Какое-то время Гермиона бессмысленно пялилась на испещренную текстом бумагу, и в какой-то момент внимание ее волей-неволей все же привлекли несколько заголовков, которые она сочла ужасно претенциозными (особенно радостный — «Хогвартс полностью восстановлен. Распределение по факультетам будет окончательно упразднено с нового учебного года» или «Союз с магической Францией: к чему привели переговоры с французским правительством. Подробнее на стр. 2»), сопровождавшихся колдографией какой-то незнакомой женщины, одетой в мантию с эмблемой министерства, ярко улыбающейся и машущей рукой с первой полосы. Очевидно, в магическом мире все было исключительно прекрасно.
— Честно говоря, — произнесла Гермиона задумчиво спустя несколько минут тишины, прерываемой разве что шорохом перелистываемых страниц; произнесла скорее сама себе, чем сидящему напротив Пожирателю, — не понимаю, как ваша политика вообще возможна. Ведь чистокровных меньшинство! Вы как будто не видите очевидного.
— В самом деле? — Долохов даже отложил газету, настолько его удивила реплика маглорожденной собеседницы, что никогда не позволяла себе при нем подобных комментариев. Его реакция позабавила Гермиону. — И чего же «мы» такого не видим?
— Люди взбунтуются. Это только вопрос времени. Кроме того, если вы продолжите в том же духе, то вас всех рано или поздно ждет полное вырождение.
Гермиона вздохнула и перевела взгляд в окно, чувствуя, что Долохов не спускает с нее глаз. Все это в самом деле было неважным. Она так много думала об этом раньше, стараясь отвлечься от ночных кошмаров и странных видений, даже пыталась высказывать свое мнение лорду Волдеморту (чем ужасно его веселила, или раздражала — в зависимости от настроения). Теперь же, произнесенная вслух, эта мысль показалась ей скучной, ненужной, пусть тысячу раз верной и очевидной. Но доказывать больше ничего никому не хотелось. Получилось или нет? Если все получилось, почувствовал ли он?.. А если ничего не вышло, то…
— Очень интересно, — произнес Долохов, скептически изогнув черную бровь. — Ты, может быть, хочешь научить Повелителя, как правильно вести дела?
— А может я и могла бы, — безучастно отозвалась Гермиона.
— Научись сначала держать палочку, — отмахнулся он и вдруг воскликнул, заставив Грейнджер подскочить на месте: — Теодор! Ты чего это так рано сегодня?
Гермиона порывисто обернулась. В дверях действительно топтался Нотт (только его ей не хватало!). Он, как и всегда в последнее время, выглядел изможденным, если не сказать больше: совершенно больным. И какого-то драккла не сводил с Гермионы своего раздражающе-шокированного взгляда. Нет, она и сама этим утром смотрела на себя в зеркало примерно так же, еще и качая головой, но только лишь потому, что знала — теперь жизнь ее больше никогда не будет прежней, и нужно срочно осваивать новые правила игры. Интересно, что обо всем этом думает Лорд?.. Взгляд Нотта, однако, рационально объяснить она не могла — разве что, у нее на лбу было прямым текстом написано, что именно с ней случилось. Взгляд этот возмутил ее. Нотт вообще ей не нравился.
— Что? — с вызовом спросила Гермиона вместо приветствия. — Что-то не так?
— Грейнджер, — шикнул на нее Долохов и резко поднялся из-за стола. — Тео, ты знаешь правила. Господин не одобрит. Идем. А ты, — он кивнул Гермионе, — заканчивай завтрак. Точнее, начни его хотя бы.
***
Он не сопротивлялся, позволил Долохову увести себя, точнее, увести Тео, и спиной чувствовал направленный в его затылок цепкий взгляд ее темных (Мерлин, черных, как ночное небо над Астрономической башней) глаз. Руки Драко тряслись, а спина покрылась испариной, и к ней теперь противно липла рубашка. Он никак, никак не мог справиться с собой, с эмоциями, сметающими все его самообладание.
— Что с ней? Почему она такая, почему у нее…
Почему она выглядит так? Почему она завтракает в парадной столовой? Почему в ее глазах — это, неописуемое, страшное; почему на ней платье мамы из «Твилфитт и Таттинг», а Долохов разговаривает с ней как… чуть ли не как с дочерью?..
Кажется, он говорил все это вслух, или ему только это казалось; трепался сейчас, совершенно не думая о последствиях. Идиот. Но не мог заткнуться, ничего не мог с собой поделать. Весь план рухнул в одночасье, будто карточный домик под порывом ветра — зачем, зачем он увидел ее до собрания?..
— Ты точно в порядке, Теодор? — голос Антонина звучал участливо и напряженно. Пожиратель Смерти, давний друг Люциуса Малфоя, точно чувствовал неладное, а Драко прямо сейчас топил сам себя в потоке ненужных вопросов. — Может, стоило побыть с отцом сегодня? Выглядишь совершенно не отдохнувшим.
— Антонин, что с ней? — выдохнул он едва ли не истерично.
Драко, увидев ее, моментально понял, что имел в виду Нотт, когда предупреждал его о «сюрпризе», что ждал Малфоя при встрече с Гермионой Грейнджер. Она была… собой и не собой одновременно; тьма в ней была слишком очевидной, пустила корни глубоко, и сложно было описать это ощущение словами. А может — Драко не знал — может, ему это только казалось, потому что ему была известна правда о ней. Но верным и напрочь поражающим воображение было еще кое-что: Гермиона притягивала к себе взгляд, как никогда. Платье шло ей невероятно; и Малфою в каких-то давних мечтах казалось таким правильным и приятным, что Грейнджер может надеть что-то из гардероба Нарциссы Малфой (например, примерить ее подвенечное, что было в семье традицией), и мама бы умилилась тому, как она красива (отец бы хлопнулся в обморок, а дед перевернулся в гробу, но мать была бы точно счастлива за Драко), но это… Он мечтал не об этом. Это было какой-то извращенной, мрачной пародией на его мечту, а Грейнджер теперь была Одиллией, подменившей белую лебедь. Чертовы поэтические сравнения — ни дать ни взять, это мэнор навевал воспоминания о материнской любви к классике! — подходили под творившийся вокруг ад как нельзя кстати. Гребаная грязнокровка, которую он с детства знал и ненавидел. И теперь явился спасать, как гребаный Зигфрид на белом коне. И ненависти никакой давно уже не было, было только затопившее все его существо отчаяние, и еще огромное, неизъяснимое чувство, что росло, росло в груди, готовое выплеснуться наружу неуместным, пугающим признанием — и он готов был теперь на все, лишь бы вернуть ее, спасти от этого. Как хорошо, что она осталась сейчас там, в столовой. Хорошо, что рядом был именно Долохов. Нужно немедленно взять себя в руки. Холодный рассудок, вот, что нужно.
— Почему она тебя вдруг так заинтересовала-то ни с того ни с сего? — подозрительно спросил Антонин, останавливаясь и вглядываясь в лицо «Теодора», с которого — Драко чувствовал — сошла вся краска. Он не ответил. — С ней все в порядке. Я бы на твоем месте не совал нос не в свое дело, а то глядишь — откусят, — с секунду выискивая что-нибудь подозрительное в его лице и, к счастью, не найдя, Долохов отпустил его плечи и двинулся дальше по коридору, увлекая Драко за собой. — Тео, не играй с огнем, ты уже нарвался дважды, да и полно с тебя. Третий раз может стать фатальным. Пожалей отца, если о себе подумать не хочешь.
Драко что-то отвечал, соглашался, кивал, но в самом деле совершенно не соображал и потом не мог вспомнить практически ничего из этой части разговора. Лишь оказавшись перед дверью, ведущей в зал, использующийся для собраний, он опомнился. Понял, что просто не сможет сейчас присутствовать там, что с его состоянием это было равносильно прямому признанию — как если бы он выложил на стол перед Тем-Кого-Нельзя-Называть свою флягу с зельем и сообщил всем Пожирателям о том, кто он на самом деле. Пробормотав нечто нечленораздельное о том, что его сейчас вырвет или что-то вроде того, и не дожидаясь реакции, Драко кинулся в противоположную от удивленного Долохова сторону. Ему нужно было поговорить с ней прямо сейчас, сию же секунду. В конце концов, еще не все пропало, план, казавшийся таким четким в «Ракушке», не был ещё погребен под останками рухнувшего самообладания: Антонин видел Теодора и честно скажет об этом Лорду. Никто не будет откладывать начало собрания из-за него одного, он «слишком мелкая сошка», незначительная фигура, кажется, Нотт говорил о себе именно так (да, так и было, пока не вскрылось, что Тео провалил одно важное задание; теперь же привлекать к себе лишнее внимание точно не стоило). Дыхание сбилось, в боку кололо, но хуже всего было это волнение, близкое к панике. Просто забрать ее с собой. Сейчас. А потом, видимо, вернуться и найти Поттера и Уизли… Черт бы побрал еще и их с их героическими планами!
