Затем угольщик решился идти домой.

Проходя мимо прачечной, он посмотрел в окно.

Паулина стояла за работой, как будто ни в чем не бывало.

Он отворил калитку и подумал про себя:

— Уж не удалось ли им освободить ребенка? — подумал он. — А может быть, сэру Джеймсу понадобился ребенок и он проник в дом, не дождавшись меня, да, впрочем, может быть, ребенок еще и там.

Но каково же было его удивление, когда он спустился в подвал: дверь подземелья была отперта, а ребенок исчез.

Он зарычал от бешенства.

Шаппаро понял, что сэр Джеймс приходил за ребенком и увез его.

Но, кроме верной потери денег, его еще беспокоила другая мысль: умер ли Полит или он жив, потому что про него не было никаких слухов.

Но, наконец, и эта мысль перестала его беспокоить; он провел этот день так, как и всегда, и заснул спокойным сном.

Вдруг ночью, в три часа, к нему кто-то постучался.

— Ну, теперь я уже попался, — проговорил Шаппаро.

— Кто там? — спросил он взволнованным голосом.

— Жан-мясник.

Шаппаро вздохнул свободнее.

— Я пришел за Ирландкой с сыном, — проговорил он, когда угольщик отворил ему дверь.

— Какую… Ирландку… я… ничего не знаю. Жан был не один, за ним шел Мармузэ.

— Слушай, — проговорил последний, — если ты мне не покажешь, где мать с сыном, то я тебе одним выстрелом размозжу голову, а если отдашь, то все эти деньги, которые ты видишь, — твои, — и он высыпал на стол несколько тысяч франков.

Страсть к деньгам взяла верх, и Шаппаро сказал:

— Ребенка сэр Джеймс у меня украл, не заплатив денег, которые должен был мне дать за него… Мать же я убил.

— Куда же ты ее дел? — спросил Мармузэ хладнокровно.

— Я утопил ее здесь, в цистерне, — и он приподнял доску.

— Здесь никого и ничего нет, кроме лестницы, — сказал Мармузэ.

— Лестницы?

— Да.

Шаппаро подошел и вытащил лестницу, на ней был вырезан знак колесника.

— А! — проговорил он. — Теперь я понимаю все, это мой сосед Полит, которого я ранил в эту ночь, должно быть, освободил их.

И он начал рассказывать им все свои происшествия с того времени, как к нему сэр Джеймс принес ребенка, и до того, как он ранил Полита, и под конец сказал:

— Теперь я совершенно убежден, что это Полит спас их.

Только он успел закончить рассказ, как послышался стук в дверь.

— Именем закона, отворите, — проговорил чей-то голос.

Шаппаро вскрикнул, и волосы поднялись дыбом на его голове.

Кто же это приказывал отворить дверь именем закона?

Конечно, не кто иной, как полицейский комиссар, и мы сейчас же увидим, каким образом до него дошло известие о преступлении.

«Виновником» этого был Полит, явившийся к нему с таким ясным и точным изложением дела, что комиссар ни на минуту не задумался в справедливости его показаний.

Вследствие этого он и отдал необходимые распоряжения.

С этой минуты Шаппаро находился под наблюдением полиции.

Полит просил произвести его арест ночью, чтобы не компрометировать огласкою Паулину, на которой он хотел жениться.

Таким образом полиция накрыла Шаппаро в то время, когда он наивно рассказывал Мармузэ свои похождения.

Шаппаро весь задрожал и поднял умоляющий взгляд на двух людей, которых он уже считал своими сообщниками.

Но Мармузэ мгновенно переменил тон.

— Ну, надеюсь, — сказал он, — что ты не станешь ждать, пока они выломают дверь, а пойдешь и сам отворишь.

— Но, — проговорил Шаппаро, — меня арестуют.

— Вероятно.

— Спасите меня! Мармузэ засмеялся.

— Не мы известили полицию, милый мой, — сказал он, — так как мы имеем обыкновение обделывать свои дела без ее помощи, но раз уже другой тебя выдал и жандармы пришли за тобой, то уж мы, конечно, не станем сопротивляться им.

В это время стук в дверь опять повторился, тогда Жан-мясник отворил дверь.

Вошел комиссар в сопровождении двух полицейских агентов и Полита.

Он арестовал Шаппаро и спросил Мармузэ и Жана, кто они такие.

— Меня зовут Жан… я мясник с Телеграфной улицы.

— А я, — добавил Мармузэ, подавая свою визитную карточку, — помещик Пейтавен, живу в улице Обер, № 1.

— А! Но зачем же вы, господа, теперь здесь?

— Мы пришли вытребовать от него женщину, на жизнь которой он покушался, и ребенка, которого он содержал в подвале.

— Успокойтесь, сударь, — ответил ему Полит, — мать и ребенок совершенно здоровы и находятся в безопасном месте.

Угольщик чувствовал свою верную гибель и потерял всю свою дикую энергию.

Его геркулесовская сила должна была уступить.

Тогда он посмотрел на Полита с выражением дикой ненависти и проворчал:

— Мы еще встретимся с тобой, если только моя голова останется на плечах.

Час спустя Мармузэ, Милон, Шокинг и Жан-мясник собрались на чердаке, служившем приютом Ирландке и ее сыну.

Дженни окончательно успокоилась при виде Шокинга.

— Теперь, моя дорогая, — говорил бывший лондонский нищий, — мы находимся под покровительством друзей Серого человека, и нам нечего больше бояться.

— Да, — ответил Мармузэ, — но Серый человек теперь нуждается в нас.

— О, — возразил Шокинг, — это ведь говорит мисс Элен, а ведь она враг Серого человека.

— Была, но только не теперь.

— И теперь тоже.

— Кто знает?

— Послушай, — продолжал Мармузэ, обращаясь к Политу, — ты честный, расторопный и добрый малый.

Полит поклонился.

Тогда Мармузэ взял его к себе в секретари и дал ему, в виде подарка на свадьбу, шесть тысяч франков. Паулина бросилась на шею Политу.

— О! — сказала она. — Как я рада, что заговорила с тобой, мой милый мальчик, я уже так давно люблю тебя.

Мисс Элен находилась в Сен-Лазаре, где ее навестила Ванда под видом монахини и возвратила ей свободу. Как? Это мы узнаем ниже.

Возвратимся несколько назад, а именно к тому моменту, когда Джеймс Уд и Смит-слесарь почувствовали, что их опускают в подвал.

Впрочем, слесарь был тотчас же выпущен, а Джеймс просидел в подвале без пищи и питья ровно тридцать шесть часов и тогда только был накормлен и напоен, когда написал под диктовку Мармузэ следующее письмо к начальнику безопасности:

Несмотря на голод, сэр Джеймс не мог сдержать сильного гнева.

— О! — заметил, улыбаясь, Мармузэ, понявший смысл этого движения. — Вы думаете, что совесть вашего товарища Эдуарда более эластична, нежели ваша, он служит тому, кто ему платит, а поверьте, что мы платим хорошо.

Сэр Джеймс даже и не поморщился, затем его снова опустили в подвал.

Мисс Элен была освобождена в тот же день, и первый ее визит был к Лимузену, лечившемуся в больнице Сент-Луи.

Мисс Элен трогательно поблагодарила и дала ему двадцать тысяч франков.

В то время, как мисс Элен прощалась с Лимузеном, Мармузэ и Милон делали необходимые приготовления для отъезда в Лондон.

С помощью подъемной машины они вытащили Джеймса из подвала.

— Джентльмен, — сказал ему Мармузэ, — фениане приговорили вас за измену к смертной казни, а следовательно, я могу располагать вами, как мне вздумается. Но не бойтесь ничего, от вас самих зависит ваша жизнь.

Сэр Джеймс удивленно посмотрел на него.

— Иногда прощают и изменников, если они согласны искупить свою вину. Сэр Джеймс, — добавил Мармузэ, — сегодня вы выедете из Парижа, а завтра утром будете в Лондоне.

Затем он указал ему на ящик в два метра длиной и в один метр вышиной.

— Видите вы это? — спросил он.

— Да, — ответил сэр Джеймс.

— Этот ящик предназначается для вашего путешествия.

Сэр Джеймс невольно подался назад.

— Вы понимаете, конечно, — продолжал между тем совершенно хладнокровно Мармузэ, — я вовсе не желаю, чтобы вы убежали от нас прежде, нежели мы высадимся на берег Англии.