Другое дело эрекция, которая либо есть, либо нет. Элегантная бинарность. Задание наблюдения может исполнить даже студент.
Безусловный стимул = поглаживание пениса антисептичным ватным тампоном.
Безусловная реакция = эрекция.
Условный стимул = х.
Условный рефлекс = эрекция в присутствии х, поглаживание уже не требуется, всё, что нужно это только х.
Значит х? а что такое х? Ну это тот самый знаменитый «Стимул Загадка», что вдохновлял не одно поколение студентов бихевиоральной психологии, вот что это такое. Усреднённая колонка на эту тему в студенческих юмористических журналах составляет 1.05 дюйма в год, что, как ни странно, целиком совпадает со средней длиной, отмеченной в отчете Джамфа, эрекции Крошки Т.
На следующей стадии, в традиции таких исследований, сосунка следует лишить условия. Джамф должен, используя терминологию Павлова, «подавить» привитый им рефлекс эрекции, прежде чем выпустить ребёнка. Скорее всего, именно так он и поступил. Однако, как говорил сам Иван Петрович:– «Мало лишь рассуждать о частичном или полном подавлении условного рефлекса, тут следует учитывать также, что затухание может продлиться за предполагаемый период сведения рефлекса к нулю. Следовательно, мы не можем судить о степени угасания только по силе проявления рефлекса или его отсутствию, поскольку не исключено частичное подавление не достигшее пределов нуля.» Курсив м-ра Пойнтсмена.
Может ли условный рефлекс сохраниться в человеке, не проявляясь в продолжении 20 или 30 лет? Угасил ли его д-р Джамф всего лишь до нуля—дождавшись пока ребёнок начал показывать нулевые эрекции на стимул х, и на том остановился? Может он забыл—или проигнорировал—«частичное подавление вне пределов нуля»? Если проигнорировал, то почему? Что может сообщить Национальный Совет по Исследованиям по этому поводу?
Когда Слотроп был открыт, в конце 1944, «Белым Посещением»—хотя многие там уже знали его как знаменитого Крошку Тайрона—то, как и в случае с открытием Нового Света, разные люди сочли, что они открыли разные вещи.
Роджер Мехико полагает это статистической странностью. Вместе с тем, теперь он чувствует некое шатание основ данной дисциплины, причём более сильное, чем позволительно колебать их какой-либо странности. Странно, странно, странно—вдумайтесь в само слово: это взрывное «т» вслед за «с», переходит—вне пределов своего нуля—в иную область. Конечно, сам-то ты не переходишь. Но постигаешь, умом, что требуется для перехода.
Ролло Грост называет это предзнанием: «У Слотропа способность предугадывать место падения следующей ракеты. То, что он до сих пор жив, доказывает – он руководствовался предварительной информированностью, избегая место в момент предварительно предположенного падения ракеты.» Д-ру Гросту не вполне ясно каким образом, если вообще каким-то, это связано с сексом.
Однако Эдвин Трикл, самый фрейдистски настроенный среди физических исследователей, полагает, что дар Слотропа заключается в психокинезе. Это Слотроп, силой своего сознания, заставляет ракеты падать туда, где они падают. Может он и не управляет их движением по небу: но, скорее всего, подбрасывает электросигналы в систему наведения ракет. Каким бы способом он ни делал это, секс безусловно входит в теорию д-ра Трикла. «Он ощущает подсознательную потребность снять всякий след сексуального Другого, которого на своей карте он символизирует, весьма значимо, звездой, этой анально-садистской эмблемой успеваемости, которой так пропитано начальное образование в Америке….»
Именно от карты все они впадают в ужас, той карты, где Слотроп держал учёт своих девушек. Звёзды рассыпаны в дистрибуции Поиссона, как на карте ракетных ударов на карте составляемой Мехико о Блице роботов.
Да, но тут не только дистрибуция. Обе схемы оказались идентичными. Они совпадают в каждом из квадратов. Слайды снимков, которые Теди Блот сделал с карты Слотропа, были спроецированы на Роджерову и обе картинки, девушки-звёзды и кружочки ракетных ударов, полностью совпали.
По счастливой случайности, Слотроп ставил даты на свои звёзды. Звезда всегда появляется до соответствующего ракетного удара. Удар может случиться довольно вскоре, через пару дней, либо задержаться надолго, до десяти. Средняя продолжительность оттяжки 4 ½ дней.
Допустим, рассуждает Пойнтсмен, что стимулом х у Джамфа служил какой-то громкий шум, как и в эксперименте Ватсона-Райнера. Допустим, что, в случае Слотропа, рефлекс эрекции не был окончательно подавлен. В таком случае, он должен испытывать её при любом громком шуме, который следует за неким зловещим нарастанием, которое отсутствовало в лаборатории Джамфа—которое собаки по сей день ощущают в собственной лаборатории Пойнтсмена. Это подводит к V-1: любой трах-бах достаточно близко, чтобы заставить его подскочить, должен вызывать у него эрекцию: звук двигателя гремящий всё ближе и ближе, затем пауза и тишина, нарастающая напряжённость и—взрыв. Бац, эрекция. Но, о, нет. Слотроп получает эрекцию, когда последовательность направлена вспять. Сперва взрыв, затем звук приближения: V-2.
И всё же стимулом, непонятным образом должна являться ракета, некое предшествующее видение, некий щедрая подачка Слотропу от ракеты посредством улыбок в автобусе, воздействием на менструальные циклы каким-то загадочным образом—что там ещё заставляет этих шлюшек давать бесплатно? Имеют ли место какие-то колебания на рынке секса, в порнографии и у проституток, возможно даже связанные с изменением курсов на самой бирже, о которых мы, добропорядочно существующие, без понятия? Может новости с фронта добавляют зуда промежду их миленьких ляжек, может желание растёт в прямой или в обратной зависимости от реального шанса нежданной смерти—чёрт побери, какой такой намёк под самым нашим носом нам не хватает смелости или ума заметить?…
Но если это нечто буквально висит в воздухе, прямо тут, прямо сейчас, тогда ракеты следуют ему в 100% случаев. Без исключений. Раскрыв его, мы снова докажем железную детерминированность всего, для каждой души. Что оставит слишком мало места для каким-либо надеждам вообще. Сами понимаете, сколь важным станет подобное открытие.
Они шагают вдоль присыпанных снегом собачьих вольеров, Пойнтсмен в дублёнке поверх Британской зимней шинели, Мехико в шарфе недавно связанном ему Джессикой, что плещет вглубь острова алым драконовым языком—это самый холодный день за всё зиму, 39 градусов мороза. Вниз к скалам, лица мёрзнут, вниз к пустынному пляжу. Волны набегают, соскальзывают обратно, оставляя огромный полумесяц льда тонкий, как кожа, слепящий в слабом свете солнца. Ботинки обоих хрустят по песку или гальке. Самое дно года. Сегодня слышны орудийные раскаты во Фландрии, ветер доносит их через весь Пролив. Руины аббатства стоят словно серый кристалл на утёсе.
В прошлую ночь, в доме на краю закрытого города, Джессика, прижавшись, ещё наплаву перед тем, как сон вот-вот унесёт их, прошептала: «Роджер… а как же девушки?» Вот и всё, что она сказала. Что напрочь смело его сон. Усталый до кости, он лежал ещё битый час с широко открытыми глазами, думая о девушках.
Теперь, зная, что без толку: «Пойнтсмен, а что если Эдвин Трикл прав? Это ПК. Что если Слотроп—даже не осознавая—заставляет их падать именно там?»
– Ну тогда у вас есть кое-что, не так ли.
– Но… зачем ему. Если они падают там где он был—
– Может он ненавидит женщин.
– Нет я серьёзно.
– Мехико. Вас это действительно трогает?
– Не знаю. Наверное, я подумал не получится ли увязать это, каким-то образом, с вашей ультрапарадоксальной фазой. Возможно с тем… мне надо знать что именно вы хотите найти.
Над ними гуденье эскадрильи В-17-ых, сегодня в необычном направлении, далеко от постоянных коридоров полёта. Позади этих Крепостей синеют брюха холодных облаков и их гладкие пласты в разводах синего—остальная масса тронута обесцвеченным розовым или пурпурным... Крылья и стабилизаторы затенены снизу в тёмно-серый. Тени мягко переходят в чуть более светлый вокруг изгибов фюзеляжа или кабины. Втулки пропеллера возникают из темноты под капотом обтекателей, вращающиеся лопасти невидимы, свет неба окрашивает все подвернувшиеся плоскости в монотонный тускло-серый. Самолёты плывут дальше, чинно, в нулевом небе, стряхивая оседающий на них иней, засевая небо позади себя бело-ледяными бороздами, а их собственный цвет совпадает с некоторыми оттенками облаков, все крохотные окошечки и отверстия полны мягкой черноты, плексигласовый нос отзеркаливает, постоянно кривыми и струящимися, облачность и солнце. Внутри: чёрный обсидан.
