Она переключила песню на радио, и заиграла какая-то смутно знакомая для него, но очевидно хорошо известная ей песня, и девушка заразительно рассмеялась, пританцовывая плечами и подпевая мелодии. Серкан откинулся в пассажирском кресле и засмотрелся на нее, улыбаясь. В памяти мелькнуло, как они также ехали куда-то. Как она двигалась в ритм, занимаясь готовкой на его кухне.

— Ты не боишься, что прическа испортится от ветра? — Да разве это важно? Лучше открой скорее крышу!

Болат тряхнул головой, отгоняя море воспоминаний, нахлынувшее на него так внезапно.

***

Он не знал, случайность ли это, или она целенаправленно подсовывала ему разные моменты — отдаленно знакомую музыку, ароматы, вкусы — но это работало. С каждым днем, с каждой общей с Эдой секундой, он одновременно вспоминал ее и узнавал заново. Он вспоминал их общее прошлое, но при этом она случайно роняла какой-то новый осколок себя, который он встраивал в общую картинку, примеряясь, к какому кусочку пазла прикрепить эту часть. Он не знал, намеренно ли она дразнила его, но это работало. И в целом ему было плевать на то, какие за этим таились мотивы.

Уже сейчас он был практически полностью уверен в том, что влюблен. И что, не будет никаких фанфар? Никаких всполохов света? Тут, между прочим, Серкан Болат признался самому себе, что впервые по уши и без остатка влюбился в девушку, на которую в трезвом уме вряд ли посмотрел бы! Ладно, это уже совсем бессовестное вранье — Эда была привлекательна в любой одежды, и без нее в особенности…

А откуда он это знает?

Он решил, что его возлюбленная невестаипочтижена тоже должна знать о его чувствах. И впервые в жизни он не хотел это делать «по книжке» — за столиком какого-нибудь фешенебельного ресторана под классическую музыку и бокал красного вина. Нет, нужно было что-то более интимное. Что-то тайное, что-то…

…похожее на свидание в гончарной мастерской? Вариант, предложенный его матерью, был довольно неожиданным. Где он, и где глина? Плюс, все правила гигиены летят в топку… Но знающая усмешка госпожи Айдан и не к месту порозовевшие щеки Эды, когда он сообщил ей о месте встрече, намекнули ему, что женщины знали то, чего не знал он, и он укрепился в уверенности, что свидание пройдет идеально.

Подруга матери, известная своей щепетильностью к мастерской, спокойно отдала ему ключи, попросив на прощание лишь не забыть закрыть все двери и поставить помещение на сигнализацию, но Серкан отмахнулся от мысли, что это как-то удивительно — наверняка, постаралась мама. Он заглянул в мастерскую, где уже была приготовлена глина, скинул в небольшом вестибюльчике пиджак, расстегнул жилет и закатал рукава рубашки.

Тихий стук в дверь.

Эда подготовилась заранее, собрав волосы на макушке в хвостик. Песочные шорты, клетчатый пиджак, отброшенный в сторону, черная водолазка — в голове опять вихрем пронеслись воспоминания, и Болат снова потряс головой, чтобы отогнать неизбежно наступающее на пятки прошлое. Не сейчас, не в момент, когда его будущее буквально в его руках.

— Ты уже нашел фартуки? — спросила Эда, потягиваясь, и мужчина не сразу ответил, отвлекаясь на обтянутые тканью женские формы.

— Д-да, вот, — запнулся он, протягивая защитную одежду, на что девушка глупо хихикнула. Зажужжал гончарный круг.

Под теплом пальцев глина таяла, и Серкану казалось, что он и сам плавился. От шеи Эды пахло чем-то легким цветочным, и парфюм смешивался с ее собственным запахом, с запахом возбуждения. Если бы ему предложили собрать выжимку из какого-то дня и закупорить его в маленький флакончик, он бы, не задумываясь, сузил подборку ровно до этого момента, когда в его объятиях оказалась самая соблазнительная женщина на Земле, пахнущая страстью и желанием.

— Я так хотел тогда попробовать тебя на вкус, — прошептал Серкан в кожу, слегка касаясь языком, и Эда вздрогнула от неожиданности.

— Да? — пролепетала она еле слышно, растекаясь от прикосновений его пальцев к ее рукам не хуже глины на круге.

— Да, — ответил он, целуя ее уже более настойчиво, — и ты ведь знала об этом, чертовка, но воротила нос, зарывшись в свою гордость.

Эда развернулась, большие глаза цвета темного ореха распахнулись в неверии.

— Ты?..

— Я. А ты — моя, — не совсем отдавая себе отчет, Серкан больно сжал тонкую девичью талию, притянул к себе и жестко, властно и очень мокро впился в губы Эды. Девушка охнула, отвечая. Болат эгоист. Болат не любил полумеры. Не разрывая поцелуй, он помог ей развернуться, седлая его колени, и от более тесного контакта оба не сдержали болезненно нужного стона. Подхватив девушку за бедра, он отошел от гончарного круга (помня, что было бы неплохо госпоже Как-Ее-Там вернуть мастерскую в целости и сохранности) и мягко положил ее на стол.

— Ты вспомнил? — то ли уточняя, то ли утверждая, спросила она, воспользовавшись секундной передышкой.

— Тебя не вспомнишь, моя фея, и прилетит по голове чем потяжелее, — он улыбнулся, добавив уже чуть более серьезно. — Да, но не до конца. Каждый день приносит все больше новых моментов. И иногда я не знаю, какие из них правда, а какие — мечта…

— Как этот? — лукаво подбросила она, и он кивнул, снова прижавшись к таким сладким любимым губам.

Отстранившись, Эда засмеялась. Легко, беззаботно, облегченно, и ее смех если не лечил потерю памяти, то точно помогал его израненной и в миг брошенной в одинокий мир душе, что будто осталась без части чего-то важного и ценного.

— Как бы мне не нравилось твое предложение раздеть меня прямо здесь, — нагло продолжила она после еще одного головокружительного поцелуя, и у Серкана на секунду встало сердце (может, и не только оно, ведь он и не думал о продолжении… ладно-ладно, почти не думал), — я все же предлагаю переместиться в более безопасное и чистое место. Госпожа Леман не простит нам битые горшки, даже во имя вновь обретенной любви.

Болат рассмеялся в ответ, протягивая девушке перепачканную глиной ладонь. И она, глядя на него так доверчиво, так наивно и так влюбленно, приняла руку, спрыгивая со стола. Глупо хихикая над той или иной глупостью, они закрыли студию и, обнимаясь, двинулись исследовать ночной Стамбул — а точнее его подворотни, скрытые за тенями деревьев лавочки и другие общественные места, которые они еще не успели отметить поцелуями.

Все же, Эда Йылдыз оказалась неправа лишь в одном моменте. Воздействуя на органы чувств, пытаясь вернуть ему память, она уповала лишь на зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, забывая о действительно самом важном органе, которому тоже стоило помочь вспомнить.

О сердце Серкана Болата. Которое он сам, будто Кай из сказки, откопал из плена снежной бури и отогрел своим отчаянным желанием вернуться обратно к по-летнему теплой и яркой Герде, жизнь без которой совершенно потеряла бы смысл и краски.