Линда Ленгел: Доктор Такуми?

Такуми: Хочу напомнить, что никто до сих пор понятия не имеет, что представляет из себя этот так называемый Независимый институт? Где располагается и кем финансируется? Простите мою приземлённость, но независимость – это абсурд. Современная наука, а тем более наука фундаментальная требует огромных капиталовложений.

Кентвелл: От себя добавлю, что ни мне, ни моим многочисленным коллегам не известно ни одной научной публикации, чьё авторство могло бы принадлежать учё… хм, работникам Независимого института.

Такуми: Вы правы. Совершенно незнакомые научному миру имена. Кстати, об именах. Смит, Шмидт, Кузнецов, Ковалевский, Напах и Форжерон? Это шутка или откровенная насмешка?

Линда Ленгел: Действительно, странно. Если не ошибаюсь, все они…

3.

Удар вышел на славу. Даром что ли Габ каждый день добросовестно делал зарядку. Эрик отлетел метра на два, да ещё и проехался на спине по полу, почти уткнувшись головой в ноги бретонца.

Габ живо, не дожидаясь пока похитители придут в себя, вскочил на ноги и принялся крутить головой, соображая, где здесь может быть выход. Тот обнаружился сам собой и в совершенно неожиданном месте.

Быстро сориентировавшийся бретонец одной рукой уже помогал напарнику подняться, а другую весьма недвусмысленно выбросил в сторону Габа, когда низкий, утробный гул накрыл их лавиной, вдавливая глаза и ушные перепонки внутрь черепа, а одна из стен вздрогнула, покрылась мелкой сеткой причудливых трещин и в одно мгновение растворилась в воздухе, втянутая раскрывшейся вакуумной воронкой. И начался хаос.

В образовавшийся проём хлынули звуки, вспышки, люди, с ног до головы окутанные вызывающим головокружение мерцанием. Габ и пикнуть нее успел, как его, плотно зажатого с двух сторон, сноровисто и деловито уже волокли вон из помещения. Бретонец из положения сидя и Эрик прямо так, не вставая, били короткими очередями куда-то вверх, в обнажившееся небо.

«У них оружие, – мелькнула у Габа запоздалая мысль, – я никогда не видел оружия».

Сверху со змеиным шипением обрушился водопад ослепительных искр, и люди стали падать, как подкошенные, страшно, сразу, безмолвными манекенами с неестественно вывернутыми конечностями.

Габ споткнулся, упал на одно колено, потому что справа поддерживать его было уже некому, извернулся, как смог, всем телом и только сейчас разглядел метрах в тридцати нависающий серебряный овоид, неспешно и величественно, словно в предвкушении, разворачивающийся носом в его, Габа, сторону.

– Ложись! – Эрик бежал к нему, отчаянно жестикулируя и указывая свободной рукой на овоид. Следом, подволакивая ногу и пригнувшись, торопливо ковылял бретонец. – Ложись, Габ!

Снова ударило по ушам. Габ взвыл, Эрик рухнул от сильного толчка в спину, а серебристая машина вдруг замерла, нелепо дёрнулась и принялась сминаться с противным хрустом, разбрызгивая вокруг ошмётки корпуса и омерзительные розовые куски плоти.

К тому моменту, когда на землю рухнул вращающийся по инерции искорёженный диск монолопасти, Габа успели затолкать в салон другого, державшегося в полуметре от земли вертолёта, и тот рванул в влево и вверх, резко набирая высоту и одновременно отстреливая десятки фантомных копий, широким веером разлетавшихся во все стороны.

– Цел? – хрипло спросил Эрик, один глаз у него заплыл, а по подбородку змейкой стекала кровь. – Не задело?

Габ растерянно ощупал себя, помотал головой.

– Вроде, нет, – неуверенно ответил он.

Его снова трясло. Пальцы рук заметно дрожали, голос норовил дать петуха, а перед глазами мельтешили чёрные мушки.

– Зачем? Зачем это всё? Я ведь говорил, что не опасен. Что бесполезен.

– Хорошо, что цел, – Эрик широко, с видимым облегчением улыбнулся треснутыми губами, – погоди-ка, тут вот ещё что…

Он покопался в нагрудных карманах комбинезона, выудил оттуда предмет, похожий на крохотный фонарик, весело подмигнул и быстро поднёс его к лицу Габа.

На этот раз в боку не кололо. Прыгающих по спине мурашек он тоже не чувствовал. Габ лежал и размышлял, стоит ли открыть глаза или лучше пока не выдавать себя. Что-то подсказывало, что лучше лежать. Сквозь закрытые веки пробивался свет. Было тихо, тепло и мягко.

– Давайте так, Габ, – голос у говорившего был мягким, доброжелательным и спокойным, – минут пять можете поваляться. А потом приступим к делу.

– Да ладно, чего уж, – смущённо пробормотал Габ, приподнимаясь на локтях, и спохватился, – к какому такому делу?

– А вот резких движений делать не нужно. Всё-таки вы пережили два гипношока подряд, а это может вызвать некоторые затруднения с координацией.

Габ поёрзал на кушетке, однако вставать не решился и так и остался сидеть, свесив ноги и украдкой осматриваясь. Бежевые стены, бежевый пол и потолок. Всё монотонное и стерильное, глазу не за что зацепиться.

Он перевёл взгляд на сидевшего перед ним мужчину. Тот выглядел совершенно спокойным и сразу напомнил Габупсихокорректора, к которому его, как и всех поврежденцев, приводили раз в неделю для беседы. Невысокий, всегда в светлом, с аккуратной бородкой и вкрадчивым голосом. Жильбер называл их мозгоправами. Но это потому, что Жильбер не мог выговорить слово психокорректор. А тот каждый раз разговаривал с Габом о его чувствах, ощущениях и отношениях со сверстниками. Объяснял, что ничего страшного с ним не происходит, просто иногда случаются сбои, и архив оказывается повреждён. Это, разумеется, не значит, что он, Габ, должен испытывать чувство неполноценности или ущербности. Некоторые, правда, таких меньшинство, сознательно отказываются от активации и живут вполне счастливо.

Габ послушно кивал, каждый раз в конце сеанса честно обещал, что при необходимости сам обратится за помощью, старательно выполнял все тесты и без утайки рассказывал обо всём, о чём его спрашивали. Но в глубине души искренне недоумевал, зачем ему всё это нужно?

Своей жизнью Габ был вполне доволен. Звёзд с неба не хватал, но и тупицей, как толстый белобрысый Густав, не был. И друзей у него было много, таких же, как и он сам. Так ведь и школа было особенная. Говорят, именно в таких давным-давно учились все дети. Давно, то есть до появления этой самой активации.

– Вам неуютно без альтерэго? – по-своему понял его замешательство визави.

– Да, в общем, – не стал спорить Габ, – неплохо бы. Если можно, конечно.

– Нельзя, – сочувственно, но твёрдо сообщил мужчина, – пока нельзя. И поскольку вы полностью пришли в себя, давайте начнём. Кстати, меня зовут Жан.

– Габ, – зачем-то представился Габ и сам же смутился.

– Мужчина рассмеялся.

– Я знаю, – сказал он.

– Я в больнице? – спросил Габ. – Я что, заболел? Я не помню, чтобы…

Будто дождавшись кодового слова, память толчками принялась изрыгать воспоминания о событиях последних часов – Эрик с фонариком, падающие люди, пульсирующая татуировка на запястье.

– UVUM, – на пределе слышимости, почти одними губами выдохнул Габ, настороженно уставившись на безмятежно наблюдавшего за его реакцией Жана.

Тот ничуть не изменился в лице, выдержал паузу и легко согласился:

– Совершенно верно. Вас пугает эта аббревиатура? – он небрежно махнул рукой, как бы отгоняя себя что-то невидимое. – Напрасно. Могу с полной уверенностью утверждать, что практически всё, что вы о нас слышали – ложь чистой воды. Но это долго объяснять, Габ, а в нашем распоряжении, увы, очень мало времени. Вы как? Чувствуете себя нормально?

Габ подумал и вынужден был согласно кивнуть.

– Вот видите, – удовлетворённо констатировал Жан, – вы, само собой, не поняли, но наши люди дважды вытащили вас из очень неприятной истории. Многие из них серьёзно пострадали. Один человек погиб. Вы понимаете, Габриэль, что значит – погиб?

– Зачем? – хмуро спросил Габ. Он чувствовал, что запутался окончательно и теперь боялся ляпнуть что-нибудь такое, за что его снова отключат, а там поминай, как звали. – Что вы со мной сделаете?