Рука ученого с мировым именем Патрика Ивановича Букстехуде летала по бумаге, исписывая лист за листом. Поймав вдохновение, его надо было использовать на сто процентов. Уж кто-то, а профессор знал это наверняка. Стопа исписанной бумаги росла, казалось, на глазах. Правда, еще дедушка профессора ругал его за «старомодность» и нежелание писать непосредственно за компьютером. «Как можно работать без современного текстового редактора?» – сокрушался дедушка, но сильно не журил внука. Ведь тот по всем признакам был гением.

Уже в молодости, а молодость в научном мире заканчивается где-то после сорока, его научные трактаты становились бестселлерами и раскупались в считанные дни. В последующем работа Патрика Ивановича по теме обратной теории вероятности была удачно экранизирована. Стали сериалом и знаменитые комментарии к раннехристианской рукописи «О печах и приборах». Надо признать, что Букстехуде никогда не смотрел кинопродукцию на основе своих книг – примитивизм, рассчитанный на интеллектуальную телеаудиторию, зашкаливал. К примеру, сериал превратили в наивную историю средневекового алхимика с элементами бесовщины.

Когда месяца два назад продюсеры принялись настойчиво уговаривать Букстехуде подготовить новые материалы по теории философского камня для второго сезона «О печах и приборах-2», ученый почти согласился. Без проблем, ведь в свое время он притащил с блошиного рынка целый чемодан древних рукописей. К тому же цитирование авторов с античной родословной он не считал плагиатом. Но чуть позже он получил предложение компании «Заслон» написать историю этой легендарной корпорации. Кажется, «Заслон» собирался праздновать то ли какой-то юбилей, то ли столетний рубеж своего старейшего сотрудника, и помимо планируемого запуска ракеты в сторону Юпитера с логотипом «Заслона», выхода золотых монет и почтовых марок, посвященных компании, а также литературного конкурса, выпустить книгу было доброй фирменной традицией. К тому же юбилейный альбом в ближайшие пять лет стал бы отличным подарком в среде политического бомонда страны и ближнего зарубежья.

Патрику Ивановичу было очень лестно получить такое предложение от компании с мировым именем. К тому же гонорары от экранизации и близко не могли сравниться с премиальными «Заслона»! И, укоряя себя за нотки тщеславия в душе, Букстехуде не удержался и сделал несколько звонков, чтобы поделиться радостью. В научной среде вообще принято распускать слухи о своей прочной материальной обеспеченности.

Он прекрасно знал, о чем будет писать, но его рука невольно задержалась над первым листом. Нужен был вдохновенный укольчик – слово, фраза, впечатление, фрагмент ритма, крохотное воспоминание, пыльная записка, завалившаяся много лет назад между столом и стеной, да что угодно. Локтем он задел телепульт и тот свалился на пол. И Букстехуде вспомнил, что однажды по каналу «Культура» в какой-то передаче он отметил в числе участников директора фирмы «Заслон» – человека с внушительной фигурой и добрыми смеющимися глазами. Что-то библейское ощущалось в этом человеке, особенно когда он заговорил – об античности, древних континентах, таинственных бородачах прошлого, когда он призвал не терять из виду разные стороны нашей жизни. И даже вселенной. И вдруг спросил, словно пронзил каждого: «Задумайся, интересно ли Богу твое дело?»

И рука ученого с мировым именем полетела по бумаге, как каноэ на воздушной подушке. Он начал свою работу с эпохи культов и истории последнего славянского царя Тиграна, который реформировал общество, изгоняя магию, и учредил пост президента-диктатора. Тигран запретил при рождении ребенка утверждать список болезней, которыми он будет страдать на протяжении жизни, число его судьбы, а также объявлять дату смерти каждого, даже раба. Он приказал уничтожить дешифровальные папирусы и руны с предсказаниями хтонических шаманов. Он ввел запрет на общение с загробным миром, первым стал использовать в проскрипциях отточие и разработал математические основы религиозных культов.

Из его личной жизни было известно, что он имел двух дочерей и, очевидно, сына, так как сохранилось предание об его беззубой невестке. Также его жена сообщала, что он неоднократно превращался в змея и размышлял в позе Уробороса, и тогда время текло для него быстрее. Также он умел усмирять пожары. Впрочем, последнее положение не получило научного подтверждения…

Как всегда, работа ученого остановилась словно по взмаху руки – слова как будто выпадали из фраз, и те становились неточными и корявыми. Бог диктовал ему тексты строго с восьми до семнадцати часов, потом его диктат заканчивался. В молодости Патрик Иванович тяжело страдал от нахлынувшего бессилия, но ничего не мог поделать. Хотя в тех случаях, когда тема была несвойственной для научной компетенции Букстехуде и давалась с трудом, невидимая рука до семнадцати вечера заставляла его вдохновенно исписывать лист за листом. Бог был очень упрям.

В дверь психиатра Людвига Олеговича Рюмина постучали.

– Да, – протянул доктор, сидя за столом. Он просматривал файл больного.

– Мистер Фррай, – сказал санитар, приоткрыв дверь.

– Спасибо, – кивнул доктор санитару. Что ж, знакомая для него картина – в тот период, когда Фррая произвели на свет, андроидов называли четырьмя-шестью разными именами, которые объединяли в аббревиатуру. В данном случае буквы означали: происхождение или производственный тейп – провинциальная фабрика радиоактивных ростеров, поэтическое прозвище – амброзия, кличка или псевдоним – Йети. В необязательных полях «хобби», «тотем» и «посмертное имя» стояли прочерки.

Фррай вошел в кабинет без всякого стеснения, на лице его играла нагловатая ухмылка.

– Фррай, я доктор Лори, – и они обменялись рукопожатием.

– Прикольно! Как и на двери. Я рад с вами познакомиться!

– Конечно. Вот ваш стул, садитесь и мы поговорим, – и доктор вернулся за стол. «Шизоидный радикал», – профессионально подумал он, разглядывая пестрый шарф, небрежно затянутый на шее, сальные рамки рюкзака, мятый уголок носового платка, торчащий из кармана. Про помятую физиономию можно было и не говорить.

– Конечно, – сказал Фррай и снял свою длиннополую шляпу.

Доктор демонстративно взял в руки файл с материалами на андроида. Фррай заерзал и сдвинул на затылок громоздкие наушники.

– Значит, эф-эр-эр-ай из Обнинска, – чуть ли не по слогам прочитал доктор. Наступило молчание. Внезапно Фрай оживился:

– А классный у вас кабинет, док!

– В каком смысле? – когда-то в углу кабинета Лори стоял скелет в натуральную величину, но потом его выпросили на какую-то выставку и не вернули. А в остальном… Да ничего особенного – на стенах пошленькие постеры хичкоковского «Головокружения» и специализированных лент «Больница» и «Воскрешая мертвецов», банальные репродукции «Доктора» Франсиско Гойи и Герарда Доу, старинная гравюра «Вскрытие нарыва» … Типичный утвержденный дизайн кабинета корпоративного психолога.

– Я помню… Это, кажется, знаменитый психиатр с вами? – Фррай уважительно ткнул пальцем в сторону плаката, висящего между меню «Обед медиков 1884 г.» и иконой «Николай II с семьей».

– Не совсем. Мы персонажи из разных веков, – улыбнулся доктор. Когда-то один из учеников подарил ему эту фотожабу, на котором были изображены Лори и врач Антон Павлович Чехов. Они стояли на фоне бушующего моря, и Чехов словно испуганно прятался за коллегу. Конечно, давно надо было выбросить эту пародию, но, с другой стороны, ни на одной фотографии Лори не выглядел так мужественно.

– Если бы я был адмиралом, то устроил бы здесь настоящие морские приливы!

– А если бы начальником ГИБДД, то показательную автопробку! – подмигнул Фррай.

«Духарной малый», – подумал доктор.

– Не будем отвлекаться. Так, возраст, опыт работы, технические регламенты… Вы можете мне рассказать, почему вас ко мне направили?

– Ну, я не знаю. А что там написано? – напрягся Фррай.