— Я сделаю это.

Дхана Нанд заметно занервничал.

— Смерть от голода — долгая и мучительная, прие. Надеюсь, ты хорошо понимаешь это. Редко кому везёт умереть от недостатка пищи через четырнадцать дней. Обычно это уже ослабленные болезнью люди, а ты вполне здоров. Если же вскоре не остановится твоё сердце, то тело, не получая еды, решит питаться собственной плотью, и прежде чем за несколько месяцев твоя оболочка высохнет до костей, есть вероятность, что ты утратишь рассудок и перестанешь узнавать кого-либо, включая меня. Мне будет больно на такое смотреть.

— Но если другого пути нет, я готов. Ведь когда окажусь на небесах, то разум ко мне вернётся, и я узнаю тебя снова?

— Так.

— Тогда просто жди… Я откажусь от пищи уже завтра.

— Чандра!

Сон прервался. Наяву всё оказалось, как и думал Чандрагупта: он лежал, уткнувшись лицом в траву, возле угасшего костра перед входом в свою подземную пещеру. И никто не сидел рядом с ним, только ветер шевелил в темноте ветви деревьев.

Бывшая махарани после долгих уговоров Ракшаса и Биндусары решила остаться во дворце, но несмотря на то, что ей вернули утраченное положение царицы и относились к ней со всем почтением, Тара не ощущала себя уверенно. Чувство вины мучило её каждый день. Она пряталась в своих покоях и выходила оттуда лишь дважды в сутки: утром и вечером. Седая махарани приходила в опочивальню сына и будила его поцелуем в лоб, а провожала спать, садясь рядом с его ложем, поглаживая по руке и рассказывая о том, каким в юности был его отец: смелым, пылким, дерзким и в то же время — верным и любящим.

— Я не заслуживала его любви, но он меня любил. Как и Чандрагупту, если верить аматье, — признавалась она со вздохом. — Если бы он остался жив, ты бы узнал, как сильна его любовь к близким людям. Сожалею, что отчасти из-за моего предательства ты никогда об этом не узнаешь… Тебе бы следовало и меня изгнать. Это было бы только справедливо. Я тоже преступница.

— Но ты — моя мать, и ты раскаялась, — возражал юноша. — А я простил.

Царица только печально улыбалась и тихо говорила.

— Отдыхай.

Портрет Дхана Нанда, чудом спасённый от уничтожения, висел теперь на стене покоев нового императора Магадхи. Вдоволь наглядевшись на портрет, Биндусара закрывал глаза, и во сне каждый раз видел одно и то же: костёр в лесу, вход в подземную пещеру, заросшую мхом и корнями деревьев, и своего приёмного отца Чандрагупту — исхудавшего, грязного, со спутанными волосами, а рядом с ним — молодого Дхана Нанда, который говорил ему: «Ты стал моему сыну прекрасным отцом, лучшим, чем я сам смог бы стать», — и сердце Биндусары отчаянно сжималось. Он желал оказаться там, в лесу, сказать Чандрагупте, что больше не ненавидит его, а настоящему отцу мечтал признаться, как сильно хотел бы хоть раз увидеть его живым и обнять.

Один раз он и увидел его. Разумеется, это тоже случилось во сне. Отец пришёл к нему и сел на край его ложа.

— Ты вырос похожим на меня, — заметил он, с любопытством разглядывая сына. — Ты не так вспыльчив, как я, но ты долго держишь обиду внутри и прощаешь с трудом. Это плохо.

— Я не обязан прощать лжецов и предателей, — быстро ответил Биндусара.

— Конечно, — Дхана Нанд прикоснулся рукой к его плечу. — И всё же постарайся увидеться с тем, кто воспитал тебя, в то время как я в гневе едва не лишил тебя жизни ещё во чреве матери. А этот человек заботился о тебе много лет! Он искупил свои грехи, став тебе настоящим отцом. Отбрось ненависть. Если даже я смог простить его, будучи убитым его рукой, то почему ты не можешь? Он уже достаточно наказан. И знаешь, поспеши, сынок. Может статься, если не поспешишь, то вскоре будет поздно.

Биндусара проснулся. За окном медленно восходило солнце. Начинался новый день.

Однако Биндусара не послушал голоса сердца и не поехал сразу. Глубокая обида на Чандрагупту за то, что тот говорил ложь о его истинном происхождении и скрывал столько лет правду о совершённых в прошлом преступлениях, заглушала милосердные порывы. Прошло почти два месяца после того сна, прежде чем случилось событие, заставившее Биндусару передумать и броситься, очертя голову, на поиски изгнанного им самраджа Магадхи, мгновенно простив тому всё.

— Это послание мы перехватили совершенно случайно, — развернув клочок пергамента, Ракшас показывал содержимое записки Биндусаре и Тарини.

— И где послание? — удивился Биндусара, беря пергамент у Ракшаса и рассматривая на свет. — Тут же нет ничего!

— Оно написано соком растения, проявляющимся только в темноте. При свете дня ты ничего не увидишь. Но я уже слишком хорошо изучил методы Чанакьи. Мне ничего не стоило расшифровать, что там написано.

— Говори же! — нетерпеливо попросил Биндусара.

— Записка содержит рецепт двух травяных настоек и совет тайком опаивать ими тебя. Она передана Чанакьей через одного из странствующих браминов и адресована Радхагупте. В составе настоек указаны такие опасные растения как бешеная вишня и шальная трава*. Если их положить больше, чем требуется, оба этих растения могут вызвать смертельное отравление. Однако если класть каждый день понемногу, приучая к новым ядам твоё тело, то ты, привыкнув и не умерев, будешь то впадать в гнев, когда это требуется отравителю, то видеть сны наяву, во время которых в твой ум можно вложить любую мысль. И ты в неё поверишь.

— Вот, значит, как? — Биндусара нахмурился.

— Да. В записке прямо сказано, что разумом Чандрагупты именно с помощью указанных двух растений все эти годы управлял Чанакья, добавляя ему в пищу шальную траву под видом противоядия, объясняя это необходимостью выработать привыкание к ядам. Когда же требовалось вызвать ярость и желание убивать, бывшему махараджу подмешивали в питьё бешеную вишню. Я вынужден признать, прочитав эту записку, что Чандрагупта, которого я всё это время ненавидел, по большей части, был не волен в своих поступках. Его использовали, как и махарани Тару…

Биндусара вздрогнул. Тара молча переводила взгляд с сына на аматью и обратно, ожидая, когда молодой царь примет решение. Биндусара встал с места, прошёлся по опочивальне взад и вперёд, а затем повернулся к Ракшасу.

— Чанакья всё ещё считается моим подданным?

— Да, самрадж, — глаза аматьи хищно блеснули. — Он не покинул пределы Магадхи, остался в лесу на самой окраине. Он всё ещё ваш подданный.

— Отправь к нему Субандху в сопровождении охраны, вручив пергамент с царским приказом, который я с удовольствием подпишу: этот подлый брамин должен сжечь себя заживо! Если же он вдруг заартачится, пусть Субандху ему поможет костёр сложить. Я рассчитываю на скорейшее исполнение приказа. И ещё, — голос царя внезапно дрогнул. — Подготовьте колесницу. Я немедленно отправляюсь в Шраванабелаголу**.

Тара вопросительно посмотрела на сына. Лицо Биндусары было бесстрастным, когда он вымолвил:

— Хочу поговорить с аскетом Чандрагуптой, — он говорил так спокойно, что Ракшас и Тара даже не заподозрили, какая буря чувств кипела в сердце юноши.

— Слушаюсь, мой повелитель, — поклонившись, Ракшас вышел из покоев своего господина.

Комментарий к Глава 7. Аскеза * Беладонна и дурман

Согласно многочисленным джайнским источникам, в конце жизни Чандрагупта отказался от трона и принял аскезу, руководствуясь указаниями джайнского учителя – ачарьи Бхадрабаху, закончив жизнь от добровольного голодания в Шраванабелагола в провинции Карнатака, где на холме Чандрагири до сих пор стоит храм возле пещеры, где он умер.

====== Глава 8. Освобождение ======

Шпионы Чолы работали ничуть не хуже лазутчиков Магадхи. Юный самрадж Биндусара убедился в этом, когда его золотая колесница, влекомая парой белоснежных жеребцов, приблизилась к границе чужого государства. Бесспорно, аматья говорил, да и Биндусара понимал: без трудностей пересечь Чолу им не удастся, ведь всего три года тому назад вместе с самраджем Чандрагуптой он приходил сюда как завоеватель, и об этом махарадж Ураяра слишком хорошо помнил. Воспылать дружбой к недавнему противнику правитель южных земель, бесспорно, не мог. Однако несмотря на это, новый царь Магадхи не ожидал настолько суровой встречи.