«Что без изменений?» – хотел спросить муж, потому что она должна была сходить к двум врачам: гинекологу и онкологу. Но не успел, потому что дверь скрипнула и колокольчик тренькнул, сообщив о приходе клиента.

В кофейню вошёл молодой человек небольшого роста с крупной головой и массивным лбом. На угрюмом лице росла густая борода и закрученные усы, наподобие тех, что были модными в начале двадцатого века. Он посмотрел на супругов тяжёлым взглядом, в котором мелькнула насмешка.

Хозяева кофейни называли его между собой Логарифмом. Так как он постоянно считал вслух, сидел скрючившись и, говоря откровенно, был не самым желанным гостем, потому что не любил платить.

– Подвешенный кофе остался?

– Доброе утро! – Вешников поднялся со стула, вежливо улыбнулся, но при встрече с грозным взглядом собеседника сник и опустил глаза. – Да, последний.

Он с сожалением перечеркнул единственную белую палочку на меловой доске, обозначавшую подвешенный кофе – какой-то редкий посетитель решил проявить щедрость и заплатил за две кружки: себе и незнакомцу. Дальше бариста начал неторопливо и осторожно готовить напиток.

Логарифм прошёлся вдоль полок с книгами. Взял одну, полистал. Ева бросила на него короткий взгляд поверх очков, подняла бровь и спросила:

– Желаете что-нибудь ещё?

– Смотря что вы готовы мне предложить.

– Завтрак. Пирог с брынзой, крендель с маком или круассан.

– Три… – пробормотал Логарифм. – Три продукта.

– Что вы говорите?

– Три или пять. Можно ли считать мак и брынзу как отдельный вид или правильнее будет классифицировать…

– Я вас не слы-ышу! – пропела хозяйка.

Он ничего не ответил, уселся за столик, уставился в книгу и принялся читать, шевеля губами. Ева взглянула на мужа – тот только недоумённо пожал плечами и понёс кофе посетителю.

Тут колокольчик снова тренькнул, и с улицы в кофейню вошла гигантская газета. Вешников моргнул и только через секунду понял, что перед ним не газета, а сутулый старик в пожелтевшем от времени плаще с росписью из печатных букв, бегущих по рукавам и полам.

Старик, похожий на древнего карабкающегося богомола, взбирался по ступеням медленно, опираясь на деревянную трость. Пригладил ладонью жидкие седые волосы.

Никанор Степанович Саблин заходил в кофейню раз в неделю, перед встречей с хором ветеранов. С самого первого дня знакомства он представился хозяевам кофейни бывшим военным лётчиком. И хотя этого гостя супруги знали и любили, он был совсем не тем клиентом, который помог бы им покрыть ежемесячную аренду помещения.

– Доброго! – бодро поздоровался старик, стуча тростью об пол, и Роман Вешников заметил треснувшую ручку, обмотанную изолентой. Бывший сомнолог вздохнул: вот кому нужно было отдать подвешенный кофе.

– Мне как обычно, сынок.

Вешников засуетился у стойки, начал радостно забивать рожок молотыми зёрнами. А Никанор Степанович извлёк из кармана потёртый бумажник и принялся отсчитывать мелочь.

– Как ваше здоровье? – спросила Ева. Она поднялась с места, подошла ближе и отодвинула стул, чтобы ветеран мог сесть.

– Представь, милая, каждый день я встаю как будто с похмелья, хотя ничего не пил накануне. Тело моё чувствует себя так, словно вчера я сотню раз входил на моём Иле в штопор. Но жаловаться нет смысла, когда половина твоих дружков уже в могиле. Лучше уж ковылять понемногу, чем кормить червей.

Логарифм хохотнул, почесал бороду.

– Старость – похмелье молодости. Забавно, забавно… – сказал он себе под нос, не отрывая глаз от книги. – Даже если разваливаешься на части, лучше существовать, чем исчезнуть…

Вешников нахмурился и окинул гостя недобрым взглядом. А Саблин, кажется, ничего не услышал.

Однажды Ева сказала мужу, что Никанор Степанович неплохо сохранился и довольно активен для своих лет. Вешников возразил, мол, такие люди особой закалки – чего уж тут удивительного? Вот и Логарифм как будто бы в чём-то подозревал этого замечательного человека.

Ева вернулась к вязанию, застучала спицами.

– Когда следующее выступление?

Старик отхлебнул горячий кофе, довольный, погладил себя по бритой щеке.

– В конце месяца. Собираемся грянуть «Смуглянку», дочка. Для подрастающего поколения.

– Снова выступаете в школе?

– Угу.

Логарифм цыкнул, ухмыльнулся.

Ева опустила спицы.

– Что вас так смешит?

– Скорее, кто. Современные школьники, – немедленно ответил бородач. – Завучи и учителя приведут их в актовый зал и заставят целый час слушать старые песни. Им нужно будет делать вид, что всё это очень интересно, а в голове одна мысль: «Побыстрей бы отсюда сбежать».

Ева поморщилась, а Никанор Степанович, кажется, впервые заметил, что в кофейне ещё кто-то есть.

– Эти песни помогли выиграть войну! – вмешался Вешников, опершись на стойку и недовольно сопя.

– Войну помогли выиграть технологии, – сухо заметил Логарифм.

Саблин неожиданно легко повернул к нему седую голову.

– Технологии создают люди, – хрипло сказал он, и в кофейне на мгновение возникла тишина. – А людям нужны песни. Мне были нужны песни, пока я воевал…

Логарифм неторопливо поднялся. Со стуком поставил на полку книгу. Сказал не оборачиваясь, но достаточно громко:

– Вы из другого теста. Люди стали другими. Они устали от развлечений, они пресыщены. Их давно пора чем-то встряхнуть.

– Вы судите по себе, молодой человек?

Логарифм криво улыбнулся, пригладил бороду и быстро пошёл к выходу.

Саблин буравил взглядом его спину, и только когда дверь захлопнулась и фигура с большой головой исчезла за окном, сказал:

– Да кто он такой. Чем занимается?

Вешников тяжело вздохнул:

– Если бы мы знали, Никанор Степанович.

– Если бы мы знали, – поправила Ева, – легче бы не стало.

Колокольчик снова звякнул, и в следующую минуту в кофейне разом сделалось тесно. Женщина с пышным бюстом и облаком кудрявых волос на голове вошла в двери, таща за собой весело галдящую малышню.

Двое мальчишек, одинаковых как две капли воды, шмыгнули вперёд к буфету, где за стеклом красовались пирожные. Девочка, по-видимому их сестрёнка, хотела погнаться за ними, но мать успела её удержать.

Видно было, что оделась посетительница кафе наспех. Детки застёгнуты на все пуговицы, а вот на себя ей, похоже, времени не хватило.

– Артур, не лапай пальцами стекло. Миша, что ты повис на нём, как пиявка? Один латте, пожалуйста, и побыстрее.

– Мама, эклер!

– Мы договаривались, Лизочка. Никаких сладостей. Мы и так опаздываем на кружок.

– Мам, ты купишь нам «картошку», ну пожа-а-алуйста! – заныли близнецы.

– Ах ты ж! Дайте эклер и две «картошки». И кофе, а то я сейчас лягу на пол прямо здесь.

Вешников за стойкой засуетился. Нечасто ему приходилось торопиться, поэтому он очень боялся опрокинуть пакет с молоком или рассыпать зёрна.

Осознав тот факт, что пирожные им купят, мальчишки переключили своё внимание на старика, неторопливо потягивающего напиток.

Заметив, что на него смотрят, Никанор Степанович заулыбался и пробасил:

– Как жизнь, орлы?

– Нормально, орёл, – рассеянно сказал Миша, а брат дёрнул его за рукав и шепнул на ухо: «Смотри, он одет в гигантскую газету».

Саблин подмигнул девочке, и она от удивления вынула палец изо рта.

Женщина нетерпеливо барабанила пальцами по стойке.

– Садитесь, я всё принесу, – сказал Вешников, словно оправдываясь.

Но она сама взяла у него из рук пирожные и кофе и пошла к столику. В это время Артур чуть не снёс торшер, так как Миша подставил ему подножку, а Лиза неожиданно вспомнила, что забыла у мамы в кармане свою любимую игрушку, и заревела в голос.

– Стоять! Разделиться я, что ли, должна надвое! – взревела женщина.

Она фантастическим усилием заставила себя донести кофе и пирожные до столика. И только тогда кто-то получил игрушку, а кто-то – по мягкому месту.

Затем мамочка с достоинством вернулась к стойке. Сколько с меня?