Итала недоверчиво подняла брови. Её косички замерли, и я разглядела на конце каждой яркую разноцветную бусину. На шее Итала носила бусы из таких же бусин. Такие любил мастерить Бобо. Но я не помнила, чтобы Бобо дарил свои бусины кому-либо, кроме Кана.

  - Итти, ты расскажешь мне, что было? - сама не зная отчего, я вдруг разозлилась.

  - Нет, - Итала отвернулась, - раз твои родители молчат, то и я тоже буду молчать.

  Я фыркнула, сердито вырвала у неё свою руку и побежала. Похоже, все сегодня сговорились против меня.

  Добежав до площади, я резко замерла, переводя дух. Возле крытой беседки Вождя уже собрались все дети Шантин и несколько взрослых, в том числе родители Кангара и он сам.

  Увидев меня, Вождь вдруг встал со своего высокого сидения, похожего на трон, откинул тонкие тростниковые занавеси беседки и неспешно направился ко мне.

  У меня внутри всё сжалось от ужаса.

  Вождю было пятьдесят шесть, но он выглядел гораздо, гораздо моложе прожитых лет. Он был самым крепким и широкоплечим мужчиной в племени, а его глаза, глубоко посаженные под широкими грозными бровями, казалось, умели видеть насквозь. Его звали Ракатау - 'львиный рёв', но все в племени, даже его собственная жена и дети, всегда называли его только Вождём.

  Я сложила ладошки на груди в знаке почтительного приветствия и, нарушая правила вежливости, опустила глаза. Я не смогла выдержать взгляд Вождя, направленный на меня из самых тёмных и опасных глубин его души.

  Никогда не могла я объяснить, отчего ввергал он меня в такое парализующее, цепенящее ощущение страха. Он казался мне самым жестоким мужчиной из всех, кого я знала, хотя до сих пор ни его поведение, ни то, что рассказывали о нём другие, не давало повода думать о нём так. Было что-то такое в хищном прищуре его глаз, в скупо поджатых губах, в острых, как грани разбитой скалы, скулах... В стиснутых на поясе мозолистых пальцах, в эбонитово-глянцевой коже, иссечённой шрамами. Говорили, что в юные годы ему довелось сражаться с арабами, что пытались силой завладеть правом свободного прохода через наши земли. Тогда Вождём был его отец, и Ракатау пришлось пожертвовать собой и своими братьями для защиты племени.

  - Ан Шантин, - тихо и отчётливо выговорил Вождь, - хорошо ли ты чувствуешь себя? Всё ли в порядке с твоим здоровьем?

  Донельзя удивлённая, я посмотрела Вождю в лицо и неуверенно кивнула.

  - Здорова ли также твоя мама?

  Ещё один короткий кивок.

  - И с папой твоим всё в порядке?

  - Да.

  - Ну и хорошо, - со странной интонацией сказал Вождь. Совсем как Итала.

  Да что происходит? Почему окружающие относятся ко мне так, словно я больная или сумасшедшая?

  Вождь поманил меня рукой и пошёл обратно в свою беседку. Краем глаза я попыталась выхватить из толпы лицо Кангара, но увидела лишь его затылок. На поясе у него висел длинный нож в красивых плетёных ножнах. Такого я у него ещё не видела. Должно быть, он получил его совсем недавно. Может быть даже вчера. Как же много я пропустила со своим обмороком!

  Вождь снова устроился на своём сидении-троне посреди беседки и подозвал к себе всех нас, семнадцать младших Шантин и Кангара - своего преемника.

  У Вождя было пятеро дочерей, но женщины не могли править. Поэтому Кан, как самый старший из мальчиков правящего рода Шантин, готовился в будущем занять его место. Он присутствовал на всех самых важных собраниях, кроме племенных советов, в которых принимали участие лишь Вождь и старейшины. Но скоро ему исполнится семь, он пройдёт посвящение, и станет полноправным преемником Вождя. Его станут слушать все: и старейшины, и матери-хранительницы, и сам Ракатау.

  А Маро не спешил обзаводиться учениками, хотя Вождь уже давно велел ему позаботиться об этом. Ведь племени одинаково нужны как правители, так и целители.

  До сих пор в моей груди теплилась надежда, что однажды я смогу стать последовательницей учений Марагаро. Мне бы хотелось и дальше изучать целительское ремесло. Но у мамы с отцом имелись собственные планы на моё будущее. Как бы странно это ни звучало, но всё чаще они заговаривали о том, что мне следовало бы начать изучение арабского языка и письменности. Папа давно уже хотел возобновить свои торговые путешествия и мечтал о собственном караване.

  Однако сегодня, похоже, моё будущее оказалось под серьёзной угрозой.

  Пока я подходила ближе к Вождю, моя кожа зудела и неприятно чесалась от множества любопытных, и, кажется, даже осуждающих взглядов, направленных в мою спину.

  Искренне надеясь, что вскоре я разберусь в происходящем, я приготовилась слушать Вождя.

  Ракатау, подождав, пока все мы соберёмся подле него и установим тишину, простёр вперёд мускулистую руку, показывая, чтобы мы были очень внимательны.

  Все затихли. Кангар стоял подле меня, так близко, что я ощущала его дыхание на своей макушке. Я опустила руку, и тут же почувствовала стиснувшую её ладонь брата.

  - Дети, - начал Вождь, - будьте предельно внимательны и во все уши слушайте то, что я вам сейчас скажу...

  Он говорил негромко, но внимание всех присутствующих было приковано лишь к нему. Его рокочущий голос, казалось, заполнил собой всю беседку и приковал к месту.

  - Несчастливые знаки были даны нам, для того, чтобы мы кое-что поняли... Мы все с вами видели, как отверг океан наши подношения.

  Присутствующие издали единый горестный вздох. Вождь помолчал немного, вглядываясь в лица стоящих перед ним, затем продолжил:

  - Мы все с вами слышали те дурные слова, что говорила во время священного ритуала Семи Желаний Ан Шантин!