Скоро на дороге показался рассерженный Регис.

— Так и знал, что кончится именно этим, — раздражённо бормотал он себе под нос, приближаясь ко мне. — Иди в дом, душа моя.

— Где он? — я уже всем существом пожалела, что оттолкнула Эретайна, но надеяться оставалось лишь на скорое уменьшение штормовой активности острого непонимания ситуации со стороны вспыльчивого вампира.

— Попробую разыскать, но не думаю, что сейчас Детлафф будет расположен к общению. Пусть остынет. Поди в дом, — тон тихого голоса начал настаивать, потому ничего другого, кроме как подчиниться, не оставалось.

Вампиры не вернулись ни с рассветом, ни на следующий день. Волнение перерастало в панику, но это не помогало изменить положения.

Утром четвертого дня, все же, появился Регис, совсем один, вымотанный и озлобленный. Не давая решительно никаких объяснений, он велел мне собрать вещи и идти за ним в город. Узкими улочками мы добрались до небольшого домика той самой модистки, что продала мне злосчастное платье.

— Приветствую, госпожа.

— Милсдарь Регис! Как приятно вас видеть! Наряд барышне заказать хотите?

— Нет. Это моя родственница — Мейлея Терзиефф-Годфрой. Ее родители умерли и теперь все заботы по содержанию и воспитанию племянницы легли на мои плечи. Хочу устроить девушку ученицей к модистке, чтобы приобщить к рукоделию. Оплачу обучение и содержание за два года. Не согласитесь ли принять ее?

Женщина сомневалась не долго. Моего мнения вообще никто не спрашивал и скоро мне указали на маленькую комнатку с окошком и потертой, но весьма уютной обстановкой.

— Проводи меня, дорогая, — скорее приказал, чем попросил Регис.

Я молча последовала за ним на улицу, постепенно осознавая суть происходящего: благодетель пристраивал меня в добрые руки, как бездомного щенка, не желая больше заботиться о девчонке, вновь спровоцировавшей приступ бешенства у его обожаемого побратима. Злость кипела в крови горькой примесью осознания того, что Эмиэль прав. Не надо было так резко… Но я испугалась! Испугалась, черт возьми, и все! Только вот кого больше-то? Его или себя?

Знахарь протянул мне листок грубой бумаги, в который был завернут крупный, резной ключ.

— Это адрес боклерского дома Детлаффа. Теперь он твой. Свои вещи, из склепа, я к вечеру перенесу туда и буду благодарен, если ты сохранишь их.

— Эретайн не вернётся? — слабая надежда таяла на глазах.

— Нет.

— А ты?

— Не думаю. По крайней мере не скоро.

— Передай ему…

— Не стоило тебе сближаться с Детлаффом, — оборвал извинения благодетель. — Хорошо еще, что обошлось без потерь. Надеюсь, ты сможешь устроиться.

— Да что такого предосудительного я в конце концов сделала?! — голос задрожал, а на глаза навернулись слезы.

— Мне это не известно, дорогая, — смущенно произнес Регис, опустив взгляд. — Но ты пренебрегла моими советами, что могло стоить жизни не только тебе. Вампиры, тем более Первородные, не домашние зверьки, а серьезные монстры, имеющие с людьми очень мало общего.

Желания спорить перед неизбежным расставанием совсем не было, потому пришлось поджать губы, скрывая обиду и раздражение. Едва узкая ладонь Региса взметнулась в воздух, в намерении коснуться моего плеча, как я резко отпрянула назад, сделав несколько мелких шагов.

— Я верила вам… Обоим, — голос больше не дрожал, а напряженная осанка выдавала только холодную отстраненность, скрывая боль расставания.

Регис тяжело вздохнул и опустил руку, смиряясь с ситуацией и давая тем самым понять, что уважает мое мнение. Так мы и простились, без слез, объятий и обещаний дождаться новой встречи.

Унылые, однообразные дни потянулись печальной вереницей, складываясь в недели. Помимо всего прочего заботливый Регис оставил полную баночку мази для шрамов, при взгляде на которую больше обычного хотелось плакать. Я по прежнему старательно натирала каждый из грубых рубцов, от чего они становились все тоньше и незаметнее день ото дня, не трогала только спину. Не могла заставить себя попросить кого-то другого… Кого-то кроме него.

Почему Детлафф так резко отреагировал, почему я закричала, почему попыталась ударить? Два раненых зверя не смогли заглянуть за свою собственную боль, чтобы попытаться увидеть чужую. А теперь уже поздно. Прошлое безвозвратно утеряно. Даже если бы и удалось искать встречи, то куда направиться?

В Назаир. Ему нравились тамошние розы.

С тихим вздохом закрыв коробочку со снадобьем, я отправилась доделывать повседневную работу. Ремесло продвигалось хорошо, скоро мои тонкие нижние рубашки, искусно вышитые гладкими нитками, приобрели известность в городе. Заказов стало так много, что модистка даже начала доплачивать мне за каждый из них по кроне. Таких больших денег в руках раньше держать не доводилось. К тому же теперь я не была простой рабыней или служанкой, потому могла гулять, где вздумается, навещать дом Детлаффа, там легко грустилось и свободно плакалось.

Вещи Региса, изначально сваленные большой кучей у входа, совершенно без заботы о сохранности редких, старинных книг, постепенно расползались по полкам и сундукам дома. За неделю мне удалось исправить ужасное варварство, аккуратно заполнив пустые стеллажи в гостиной и библиотеке. Скоро я обнаружила маленькую мастерскую под самой крышей, где раньше Детлафф чинил игрушки для детей. Как много подобное занятие могло сказать о нем самом: самый страшный зверь в Боклере помогал малышам в их большущем горе, возвращал друзей тем, у которых дороже ничего и не было. Иногда тот или иной сорванец захаживал ко мне с просьбой вернуть игрушку, приходилось расставаться с такими дорогими частичками незримого присутствия Детлаффа Ван Дер Эретайна.

Очень часто я коротала время на полу в этой крошечной каморке за чтением по слогам книг, оставленных Регисом. Постепенно знания накопились и стали требовать выхода. Началось все с мази для шрамов, потом пошли другие снадобья, которые стали расходиться не хуже рубашек. Скоро необходимость проживания в доме модистки совсем отпала, тем более, что большую часть времени я все равно проводила в своем собственном, уютном гнезде, окружённая словно стеной, книгами Региса и поделками Детлаффа, больше ни в чем нужды не испытывая.

Постепенно дом мой обзавелся приходящей служанкой — Мартой. Бойкая, смешливая девушка убирала, готовила, ходила на рынок и развлекала меня слухами и сплетнями со всего света. Она была простолюдинкой из большой, многодетной семьи, потому с удовольствием оставалась ночевать, разделяя и стол, и кров со своей нелюдимой хозяйкой.

От компаньонки я и узнала, кем была та самая Сильвия-Анна, чей портрет, перечеркнутый тремя глубокими бороздами от острых когтей вампира, все ещё оставался на фронтальной стене комнаты, переделанной в мою спальню. Убирать его я не позволила, скрупулёзно сохраняя каждую частичку присутствия Эретайна в своей жизни. Строго говоря именно эта, весьма неоднозначная, но несомненно холодная, как ледяная глыба и расчетливая, как дьявольская бестия особа и стала причиной внимания, проявленного черноволосым вампиром к беглой рабыне. Было за что испытывать к ней благодарность. Своей подлостью Сиана, или Рэна, как ее называл Детлафф, толкнула его ко мне, смерть этой женщины спасла мою жизнь.

Марта так же не допускалась ни к книгам, ни в каморку под крышей, куда она и не особо стремилась, понимая отчасти причину моей тоски. Ей было известно, что некий мужчина проявлял особое внимание ко мне, и я сожалела о потере его заинтересованности. Но в подробности девушку не посвящали.

По понедельникам приходил учитель манер и танцев, что весьма развлекало компаньонку. Она живо участвовала в обучении, а иногда даже превосходила меня в изяществе. За пол года мадемуазель Терзиефф-Годфрой научилась всему, что приличествовало знатной даме на выданье и теперь больше не позорила известного в определенных кругах имени своего любезного дядюшки. Снадобья и рубашки приносили стабильный доход, меня даже пригласили снабжать бельем Анну-Генриетту, княгиню Боклера, родную сестру Сианы. Иногда захаживали важные господа в поисках особых зельев, для неверных мужей или надоевших любовниц, но я вежливо отшучивалась, не желая пачкать рук, хотя рецепты мне были хорошо известны.