От имени канала, всех наших зрителей и подписчиков и себя лично искренне благодарю вас за отзывчивость и готовность помочь расставить все точки над i в этом животрепещущем вопросе.
Итак, тема, без всякого преувеличения, волнующая сейчас если не большинство, то значительную часть человечества – насколько вероятна и научно допустима сама идея передачи генетической памяти и стоит ли вообще рассматривать всерьёз заявление, сделанное группой неизвестных учёных, именующих себя Независимым институтом изучения проблем геронтологии?
Вальенте: Наверное, я начну, да? Во-первых, давайте не будем преувеличивать степень ажитации вокруг обозначенной проблемы. Как вы совершенно справедливо заметили, Линда, мы живём в информационном обществе. То есть на утлом судёнышке с одним веслом стараемся не пойти ко дну в огромном и бурном океане постоянно меняющейся информации. Всё новое, необычное, сенсационное и просто способное привлечь внимание непрерывно многочисленными потоками выносится на поверхность и пребывает там ровно столько, сколько нужно до появления нового раздражителя.
Линда Ленгел: Но полгода – это существенный срок даже для сенсационной новости.
Вальенте: Не стану спорить. Тем не менее, если не подбрасывать в костёр дрова, в скором времени он потухнет сам.
Линда Ленгел (с лёгкой иронией): Это камень в наш огород?
Вальенте: Нет, что вы. Просто крохотный камешек. Поверьте, через месяц-два тема утратит актуальность и уступит место другим, более востребованным. Хотя, вынужден признать, определённый след в массовом сознании и массовой культуре, безусловно оставит. Другими словами, круги по воде будут расходиться ещё долго. Но только круги.
Линда Ленгел: И всё же. Декларируемый факт существования генетической памяти и вероятная возможность передачи её потомкам напрямую через генетический код – разве это не может считаться революцией в научном познании? Разве это не открывает новые, невиданные доселе горизонты развития человеческой цивилизации?
Такуми: В том-то и дело, что не факт! По сути мы имеем неприкрытую и весьма грубо сработанную подмену понятий. Генетическая, или лучше сказать, генная память так, как она понимается человеком далёким от науки – это всего лишь химера, прибыльный бизнес для разного рода экстрасенсов и коучеров. Весьма популярный миф сродни вере в чудодейственные свойства зелёного кофе или в телепатию.
Линда Ленгел: То есть никакой генной памяти попросту не существует?
Такуми: Разумеется, существует. Наши инстинкты, наши безусловные рефлексы, цвет глаз, черты лица, темперамент, предрасположенность к тем или иным болезням – вот наша истинная генная память.
Вальенте (игриво): Уважаемый коллега хочет сказать, что восхитительные ноги нашей очаровательной ведущей это тоже в какой-то степени память рода.
Такуми: Боязнь темноты, высоты, одиночества – всё это мы унаследовали от тысяч и тысяч поколений наших предков. А то, что предлагают новоявленные пророки от генетики, просто физически невозможно.
Линда Ленгел: Но вы же ознакомились с материалами. Можете прокомментировать?
Кентвелл: Только в общих чертах. Как вы знаете, в свободный доступ были выложены два варианта теории так называемого Независимого института. Один, в стиле научно-популярной литературы, адресован, так сказать широкому кругу читателей, и носит абсолютно популистских характер. В другом, якобы адресованном научному сообществу, содержатся весьма расплывчатые описания неких экспериментов и их результатов. Должен признать, что теоретическая база исследования представляет определённый интерес…
Линда Ленгел: Сейчас должно прозвучать неизбежное «но», не так ли?
Кентвелл: Вы совершенно правы. При тщательном, то есть собственно научном анализе работы легко обнаруживается её полная несостоятельность.
Такуми: И это ещё мягко сказано! Простите, коллега, что перебиваю. Нам предлагают принять за революционный прорыв в генетике некое чудовищное нагромождение постулатов! Лично у меня сложилось впечатление, что некто свалил в одну кучу всё, до чего смог дотянуться скудным своим умишком. Тут и репрессии и экспрессии генов, и роль мРНК и белков в транскрипции «мусорной ДНК», и какие-то абсолютно несусветные аксиомы эпигенетики. Аксиомы! Идею выделения и сохранения энграмм с их последующей архивацией и передачей потомству кроме, как бредовой я никак охарактеризовать не могу.
Линда Ленгел: Другими словами, это абракадабра?
Кентвелл (уклончиво): Не совсем так. Я имел в виду несколько иное. Прежде всего, однозначно слабым местом работы является полное отсутствие детально прописанного механизма кодировки и архивации не столько даже наследуемых морфологических признаков организма, сколько именно знаний, умений и навыков, приобретаемых человеком в течение жизни. Одним из важнейших критериев истины, как известно, является практика. То есть возможность неоднократного повторения эксперимента с неизменно идентичными результатами. Вот этой-то возможности нас как раз и лишают.
Линда Ленгел (с ноткой сожаления в голосе): Что ж, похоже, нам остаётся только мечтать о чём-то подобном. И всё же, давайте лишь на минуту допустим существование и практическое применение такой технологии. Будет ли она востребована? Как повлияет на нашу жизнь? Мы станем умнее? Перешагнём, наконец, рубеж, неизбежно отделяющий поколения друг от друга?
Вальенте: А ведь вы задали далеко не праздный вопрос, Линда. Начнём с того, что человек – существо довольно эгоистичное. Нет, я не собираюсь здесь и сейчас отрицать непреходящее значение коллективизма и альтруизма в эволюции общества. Но подумайте, только подумайте, насколько изменился бы процесс социализации, получи мы доступ к памяти родителей.
Такуми (запальчиво): Наследственность! Вы забываете про наследственность, коллега.
Вальенте: Отнюдь. Как и о многих других факторах, перечислять которые сейчас не вижу смысла. Вопрос в другом. Удастся ли убедить людей думать не только о жизненно важных и насущных проблемах в их настоящем, но и о будущем, в котором – внимание! – их, этих самых людей, уже нет! Про лошадь и водопой нужно? Не нужно? Хорошо. Пообещайте человеку идеальное здоровье, долголетие или даже бессмертие, и он, если и не поверит сразу, то призадумается. Пообещайте, что правнуки будут с рождения обладать интеллектом взрослого человека – и он вполне резонно поинтересуется, какая от всего этого польза лично ему? Как это ни прискорбно, но альтруизм хомо сапиенс не распространяется на поколения вперёд. В противном случае нам не пришлось бы исправлять ошибки предков, а нашим потомках искупать уже наши грехи. И всё же…
Линда Ленгел (заинтересованно): И всё же?
Вальенте: Исключительно на правах фантастического допущения я могу предположить, как минимум одну предпосылку, я подчёркиваю, предпосылку признания обществом самой идеи передачи генной памяти.
Линда Ленгел (нетерпеливо): Так не томите нас!
Вальенте (задумчиво): Скажем, это могут быть конкурентные преимущества. При всех надвигающихся семимильными шагами автоматизациях, компьютеризациях и прочих достижениях научно-технического прогресса такая незыблемая вещь, как конкуренция, в человеческом обществе не исчезнет никогда. Приобретёт другие векторы и формы, но не исчезнет. Соперничество – это то, благодаря чему мы выжили как вид. И не важно, соперничество ли это с силами природы за право жить, или с другом за поцелуй девушки, суть от этого не меняется. Кстати, это затрагивает гигантский пласт этических проблем!
Линда Ленгел (осторожно): Поправьте меня, если ошибусь, но в ваших словах слышится готовность признать за открытием права на существование, не так ли?
Вальенте (пожимая плечами): Неолитическую, индустриальную, несколько научно-технических революций человечество успешно пережило, существенно при этом изменившись. Почему бы не случиться революции генетической? В конце концов, в Средние века люди понятия не имели о существовании, скажем, радиации, однако это не означает, что её в то время не существовало.
