Оставшись в одиночестве посреди коридора, Чандра продолжал пялиться в пустое пространство, пока его кто-то не ткнул кулаком в спину и не рявкнул довольно грубо:

— Чего встал? Давай, двигай! Или заснул?!

Чандра невольно посторонился. В голове по-прежнему было пусто, а перед глазами стоял страстно-агрессивный самрадж, готовый то ли покусать его, то ли расцеловать.

— Вот повезло же кому-то выбраться из грязи в царские охранники! — едко добавил второй голос, и два самоуверенных слуги в расшитых серебром одеждах, прошли мимо юноши.

«Чьи-то любимчики, — подумал Чандра уязвлённо. — Ну ничего, когда я стану мужем Дурдхары и царевичем Магадхи, они больше не посмеют так говорить со мной!»

Встряхнувшись, юноша уже собрался продолжать свой путь, но тут вдруг тихо ойкнул и прикусил губу. Не к месту и не ко времени отвердевший лингам требовал настоятельного внимания и незамедлительной заботы. «И вот что теперь делать?» — мысленно возрыдал Чандра. О том, чтобы в столь плачевном состоянии предстать перед Дурдхарой, не могло идти и речи.

Свернув в поисках укромного места в боковой коридор, Чандра некоторое время шёл, радуясь тому, что слуг навстречу попадается всё меньше, а тьма вокруг постепенно сгущается. Ещё пара поворотов коридора, и вокруг всё стихло окончательно. Выдохнув с облегчением, Чандра отдёрнул занавесь и юркнул в небольшую, плохо освещённую комнату. Судя по пыли на полу и беспорядку, сюда давно не заходили. Порадовавшись тому, что доспех достаточно короткий и дхоти легко снимаются, юноша развязал ткань и со стоном наслаждения прикоснулся к себе.

Его пронзила такая горячая волна удовольствия, которой он прежде никогда не испытывал. Потерявшись в ощущениях и забыв обо всём, Чандра пошатнулся и, лаская себя, случайно толкнул плечом то, что в темноте поначалу принял за бесполезный хлам. Сейчас, когда его глаза уже привыкли к скудному освещению, он понял: это не хлам, а старые картины. Чем-то запачканные, поцарапанные, никому не нужные, но всё же достаточно умело выполненные… С одной из них медленно сползла запылённая ткань, прикрывающая полотно, и к своему величайшему изумлению Чандра увидел портрет самраджа Дхана Нанда. Только почему-то абсолютно голого. Без украшений и даже без тюрбана на голове.

Чандра не успел задуматься над тем, какой наглец осмелился изобразить императора Магадхи в столь откровенном виде, как его собственное тело, и без того разгорячённое, отреагировало на изображение настолько стремительно, что парень не успел даже осмыслить происшедшее. Осознал лишь несколько мгновений спустя, когда наконец справился с дыханием…

«Я излил семя, увидев нарисованный лингам Дхана Нанда. Интересно, означает ли это, что я окончательно спятил?» Ответа, разумеется, ему никто дать не мог.

Снова завернувшись в дхоти, Чандра небрежно набросил ткань обратно на картину и бочком выполз из хранилища, оглядываясь по сторонам. Убедившись, что его никто не видит, он продолжил свой путь к Дурдхаре.

«Больше никогда не пойду в ту ужасную комнату! — мысленно клялся он себе. — Это был первый и последний раз! И вообще лучше всё поскорее забыть!»

Почему-то невыносимо жгла надпись «НАНД» на левой ягодице, словно царская династия из иных миров сейчас позорила наглого извращенца за осквернение образа их общего потомка.

Дойдя до сада, Чандра немного успокоился. Пусть задницу щипало, будто её покусала стая москитов, либо мстительный император, сошедший с портрета и отплативший за своё унижение, зато другие части тела уже не казались отлитыми из свинца или бронзы, да и настроение заметно улучшилось. Найдя Дурдхару, сидящую на качелях и меланхолично любующуюся летающими стрекозами, Чандра изобразил преданную улыбку и стал рассыпаться в комплиментах, уверяя, что золотой доспех — это роскошь и благословение, о котором он не мог и мечтать. И, бесспорно, прочнее золота металлов просто нет! За такие речи он был немедленно прощён и угощён спелыми фруктами и ладду.

К вечеру, вдохновлённый общением с Дурдхарой, ободренный её ласковыми словами, Чандра возвращался к себе, желая только одного — выспаться. На обратном пути его угораздило снова столкнуться с Дхана Нандом!

Чандра с ужасом ощутил, как проклятый лингам, игнорируя его отчаянные беззвучные мольбы, снова пытается обрести полную форму. Дхана Нанд в свою очередь смотрел на онемевшего Чандру так, словно мог читать его самые сокровенные мысли. Парню стало не по себе. Хотелось бежать, но одеревеневшие ноги не двигались с места.

— Самрадж, я вас провожу, — разбил тишину чей-то суровый голос, и Чандра, отмерев, заметил подошедшего к царю брамина среднего роста и плотного телосложения, одетого в бело-золотую уттарью. — Вы устали, вам пора отдохнуть.

— Верно, аматья! — и царь, встряхнувшись и обойдя Чандру, двинулся дальше. Когда они отошли на несколько шагов, Чандра обернулся и заметил, что брамин смотрит назад через плечо так, будто желает спалить его взглядом заживо.

С тех пор так и повелось. Стоило Чандре встретить Дхана Нанда в коридоре, всегда происходило одно и то же. Они оба замирали, и для того чтобы заставить их придти в себя, непременно должен был вмешаться кто-то третий. Каждый раз после таких встреч у Чандры горела огнём левая ягодица и возникали прочие, несвойственные юношам из приличных семей желания. Несколько раз, когда Дурдхара не следила за ним и ничего от него не хотела, Чандра уединялся в хранилище портретов, которое прозвал про себя «Больше Никогда Не». На самом деле ту комнату правильнее было бы назвать «Всегда Да!», но Чандра боялся взглянуть правде в глаза.

Он потерял счёт прошедшим дням, ибо каждая встреча с Дхана Нандом выбивала его из колеи и лишала способности здраво рассуждать. Про клятву, данную сумасшедшему брамину, Чандра давно позабыл. Однако Чанакья прекрасно помнил и с маниакальным упорством искал новой встречи.

Прошло около двух лун с тех пор, как Чандра устроился работать телохранителем царевны. Однажды во время посещения рынка, пока Дурдхара и Шипра, застряв возле прилавка торговца драгоценностями, выбирали себе новые браслеты, Чандра, стоя чуть поодаль, вдруг ощутил, как чьи-то пальцы крепко обхватили его запястье. Он собрался решительно стряхнуть с себя чужую руку, но вдруг его взгляд упал на знакомую страшную рожу, и парень инстинктивно вздрогнул. Рядом с ним стоял покрытый струпьями горбун, в котором Чандра мгновенно признал обезумевшего от неразделённой любви брамина Чанакью.

— Так-то ты исполняешь обещания, подлец?! — прошипел отверженный безумец. — Ты попал во дворец только благодаря моим усилиям, и чем отплатил за доброту?

— Тс-с, — свободной рукой, кровоснабжение в которой ещё не было нарушено пальцами Чанакьи, Чандра показал, что надо вести себя осторожнее. — Потом.

— К бхутам твоё «потом», — брызжа слюной, прошамкал брамин. — Чтоб сегодня же ночью явился отчитаться о проделанной работе! Не придёшь — пеняй на себя.

— Да как сбежать-то? Я обязан сидеть день и ночь рядом с Дурдхарой.

— Придумай что-нибудь, но учти: если не придёшь, — Чанакья угрожающе приподнял свою кривую клюку, — я доставлю тебе очень много неприятностей!

Чандра нервно сглотнул и затравленно посмотрел на Чанакью, потом перевёл испуганный взгляд на Шипру и Дурдхару, увлечённо выбирающих браслеты. Когда он снова повернул голову, брамина рядом не было, однако ощущение того, что его рука по-прежнему находится в железных кандалах, не покидало Чандру даже по возвращении во дворец.

Пока Чандра с Шипрой и Дурдхарой прогуливались по столичному рынку, Дхана Нанд, сидя в покоях старшего царевича Панду, подробно описывал брату беспокоящие его симптомы.

— Я хотел обратиться к лекарю, — Дхана Нанд взволнованно крутил сапфировый перстень на мизинце, — но это какое-то постыдное проклятие. О таком и лекарю не расскажешь. Каждый раз, как вижу этого телохранителя, будь он неладен, по всему телу дрожь, становлюсь сам не свой, шага сделать не могу, смотрю на него, а внутри такое… чувство, — император мучительно пытался подобрать слово, но не смог, махнул рукой и невпопад добавил. — И лингам встаёт. Вот что это может значить?