Глава первая, где Малявку тошнит в розовые тапки колдуньи, а Ника спорит на сто рублей

– А Чудовище и не думает защищаться, ему не того, оно страдает, что Белль уехала, – громкий голос Ники разносился по всей маршрутке, безнадёжно стоявшей в пробке под развесистой пальмой.

Когда у Ники появился новый парень, Лев сделал две вещи. Точнее, перестал делать. Первое: отзываться на "Львёнка". Второе: называть Нику мамой.

Ника этого, разумеется, не заметила. А Малявка, разумеется, заметила и тут же начала делать две вещи. Первое: каждую секунду произносить слово "львёнок", объясняя, что имеет в виду свою замызганную плюшевую игрушку. Второе: называть Саныча папой.

– И тут гнусный Гастон начинает мутузить депрессивное Чудовище…

– Девушка, замолчите ради бога! Не могу больше! Сейчас голова лопнет! – взмолилась толстая тётка, сидевшая напротив.

Ника подняла бровь, и Лев замер в ожидании скандала. Он не выносил, когда рядом ругались. Тем более Ника. А она это делала с таким же кайфом, с каким пила кофе с пахлавой.

Но в следующую секунду произошли две вещи. Первое: у тётки лопнул пакет с сердечками, который она судорожно прижимала к себе, и на пол хлынуло пляжное барахло. Второе: у Ники в кармане запела уличная певица из Парижа. Голос был хрипловатый и хулиганский, как у самой Ники. А пела она о том, что хочет любви и радости, а не денег. Когда-то давно Ника переводила Льву эту песенку на кухне, размахивая поварёшкой, как дирижёр.

Тётка кряхтя пыталась дотянуться до своих пожитков. Наклониться ей мешали толстые колени, упиравшиеся в сиденье Ники. А Ника, с трудом выудив из драных джинсов телефон, уже радостно кричала в него:

– Ну, опоздаем! На границе переночуем! Не на Белое же море приехали – тепло!

В ответ из телефона доносилось то ли рычание, то ли гром. Ника отодвигала трубку от уха и смеялась. Как можно смеяться, когда на тебя рычат? Уму непостижимо!

– Хозяин нашего ранчо переживает, что мы не успеем на последнюю Газель, – объяснила она Санычу, который ни о чём не спрашивал и уже давно ни на что не реагировал.

Трубка продолжала содрогаться от рычания. Маршрутка дёргалась, как в припадке. Малявка клевала носом, но то и дело стукалась о ключицы Ники и вскидывалась, бессмысленно хлопая глазами. Боб Марли на футболке Саныча прилип к его впалому животу. Даже Ника притихла, вглядываясь в густую южную тьму за пыльным окном.

– Девушка, рассказывайте, пожалуйста, дальше, – вдруг попросил накаченный дядька, висевший на поручне почти над самой головой Льва. – Злая колдунья сбежала. Даже туфельки впопыхах обронила.

Он кивнул на розовые резиновые тапки, валявшиеся под сиденьем, где, действительно, уже не было толстой тетки. На ходу она, что ли, выпрыгнула? Хотя при такой скорости можно и на ходу.

– Да чего там рассказывать, – зевнула Ника. – Все поженились, а Гастона сбросили с крыши.

С Никой всегда так. Только что была вся в своей сказке, будто это самое важное дело на свете. А потом отвлеклась – и алё, ищи ветра в поле, как говорит бабушка. Улетела к другому самому важному делу. Интересно, какому?

– Вы тоже до границы? – обратилась она к накаченному дядьке, у которого с бицепса скалился синий волк. – Давайте делать ставки. Успеем оседлать последнюю Газель или нет. Ставлю сто, что успеем.

– Ничто не предвещает, – хмыкнул дядька.

Он явно радовался, что может поболтать с Никой, хотя сказка так скоропостижно кончилась.

– Вот увидите. Мне всегда везёт! – уверенно заявила Ника.

– Ты же обещала больше не играть на деньги, – подал голос Лев.

Но его никто не услышал. Потому что случились две вещи. Первое: маршрутка заскрежетала, затряслась и оглушительно заглохла. Второе: Малявка, не открывая глаз, перегнулась в проход, и её стошнило прямо в розовые тапки злой колдуньи.

Глава вторая, где Ника придумывает как заработать миллион, а пограничник подозревает её в подделке документов

На границе Льву запомнились две вещи. Первое: спящие в коридоре дворняги, которых терпеливо (а иногда и нет) объезжали чемоданы. Второе: вредный пограничник, полчаса выяснявший, не украла ли Ника их с Малявкой.

Странная идея. Она бы, наоборот, кому-нибудь приплатила, чтобы их забрали. Хотя бы на недельку. Ника так и сказала пограничнику. Малявка распсиховалась и никак не могла правильно назвать своё полное имя. Тупо твердила: "Мария Зеленова Михайловна", а хрыч в зелёных погонах придирался и не пропускал их.

Тогда Ника взяла Зеленову Михайловну за косичку и сказала:

– В следующий раз поедем не в Абхазию, а в Австралию. Просто так. Посмотреть, как там люди живут. Удобно ли им ходить вверх ногами? Не сыпется ли мелочь из карманов?

Дальше Нику понесло, и она стала расписывать, как мы будем продавать беднягам австралийцам карманный магнит для монет и станем, наконец, миллионерами. Малявка разинула рот и даже трястись перестала. А пограничник ещё сильнее сдвинул брови (как у него только лоб не сводит!) и опять стал допрашивать:

– А мама у тебя кто?

– Актриса! – бодро отрапортовала Малявка, радуясь, что хотя бы тут ничего не напутает.

– Это и так видно, – неодобрительно буркнул пограничник. – Ты имя-отчество скажи.

И бровями пошевелил, как жук. Видно, всё-таки, сводит.

Тут уж Ника не выдержала:

– Издеваетесь?! Я своё имя-отчество сама запомнить не могу!

Ещё бы. Никанора Ангеларовна.

У Ники папа – серб. Ангелар. А больше о нём ничего неизвестно. Кроме того, что он "красавец-мужчина". По крайней мере, был таким тридцать с чем-то лет назад. Бабушка Льва его один раз в жизни видела, на фестивале каком-то.

Имя "Никанора" ничуть не лучше. Оно возникло в честь прапра- (или ещё больше "пра") дедушки, который, по словам бабушки, был "единственным счастливым человеком у них в роду". Хотя, на самом деле, про этого пра-Никанора тоже ничего неизвестно. Кроме того, что он пас коров. Так что про счастье бабушка, скорее всего, выдумала.

Ника, разумеется, терпеть не может эту Никанору. Совсем как Нимфодора Тонкс.

– Так-так, – придира-пограничник повертел паспорт Ники. – Не помните, значит. А документики у вас, часом, не поддельные?

– Разумеется, – с готовностью согласилась Ника. – А имя такое – специально, чтоб не привлекать внимания.

– И чтоб проще было выучить, – вставил Лев.

Ника засмеялась. Как можно смеяться на пограничном контроле? Когда тебя вот-вот загребут за подделку документов и киднеппинг? Уму непостижимо. Но Лев всё равно порадовался. Раз в сто лет ему удаётся рассмешить Нику. А она смеётся даже, если ей палец показать.