— Идём.

Дайма проводила обеих ненавидящим взглядом.

По дороге до покоев своей новой хозяйки Шипра всё собиралась что-то спросить, но не решалась. Неожиданно Калки остановилась посреди коридора и посмотрела на девушку:

— Надеюсь, ты не приняла близко к сердцу мои слова о том, что принадлежишь мне? Я сказала это только ради того, чтобы твоя мать прекратила бить тебя. Я слишком хорошо знаю, что такое унижение. Боль преходяща, мимолётна. Ужаснее то, что ты теряешь самоуважение, превращаясь в вещь, в домашнюю утварь, — ноздри Калки раздувались, а в глазах стояли пеленой непролитые слёзы. — Ты умеешь чувствовать, но кто-то другой считает, будто ты пуста внутри, значит, тебя можно бить и безнаказанно топтать ногами! Вот что хуже боли от синяков, ссадин и даже переломов.

Разрыдавшись, Шипра вдруг бросилась вперёд и крепко прижалась к той, которая защитила её.

— Госпожа, отныне я буду служить вам вечно! Мне никто и никогда ещё не говорил таких слов.

— Дурочка, — улыбнулась Калки сквозь слёзы, гладя Шипру по спине, — я же просила не называть меня госпожой, когда мы одни.

— Не буду, — пообещала Шипра, размазывая каджал по щекам, — я исправлюсь!

— Точно глупая, — улыбка Калки стала ещё шире. — Называй меня, как хочешь, да и делай, что тебе нравится. Мне важно понимать, что ты стала свободнее, выбрав жизнь со мной.

Немного отстранив от себя Шипру, Калки начала заботливо отирать своей накидкой слёзы со щёк девушки. Проходившая по коридору махарани Юэ оторопела, застав столь необычную картину, но потом, сделав вид, будто ничего не заметила, свернула на галерею вместе со своими помощницами и стала удаляться от тех, кого решила не беспокоить.

====== Глава 25. Дурдхара идёт купаться, а Дхана Нанд борется с паническими атаками ======

Тарини ждала, когда избалованной царевне наскучит приключение, в которое та ввязалась лишь из желания насолить брату. С некоторых пор Тара замечала, что Дурдхара отводит глаза, будто смущаясь, или смотрит подолгу в пустоту, усевшись под ближайшим деревом. Царевна допускала грубейшие ошибки на тренировках, которых не делала даже в самом начале, когда Тара только взялась обучать её. Дурдхару явно что-то терзало, но она не спешила этим делиться.

«Ещё несколько дней, и ей окончательно надоест спать на охапке соломы, прикрывшись моими покрывалами. Она устанет мозолить нежные ладошки и пальчики, помогая мне по хозяйству. Ей опротивеет поедать каждый день чечевицу и чапати вместо сладких фруктов и изысканных десертов. И когда бхуты нашепчут ей на ухо, что хватит строить из себя героиню древних эпосов, принявшую аскезу, она отбудет в свой золотой дворец».

От таких мыслей становилось тошно. Тарини старалась думать ещё о чём-то, лишь бы не переживать по пустякам. Увы, забыться не получалось.

«Да она и не должна тут жить, — уговаривала себя Тара, когда отчаяние в очередной раз змеёй обвивалось вокруг сердца. — Она — царевна, а я лесная жительница. Нищенка. Само собой, однажды моя хижина опять опустеет. Больше никаких тренировок с оружием или ночей, когда спиной чувствуешь тепло её тела, а, просыпаясь, слышишь возле уха ровное дыхание. Ладно, всё! — оборвала она себя. — Что-то я расклеилась. Вот же глупая! Я должна спокойно принять любое решение Дурдхары».

И Тара принялась яростно полоскать одеяния в реке, куда, собственно, пришла вовсе не ради стирки, а ради самоуспокоения. Она даже не услышала чужих шагов в предрассветной мгле. Пришедшая на берег девушка двигалась так тихо, что приблизилась к Таре незамеченной.

— Ты даже не сказала, что собираешься затемно на реку, — раздался голос позади. В интонациях говорившей звучал нескрываемый упрёк и обида. — Почему меня не разбудила, а?

Тара вздрогнула и оглянулась. Дурдхара в небесно-голубом сари, самом красивом из всех, которые у неё имелись, явилась на берег и стояла теперь в двух шагах от неё. Вид у царевны был такой, словно она долго обдумывала нечто, копившееся в ней месяцами, и, наконец, решилась высказать всё.

«Сейчас сообщит, что собралась возвращаться к брату», — ёкнуло в груди у Тарини.

— Может, искупаемся, раз мы обе тут? — неожиданно заявила Дурдхара. — Всё равно вокруг никого, — и, прежде чем Тара успела ответить, царевна вдруг скинула сари и, полностью обнажившись, вошла в воду.

За истекшее время их совместной жизни Тара уже имела возможность видеть младшую из Нандов без одеяний, но лишь мельком в свете немногочисленных крохотных лампад, зажигаемых по вечерам. В лучах же медленно восходящего солнца это великолепие, спрятанное от чужих глаз, открылось ей впервые.

Онемев и затрепетав, Тара разжала пальцы. Выстиранная уттарья, выскользнув из рук, распласталась по поверхности воды и поплыла вниз по течению. Тарини даже не обратила внимания на потерю. Всё её внимание было приковано к Дурдхаре, наслаждавшейся купанием. Царевна набирала воду в пригоршни и выливала себе на лицо, щурясь от первых лучей солнца, брызнувших из-за горизонта. Она играла с водой и улыбалась. Тарини, почти ничего не соображая, развязала полоску ткани, утягивавшую грудь, рванула с себя пояс, сбросила сандалии, скинула шаровары … Вошла в реку, приблизилась к Дурдхаре и, развернув её к себе, впилась поцелуем в губы.

Никогда ещё прежде ей не было так хорошо! Она чувствовала, как сердце подруги бьётся так близко от её собственного… Упругая грудь царевны, покрытая каплями воды, тесно прижалась к ней, и Тара окончательно потеряла голову. Она жадно целовала Дурдхару, не давая той возможности перевести дыхание, гладила обеими руками её спину, зарывалась пальцами в длинные косы, заставляя пряди расплетаться и свободно ниспадать вниз. Невозможно было оторваться от этой юной красавицы! Казалось, она явилась нарочно в столь соблазнительном виде, чтобы ввергнуть Тару в безудержное падение.

Осознав спустя несколько мгновений, что она натворила, Тара быстро отпустила Дурдхару. Та стояла, тяжело дыша и ошеломлённо глядя на неё. Тара ожидала пощёчины или возмущённых возгласов о том, какая она беспутная грешница, забывшая своё место, но Дурдхара вдруг просияла счастливой улыбкой, и вместо гневной отповеди Тара услышала самые прекрасные на свете слова:

— Наконец… Думала, ты никогда этого не сделаешь.

— Что? — настала очередь Тары растеряться.

— Я боялась, ты всегда будешь страдать по Муре. И неважно, что она тебя не любит. Всё время, что мы знакомы, ты вела себя так, словно готова посвятить этой неблагодарной всю жизнь. Я думала, так и останусь для тебя лишь глупой царевной, не способной сварить рис или почистить рыбу. Неумёхой, которая давит собранные апельсины конём и пережаривает до черноты лепёшки.

— Но ты ведь научилась справляться по хозяйству, — засмеялась Тара. На её глазах выступили слёзы облегчения. Её не отвергли, не оттолкнули! Это ли не самое главное? — С оружием дела, конечно, обстоят не так хорошо, но ты способна и этому обучиться. Нужно просто чуть больше времени.

— И ты продолжишь заниматься со мной? — снова приблизившись к подруге, Дурдхара положила ладони ей на плечи.

— А ты останешься достаточно надолго для этого? — в тон ей ответила Тара, обнимая Дурдхару за талию, а потом вдруг смело скользнула руками на её ягодицы.

Решительное действие не осталось без ответа: царевна накрыла своими ладонями грудь Тары, начав ласкать соски подушечками пальцев так умело, словно её прежде кто-то обучал любовным утехам.

— Останусь хоть до старости, — проговорила Дурдхара нежно. — И нам вовсе не обязательно торчать в твоей хижине! Я уже пожила здесь, никто не мешает и тебе пожить где-то ещё. Мы можем отправиться в один из небольших дворцов, построенных Дханой. Или в Хава Мехел. Там живут Гови и Цэй, но, мне кажется, они вполне способны потесниться…

Всё то время, пока она говорила, её руки продолжали ласкать Тару, вызывая в молодой женщине возрастающее желание. Тарини некоторое время наблюдала за тем, что с ней вытворяет Дурдхара, а потом подхватила царевну на руки и вынесла на берег. Уложив Дурдхару на ворох выстиранного белья, Тара страстно прижалась губами к её шее, вызвав у подруги тихий полувздох-полустон.