за новые шмотки спасибо сказать? – усмехаюсь. – Ты все еще больной ублюдок в моих глазах, решивший, что он может по щелчку пальцев все решить. Я никогда не дам свое добро на ночь с тобой.

Последние слова вырываются на адреналине. Я вовсе не хочу их говорить, но произношу. Понимаю, что зря, когда он прищуривается, а после встает, освобождая мое тело от своего веса.

– Что ж, – спокойно говорит он. – Мне не нужно твое гребаное согласие.

Хлопает дверь. Он уходит, а я остаюсь одна.

Меня пугают слова, который бросил Дитмар напоследок.

Мне не нужно твое гребаное согласие.

Я кручу их в голове и хожу кругами по комнате. Здесь даже окна нет. Вернее, есть, но оно закрыто специальным экраном с внешней стороны. Я не знаю, что делать, только чувствую, что если так пойдет дальше, у меня начнется клаустрофобия. Или апатия, что даже хуже.

– Ты этого добиваешься? – шиплю, будто Дитмар до сих пор в комнате. – Что я сдамся? Или стану послушной в обмен на доброе отношение?

А что? Сколько нужно провести дней в комнате без дневного света, чтобы продать душу за этот самый свет?

Я иду в ванную и умываю лицо холодной водой. Мне нельзя творить глупости, хотя бы сегодня надо сдержаться, потому что я и так вывела Дитмара. Я умываюсь во второй раз и оседаю прямо на пол рядом с раковиной. Я продолжаю мысленно проклинать сукина сына со странным именем, но резко обнимаю себя руками и вдруг понимаю, что еще чуть и расплачусь.

Да что со мной?!

Я же не плакса.

И вообще я продержалась первую ночь. Дитмар говорил о неделе, я не могу стопроцентно верить ему, он же может и передумать через неделю или сказать, что не наигрался. Но мне нужен какой-то маяк. Как точка отсчета.

Я поднимаюсь на ноги, когда слышу, как щелкает замок двери. В комнату заглядывает охранник, который как раз поверил в мой спектакль с кровотечением. Он злобно смотрит в мою сторону, я же замечаю свежую ссадину на его скуле.

– Иди за мной, – приказывает он и четким движением показывает на дверь.

– Куда это?

– Куда я скажу, – он хищно скалится.

Делает шаг внутрь комнаты, из-за чего я непроизвольно отступаю. Он очень большой, со свирепыми чертами лица и бритый наголо. Не знаю, какого черта я решила надурить именно его, надо было выбрать другого, потому что сейчас я отчетливо вижу, что подставила под кулак Дитмара не то лицо.

– Утром мне было нельзя и пальцем тебя трогать, – усмехается он, надвигаясь. – Но приказ поменялся.

– Не подходи ко мне, – я нащупываю ручку двери ванной комнаты и пытаюсь найти правильный момент, чтобы захлопнуть ее. – Хватит…

– Ты сама делаешь хуже, Карина. Даю тебе последний шанс послушаться по-хорошему. Шутки закончились.

Я все-таки делаю рывок. Бесполезный и корявый. Мужчина догоняет за мгновение, он сгребает меня в охапку и дергает на себя. Я падаю на стенку, в которую он практически впечатывает меня, накрывая сверху своим телом. Мне душно и тяжело от его мускулистого горячего тела, и он специально нажимает сильнее, толкаясь в меня. Я вздрагиваю и отворачиваю лицо, чтобы не чувствовать чужое дыхание.

Он специально.

Он пришел поквитаться.

Но он только напугает, он ничего не сделает…

Дитмар не мог позволить.

Я думаю об этом лихорадочными вспышками, чтобы отрешиться от происходящего и ничего не чувствовать.

– Теперь мне разрешено быть грубым с тобой, – бросает охранник. – Нам всем разрешено.

Следом щелкает застежка ремня. Я коротко вскрикиваю, царапая стенку ногтями, но он грубо перехватывает мои запястья и заводит руки за спину. Я бьюсь, как безумная, но он намного сильнее. Я успеваю подумать о самом ужасном, как понимаю, что расстегнул застежку не для того, чтобы потом дернуть ширинку, а чтобы схватить мои запястья жестким ремнем.

Он связывает меня, опутывая мои руки до болезненных заломов, а потом рывком поднимает. Закидывает меня на свое плечо, как добычу, и направляется к двери.

– Мне больно, – зло шепчу, пытаясь отбросить волосы от лица.

Я вижу лишь его спину, в которую утыкаюсь лицом при каждом его шаге, и еще пол. Он несет меня, обхватив ладонями за бедра и не давая сдвинуться на миллиметр.

– Где Дитмар? – предпринимаю другую попытку. – Позови его. Я хочу поговорить с ним.

Охранник молчит всю дорогу. Мы минуем коридор и сворачиваем к лестнице, спускаясь на первый этаж. Я улавливаю, как меняется звук шагов, и выгибаюсь, замечая, что вместо ламината под ногами появилась большая кафельная плитка. Мои руки затекли, он передавил их так, будто я умею снимать самые надежные наручники. У меня точно будут синяки, мне больно от каждого лишнего движения.

– Мой отец убьет тебя, – выплевываю со злостью и слезами, когда боль обжигает с новой силой. – Застрелит собственными руками!

Он рывком снимает меня с плеча и бросает на стул, я тут же отклоняюсь от спинки, чтобы не задеть запястья.

– Ты труп, – упрямо шепчу, хотя боюсь даже поднимать глаза на охранника.

– Хорошим манерам тебя учить и учить, конечно, – усмехается мужчина.

Он не думает развязывать меня. Стоит надо мной и тяжело дышишь.

– Тебе больно, потому что ты вырываешься. Это специальный узел, он затягивается сильнее с каждым рывком.