Чанакья с изумлением смотрел на Чандрагупту, потом тихо засмеялся, похлопав молодого царя по плечу.
— Поздравляю. Ты станешь хорошим отцом. Удачи, — и возложив на мгновение свою ладонь на голову ученика, словно благословляя его, Чанакья покинул царские покои.
====== Глава 2. Призрак во плоти ======
Спустя несколько дней после того, как были проведены последние ритуалы для царицы Дурдхары, а на главной площади объявили о рождении наследного царевича, шпионы донесли Чанакье, что Дхана Нанд и Селевк Никатор готовят наступление на столицу.
— Мы непременно выиграем, — успокаивал Чанакья своего ученика, кормя его с руки попеременно то роти, макая их в пряно-сладкий соус, то кхиром, то кусочками фруктов. Со дня свадьбы Дурдхары и Чандрагупты это стало неизменной традицией — ежедневно утреннюю трапезу новый царь Магадхи вкушал только в покоях Чанакьи, и лишь днём и вечером садился за стол в окружении многочисленных подданных, восхвалявших его ум и доброту. — Я заблаговременно устроил множество ловушек на поле битвы. Мы выставим вперёд небольшую часть нашей армии, а основная часть воинов нападёт из засады, из ближайшего леса. Селевка и Ракшаса сразу же возьмём в плен. С Селевка потребуем его дочь тебе в жёны. И только не начинай снова стенать про браки без любви! Мы это проходили. Ракшасу расскажем правду про Биндусару и заодно припугнём здоровьем матери и сестёр, до сих пор живущих в Таксиле. Если и того окажется недостаточно, я придумаю, чем ещё его можно зацепить. Поверь, я добьюсь своего! Он покорится нам, став государственным советником. Дхана Нанда в плен брать смысла нет. Его необходимо убить, чтобы он и дальше не мутил воду.
Услышав последнюю реплику ачарьи, Чандрагупта внезапно подавился кхиром и потянулся за водой, чтобы запить кусок, вставший комом в горле. Заботливо похлопав юношу по спине, Чанакья продолжал:
— Я надеюсь, ты сможешь хоть теперь покончить с ним. Проткни его мечом или порази копьём, наконец! Я жду твоей победы на протяжении шести лет. Чандра, давай заканчивать войну, сжирающую наши ресурсы. Ты уже показал себя благородным кшатрием, много раз щадившим смертельного врага, но довольно благородства! Давно пора направлять свои силы не на сражения с Дхана Нандом, а на расширение границ империи. А старый царь, прямо скажем, давно мешает… Что? — недовольно спросил ачарья, увидев, как решительно Чандрагупта отодвинул его руку от себя.
— Я и сам могу есть свой завтрак, — он потянулся за лежащей на тарелке папайей.
Чанакья нахмурился.
— Меня не радует то, как ты со мной обращаешься в последнее время! Тебе кажется, я неправ? Дхана Нанд не заслужил смерти?
Чандрагупта молча жевал мякоть плода, прежде столь приятную и ароматную, но теперь казавшуюся совершенно безвкусной. В горле всё ещё противно першило, и он снова зашёлся приступом кашля.
— Запей, — Чанакья подал ему воды, незаметно подсыпав в хрустальный бокал, некогда купленный у персидских торговцев, немного бледно-серого порошка.
Чандрагупта выпил воду. Кашель немедленно унялся, зато спустя некоторое время юноша опять ощутил, как мир становится нереальным, подобным сну.
— Посмотри на меня, — Чанакья приподнял лицо Чандрагупты за подбородок. — И ответь мне снова: ты считаешь, Дхана Нанд не заслужил смерти?
Перед внутренним взором так отчётливо и ярко всплыли самые болезненные сцены из прошлого. Вот Дхана Нанд хохочет, словно ракшас, после того, как погубил Чандравардана. Вот он клянётся убить Муру… Протягивает бритву, чтобы Чандрагупта перерезал горло Дхумкету… Хвастается перед армией противника тем, что своими руками убил беременную жену, узнав о её предательстве, и его рука не дрогнула…
— Если бы он ударил махарани в живот, а не в бок, не выжила бы она, и не было бы у тебя никакого сына, — словно подслушав его мысли, промолвил вслух Чанакья. — Таре крупно повезло, что Дхана Нанд ранил её неглубоко!
Слюна во рту стала кисло-горькой. Малыш Биндусара мог умереть по вине этого изверга, которому жизнь младенца была безразлична!
— Я убью его, — прохрипел Чандрагупта. Глаза юноши налились кровью от поднявшейся внутри ярости. — Не сомневайтесь, ачарья, я его уничтожу!
Он сдержал слово. Но почему-то и во время боя, и вскоре после него не пропадало ощущение, будто он совершил нечто ужасное, неправедное настолько, что и после миллиона лет в Патале ему будет не отмыться от такого греха. Он помнил широко распахнутые глаза Дхана Нанда, в которых стыл не страх смерти, скорее, неверие в то, что противник, занесший меч над ним, способен его убить:
— Никому не победить Магадху! — таковы были последние слова бывшего царя.
Чандра опустил меч, перерубая шею тому, кого столько лет ненавидел… Облегчения не наступило. Он стоял, выпрямившись в полный рост над мёртвым царём, тяжело дыша, и почему-то вспоминал нежное прикосновение к кулачкам Биндусары… И такие же огромные тёмные глаза, невинно и доверчиво глядящие на него.
«Я спас ребёнка от ужасного отца! — успокаивал Чандрагупта сам себя. — Этот малыш вырастет совсем другим, не похожим на Дхана Нанда. Я позабочусь об этом. Он будет нести на земли Бхараты справедливость. Он продолжит дело моего учителя, объединив все земли в одну огромную империю».
Чандрагупта знал, что всё сделал верно. Но сердце почему-то болело так, словно в нём навеки застряла отравленная стрела или дротик.
— Можешь не оставаться на церемонию погребения, — услышал он над ухом голос Чанакьи. — Уезжай обратно во дворец.
— Нет. Я останусь.
Он стоял и смотрел на костёр, но видел перед собой совсем иное: те далёкие дни, когда не было в его жизни ни Чанакьи, ни Муры, ни мести за отца, ни борьбы за чужой трон. Просто светлое детство, игры с Субхадой и друзьями, тогда ещё живыми и счастливыми… И Чандра улыбался блаженно, чем приводил в немалое недоумение тех, кто замечал на его лице эту ясную, мягкую улыбку.
Чандрагупта уже не помнил, какую сказку выдумал Чанакья, чтобы женить его на Елене вскоре после похорон Дхана Нанда. Кажется, обосновал всё тем, что младенцу нужна заботливая мать. Но Елена не стала ни хорошей матерью Биндусаре, ни верной женой завоевателю Магадхи.
С первого дня совместной жизни она стала разговаривать с мужем грубо, непочтительно, цедя слова сквозь зубы и периодически напоминая Чандрагупте, что не обязана делить с ним ложе, ибо не было её воли в том, чтобы стать его супругой.
— Ты недостоин лизать сандалии покойного царя Магадхи, — с презрением говорила Елена, когда они остались наедине. — Пусть вы и выторговали этот брак у моего отца со своим ачарьей, но не жди моей благосклонности! Я готова взойти на костёр, как это делают многие ваши женщины, но никогда по доброй воле я не стану принадлежать тебе. Если же возьмёшь меня силой, то ответом тебе будет моя смерть. Я дождусь, когда в моём теле завяжется плод и убью и себя, и твоего ребёнка, лишь бы причинить тебе боль. Я ненавижу тебя! Я отдала бы свою любовь лишь самраджу Дхана Нанду, но отец был против нашего брака. А теперь, к великому горю, мой прекрасный царь погиб. Отныне я жду лишь часа, когда смогу взойти на небеса и встретить его там. Я уверена, небеса одни для всех праведных людей любой веры. Мы с самраджем встретимся и разделим вечность, а такие изменники как ты и Тарини будете мучиться в Тартаре или вам придётся вечно бродить по берегам Стикса, стеная о своей судьбе!
В конце концов Чандрагупта приказал Елене принимать пищу у себя в покоях, не выходя к общему столу. Также он сообщил ей о том, что и сам не намерен проводить с ней ночи, ибо нет в нём никаких чувств и желаний, связанных с нею. Елена усмехнулась и некоторое время не появлялась мужу на глаза. Чандрагупта успокоился, но долго наслаждаться покоем ему не пришлось. Шпионы Чанакьи донесли: Елена вздумала приглашать к себе по ночам в опочивальню царских телохранителей — тех, кто молод и привлекателен ликом. Разъярённый Чанакья, полыхая гневом, явившись к Чандрагупте, кричал ему в лицо о том, что недопустимо терпеть такие неприкрытые преступления жены, творящиеся прямо у них на глазах, но, не дождавшись никакой реакции от своего ученика, просто распорядился, чтобы телохранители, оберегающие и махараджа, и махарани, всегда были исключительно женского, либо среднего пола.
