— И что ты намерена делать? — спросила я.

Эбби сказала, что ее прежний возлюбленный, Брюс, порядочный подонок, но Бостон и Роджер ей опостылели.

— Я могла бы жить в Нью-Йорке с Брюсом, — сказала она, — и летать раз в неделю в Бостон на работу. Может, в Нью-Йорке мне попадется кто-нибудь получше.

— Не делай этого, Эбби, — сказала я. — В старые времена браки детей устраивали родители. Конечно, можно было нарваться и на подонка, но по крайней мере законную супругу нельзя было вышвырнуть на улицу. А теперь у нас рабовладельческий строй. Живешь с мужиком в Нью-Йорке — изволь быть его рабыней.

— Знаешь, — сказала она, — я привыкла к тому, что Роджер готовит сам. Думаешь, готовить Брюсу придется мне?

Ей отлично известно про мои ужины и про то, как я каждый день ломаю голову над меню.

— Да, — сказала я. — Готовить Брюсу придется тебе. А что ты будешь делать, если вы разругаетесь и он велит тебе убираться к черту? С твоей зарплатой квартиру в Нью-Йорке не снять.

— Брюс, конечно, мерзкий тип, — призналась она. — Но ведь я могла бы пожить с ним, пока не найду кого-нибудь получше.

— Об этом и не мечтай. Ничего ты не выиграешь, не надейся. — Раньше я ей этого не говорила, потому что не знала, что там у них с Роджером, но, похоже, все не так плохо. — Будешь жить с Брюсом, станешь его рабыней. В других городах, где жилье дешевле, все совсем иначе. У Роджера такой власти над тобой нет, ведь ты в любой момент можешь съехать и снять в Бостоне что-то свое.

— Это мне в голову не приходило, — сказала она. — Пожалуй, я еще подумаю. А ты точно знаешь, что в Нью-Йорке нет свободных мужиков?

— Есть женщины, — сказала я. — Сотни и сотни женщин, которые выслеживают дичь. А мужики — они либо голубые, либо сами рабы. Единственный выход — разбогатеть и обзавестись квартирой. Тогда сможешь заиметь собственного раба, нищего, но покорного.

— А женщины эти, которые дичь выслеживают, они хоть из себя ничего? спросила Эбби.

Да она просто ничего не понимает!

— Эбби, — сказала я, — это Нью-Йорк. У них у всех стрижки за сто семьдесят долларов и черные пояса с бляхами из чистого серебра.

— Понятно, — сказала она. — А вообще-то как жизнь?

— Мы со Стасом живем отлично, — сказала я. — Он купил мне новое зимнее пальто. Слушай, я больше не могу говорить. Пора выгуливать Эндрю.

Я повесила трубку и подумала, что надо было мне сказать: Знаешь, Эбби, Том да Джон свалились в воду, и в Нью-Йорке остался только У-Щип-Ни. Правда, я не уверена, что она бы меня поняла. Помню, когда моему братцу Роланду было пять лет, он носил ботиночки с металлическими мысками. После того как кузен рассказал эту шуточку и ущипнул его, мой братец лягнул его, отчего кузен пришел в ярость и кинулся жаловаться нашей маме. У него даже синяк остался. Мама чуть со стыда не умерла — выходило, что все ее педагогические методы себя не оправдали. Сейчас Роланд — стажер первого года в отделении акушерства и гинекологии одной из техасских клиник.

Внутренний голос велел мне позвать гостей. Пока жила со Стасом, я все время мечтала устроить вечеринку. Теперь я живу одна и ничто мне не мешает это сделать. Да только я не хочу. Боюсь.

Я немного подумала, как бы все-таки эту вечеринку устроить, а потом возблагодарила свою счастливую звезду — у меня нет ни стола, ни стульев. Так что этот каприз переходит в разряд неосуществимых. Гостей можно звать только в том случае, если им есть на чем сидеть. Но внутренний голос зудел: Элинор, ты должна позвать гостей. Тебе это пойдет на пользу, — и я, в конце концов, сдалась. Сама не знаю как, но я очутилась в магазине, где купила стол и два стула и оформила доставку.

Я отлично знала, к чему ведут мои действия. И понимала, что сейчас в моей жизни такой период, когда все идет наперекосяк. А если вечеринка удастся, это будет означать, что в конце концов я сумею и жизнь привести в порядок.

В моей комнате с относительным комфортом может разместиться человек пять гостей. Телефоном я пользоваться ненавижу, и десятка два приглашений послала по почте. Текст был такой: Приходите на коктейль в мое скромное гнездышко.

Пригласила я человек пятнадцать мужчин и пять женщин. У меня был план: познакомить всех мужчин, которые меня уже не интересуют, с тремя моими одинокими подружками (две дамы были замужние и должны были прийти с супругами).

Я, правда, отлично помнила, как после свиданий с молодыми людьми звонила каждой из подружек и выдавала подробный отчет о странностях очередного кавалера. Оставалось надеяться на то, что они об этом благополучно забыли.

В день приема все не заладилось с самого начала. Стол доставили в коробке, и состоял он из полусотни деталей. К нему прилагалась инструкция, написанная недоступным моему пониманию языком (видимо, перевод с китайского). Знала бы, что его пришлют в разобранном виде, ни за что б не купила. Я предприняла попытку собрать детали воедино, но через два часа вынуждена была сдаться. Внешне стол напоминал стол, но столешница просто лежала на ножках, и все сооружение держалось на честном слове.

Потом я попыталась приготовить соус (у меня был рецепт из Вименс дей это должно было быть нечто с сыром и мексиканским перцем), но никак не могла включить плиту. Она у меня электрическая, а с электричеством я давно не в ладах. После разрыва со Стасом я съездила навестить мать, и каждый раз, когда я там у нее хотела поджарить тост, тостер самовозгорался. Или начинал расшвыривать обугленные куски по всей кухне.

У меня все ломается. Переехав в новую квартиру, я четыре раза за две недели меняла автоответчики — они отказывались работать. В общем, поняв, что плита не включится, я спустилась вниз за почтой. Пришел счет из Кон Эд на девяносто долларов. Я глазам своим не поверила: девяносто долларов за месяц! У меня квартирка-студия, такая крохотная, что пришлось купить диван-кровать — обычная тахта заняла бы всю комнату, — складной стол и складные стулья. То есть, не будь они складными, их бы просто некуда было поставить. В начале сентября еще тепло, да и плитой я почти не пользовалась. Пару раз включала на ночь кондиционер, но это не стоит девяноста долларов. Кажется, придется сидеть вечерами при свечах, иначе счета за электричество меня разорят.

Я позвонила человеку, который снимал эту квартиру до меня, и он сказал, что, даже если весь месяц пользовался кондиционером по вечерам, счета приходили долларов на сорок, не больше. Ну как тут не психовать! Меня наверняка используют для накопления электроэнергии. Она сочится из стен и прямо в меня. На бланке было указано, что со всеми вопросами надо звонить некоему Альберту Менендесу, что я и сделала.

— Девяносто долларов, Альберт! — сказала я. — Бред какой-то!

— Для Кон Эдисон это не бред, — ответил Альберт.

Но мне это казалось полным бредом. Поэтому я задумалась об объективной реальности. Ну почему все валится именно на меня? Тут я поняла, что начинаю заводиться, а гости придут только в восемь. И я отправилась прогуляться.

Я сидела на опоре моста, тут-то он ко мне и подошел.

— Прогуливаешь? — спросил он.

Я подумала: мне ведь почти тридцать. Но, пожалуй, я бы не слишком удивилась, если бы меня вдруг принудительно отправили в школу, в первый класс. Я взглянула на него. Симпатичный, может даже чересчур, такой чуть грубоватый, как с рекламы сигарет. Глаза голубые, волосы каштановые, вьющиеся. В клетчатой рубашке.

— С чего мне прогуливать? — сказала я. Кажется, это его огорчило. Но мы все-таки разговорились. Он оказался дизайнером по мебели, ему нравится мебель Фрэнка Ллойда Райта, именно мебель, а не архитектура, и еще работы кого-то, чье имя мне совершенно незнакомо, но я сделала вид, что знаю, о ком речь. Этот парень — его зовут Ян — сказал, что прогуливает работу, потому что захотел покататься на мотоцикле. Мотоцикл, красный БМВ-800, стоял на парковке за мостом.

Я сказала, что у меня депрессия. Вечером ходила с подругой выпить, перебрала и теперь страдаю от последствий: 1) физических, таких, как головная боль, усталость и нехватка витаминов В и С, 2) от чувства тревоги.