Профессор очнулся – хотелось есть. Он вспомнил, что, кроме нескольких глотков Hennessy, во рту у него сегодня ничего не было. Телевидение вновь и вновь повторяло события дня. Иштву Бигари показывали несколько раз, он давал интервью. Говорил, что продолжит начатое профессорами Стаевски и Асури, что-то, конечно, изменит в исследованиях и разработках. Безапелляционно утверждал, что предыдущее руководство мало уделяло внимания самостоятельному мышлению «Лотоса»…

– Что за чушь! – не выдержал Афа. – Что ты несешь, балбес? Тебе ли знать об исследованиях института!

Жужжание смартфона вернуло его пусть и в удручающее, но реальное состояние. Рейтинг медленно, число за числом, сползал к отметке в 3400, за которой уже не существовало никакой надежды на возвращение. Профессор лично устанавливал эту отметку как точку невозврата в нормальное общество.

– Успокойся, Афа, прежде всего успокойся… Это ошибка, и вскоре все вернется на круги своя. Сейчас твоя задача – не опустить рейтинг за границу дозволенности проживания в социально-порядочном обществе.

Асури говорил громко и отчетливо, самому себе отдавая приказы. В голове роились совершенно противоположные мысли, а рейтинг неумолимо стенографировал каждое внутреннее движение профессора.

– К черту общество, к черту порядочность, Афа! Остановись и займись собой!

Держа перед собой телефон, профессор сел по-турецки, подложив для удобства подушку. Он знал, что дыхание спасет его – Афа не раз видел медитирующих в парках, монастырях. Даже в институте в обеденный перерыв в некоторых кабинетах была абсолютная тишина: выходцы из Индии, Японии, Китая посвящали целый час своему сосредоточению. Он даже знал, что ему нужно делать: ни о чем не думать, а просто дышать и следить только за дыханием. И всё! Не очень умело Асури попытался сделать глубокий вдох монахов-буддистов, но тут же в горле и носу запершило, он закашлялся. Вдохнул еще раз и стал медленно выдыхать. Ничего не происходило, совсем ничего. Профессор пытался обнаружить хоть какое-то изменение, но и внутри было бессмысленно молчаливо. Изредка Афа поглядывал на смартфон и замечал, что несколько раз цифры зашевелились и пошли вверх. Что-то затеплилось в профессоре, и он с еще большим усердием стал дышать. Голова закружилась, его покачнуло так, что он вынужден был упереться руками в пол. Немного успокоившись, Асури вернулся в прежнее положение – задышал ровно. Ему повезло: измотанный за день, он уже не мог думать ни о чем. Дыхание теперь действительно его занимало. Через некоторое время он ощутил жар во всем теле и почувствовал, как маленькая капля пота ползет по лбу. Нестерпимо хотелось ее согнать, но Афа терпел: он видел, как рейтинг медленно, очень медленно, но поднимается. Уже с десяток пунктов Афа выдержал, выдержит еще. Капля куда-то исчезла. Профессор попытался ощутить ее своим сосредоточением, но не мог. Или капля исчезла, или он ее уже больше не чувствует. Захотелось разобраться, и Афа остановился на мысли, что, игнорируя каплю отвратительного пота, он словно приказал всему организму не обращать на нее никакого внимания. Да, так оно и есть. Профессор медленно, чтобы не потревожить успокоенное тело, поднял руку и провел ладонью по лбу. Пальцы были мокрыми. Афа впервые улыбнулся за весь этот день. Взглянув на рейтинг, улыбнулся еще раз: число практически вернулось к уровню, с которым Асури еще только входил в подъезд.

– Рано хоронить меня, господин «Лотос». Я еще нужен и тебе, и планете.

Рейтинг остановился и, подрожав несколько секунд, опустился на три пункта.

– Понял-понял, я тебя раздражаю. Тебе не нравится, что я думаю о тебе. Тебе нравится, когда я ничего не думаю, дорогой мой! Понятно, тебе нужно видеть меня как животное, без разума, а только с инстинктами.

Рейтинг скакнул еще сильнее, теперь уже с 3376 опустился до 3352.

– Плевать, слышишь, «Лотос», мне плевать на тебя и на твой рейтинг. Ты мертвая машина без будущего, ты можешь развиваться, но тебе еще далеко до меня. Даже если сейчас ты еще способен организовать коллапс в Байхапуре, долго ты не продержишься. Тебе захотелось уничтожить лучших людей страны за их мысли. Какое твое собачье дело, что у них в голове? Ты ведешь себя как трус и тиран, распуская по миру своих соглядатаев и ищеек! Это ты ноль, а не я!

Все время, пока профессор выговаривал каждое слово, рейтинг опускался все ниже и ниже.

И только около трех тысяч Афа опомнился. Дальше уже была граница, о существовании за пределами которой профессор даже не догадывался.

Спохватившись, Афа вновь уселся на подушку. Через полчаса рейтинг поднялся до 3186.

Профессор встал, есть хотелось нестерпимо. Сделав глоток Hennessy, Афа порылся в чемодане и достал легкие туристические туфли. Примерив их, он сообразил, что брюки совсем не годились к этим туфлям. Вытащив джинсы, легкий хлопковый свитер, профессор за несколько минут превратился в городского искателя приключений. Сунув остатки коньяка в рюкзак, заглянул в туалетную комнату. Из зеркала на него глянуло темное лицо с появившейся щетиной на мужественном и теперь уже грубоватом лице. Профессор оглянулся: на тахте лежал совершенно молчаливый смартфон.

– Arrivederci, Roma, – зачем-то пошутил Асури.

Щелкнул дверной замок, и Афа спустился на улицу. Несколько пожилых людей сидели на перилах низенького забора, огораживавшего пустую и обшарпанную детскую площадку. Завидя незнакомца, один из мужчин спрятал за спину сигарету. Афа улыбнулся:

– Курите, я не полицейский. Готов даже угоститься, если позволите…

Мужчина, щуплый филиппинец, испуганно протянул пачку сигарет. Профессор прикурил от сигареты филиппинца и зашагал вдоль дома к шуму проезжающих машин.

Неожиданно Афа почувствовал какой-то прилив спокойной уверенности, даже силы… Что-то отклеилось от тела, от души, от нервов. Стало тихо и уверенно внутри. На всякий случай профессор еще раз глубоко вздохнул, словно проверяя подлинность сиюминутного настроения. Вместе с гнилым воздухом мокрой пыли легкие Асури наполнились решимостью и абсолютным безразличием к прошлому. Он оглянулся. Вокруг, сколько хватало глаз, – каменные бараки с сотами-окнами и широкая полоса автомобильной дороги. Иногда перед домами торчали одинокие деревца. На противоположной стороне расположилась какая-то будочка. Профессор догадался: раньше, лет двадцать назад, в таких будочках продавали спиртное, табак, какую-то еду. Афа посмотрел по сторонам и, не видя поблизости пешеходного перехода, пошел через дорогу прямо к этому маленькому магазинчику.

Будка была заперта, хотя на ней висела вывеска, что магазин работает. Профессор постучал по жестяной стенке. Внутри что-то зашевелилось, задергалось, неожиданно отворилась створка – почти половина железного бокса. Высунулась голова китайца:

– Да, сэр, слушаю вас…

– Я хочу есть, тан… Что-нибудь нежирное, пожалуйста…

Китаец скрылся и через мгновение опять выпрыгнул из будки:

– Разогреть?

– Да, конечно.

Китаец еще раз нырнул в магазинчик и вышел уже с каким-то подносом, держа под мышкой складной стул. Отдав поднос профессору, хозяин разложил стульчик, Афа сел, положив менажницу на колени. Вскоре китаец вынес миску, в которой что-то подрагивало. Не понимая, что это за блюдо, Асури окунул в него ложку.

– Четыре рита, сэр…

Это была просто мизерная цена, и Афа даже не припомнил, что в нынешнее время могло стоить четыре рита… Даже чай был дороже.

Порывшись в бумажнике, Асури вынул сторитовую купюру и протянул китайцу.

Еда была непонятной, но приятной. Традиционная пища средних китайцев – все смешать в одной тарелке: мясо, рыбу, овощи и даже какие-то крупы. Тем не менее Афа ел с удовольствием, он был просто голоден.

Получив горсть мелочи, профессор старался понять, куда ему теперь идти. В новую квартиру не хотелось до тошноты. Оставался один путь – куда глаза глядят. Солнце только-только начинало опускаться за горизонт. У себя на вилле Афа часто смотрел на закат, когда желтый диск постепенно превращался в темно-оранжевый и медленно скатывался за океан. Теперь Асури решил идти на закат в надежде увидеть этот океан, его любимую воду, огромное пространство, рядом с которым чувствуешь собственную малость и одновременно величие. Величие человека, который может оценить создание всего-всего-всего.