На Стрэнде, где жил мой старый друг, сегодня выдался довольно славный, спокойный вечер. Кэбов, карет и прочих средств передвижения практически не наблюдалось, и я, как любитель поздних прогулок, наслаждался почти полной тишиной, возвращая в ней трезвость мыслей и восстанавливая душевное равновесие после шумной суеты большого города.

Несмотря на то, что на календаре значился второй день октября, на улицах чувствовался сырой осенний холод, заставляющий зябко вздрагивать, сильнее кутаться в потертое пальто, а иногда и лязгать зубами.

Весь долгий путь, направленный в сторону лондонского Сити, Бенедикт беседовал с Анной о семейных делах, оставив меня плестись позади наедине с самим собою, начавшим от скуки выпускать белый пар изо рта и наблюдать, как он растворяется в полуночной темноте, освещенной газовыми фонарями.

Я почти допил остатки алкоголя и собирался избавиться от бутылки, когда услышал голос, окликнувший меня с другой стороны улицы Кинг-Уильям.

Он принадлежал обросшему бездомному, сидящему на холодном тротуаре без ботинок, который просил оставить ему глоток виски, чтобы хоть как-то сохранить остатки согревающего тепла в своем промерзшем теле. Бедняк перебирал в руках, как четки, браслет, состоящий из бусин с изображением Хотея и имеющий маленький медальон из ювелирной стали.

– Спасибо, – сказал мужчина, выхватив бутылку из моих рук, как только я приблизился к нему. – Вы добрый человек.

– Это самое дорогое, что у меня было, – ответил я, сунул свободную руку в карман пальто и поежился от холода. – Если дела пойдут так же паршиво – сидеть мне рядом с вами на холодном картоне.

– А я, кажется, знаю вас. Последнее время вы часто появляетесь на главном рынке. Торговцы говорят, что вы бывший детектив.

– Да, но не бывший. Работы нет, приходится браться за все, что оплачивается.

Мужчина косо посмотрел по сторонам и тихо пробормотал:

– Тут недалеко, до вашего прихода, в истерике бегала женщина. Слов не разобрал, она была сильно напугана. Похоже, кого-то прирезали в Уайтчепеле.

Заметив, что я сильно отстал, Анна с Бенедиктом вернулись обратно, и женщина, услышав об убийстве, начала дотошнее меня расспрашивать у бедняка о преступлении. Она вдруг заявила о моей некомпетентности и трусости, когда я наотрез отказался идти исследовать место преступления, ведь настоящий детектив, по ее словам, немедля бы отправился выяснять, что произошло.

– В Уайтчепеле постоянно находят обезображенные тела, – сказал я, пожав плечами. – Туда пугаются пойти не то что вечером, туда неохотно идут в светлое время суток. Пристрелят, собирай потом по частям в мясных лавках. Пусть этим происшествием занимаются стражи порядка. Пойдемте обратно. Мне нужно будет еще полночи идти домой, если вас это, конечно, интересует.

– Мистер Брандт, вспомните про свои задолженности и обязательства, – произнес Бенедикт, взяв меня за плечо. – Придите в себя, черт возьми!

Убрав с себя руку мистера Мура, я мрачно нахмурил брови и бросил в сторону мужчины возмущенный взгляд, полагая, что мое негодование подействует на него, но он в ответ лишь широко улыбнулся и помахал перед моим носом толстым блокнотом с записанными суммами, которые я ему должен.

Можно было бы, конечно, сходить разузнать, что произошло в Уайтчепеле, но мне так хотелось хорошо и крепко выспаться, что чаша весов все больше нарушала балансирование в сторону съемной квартиры.

Не имелось ни малейшего желания находиться на месте преступления вместе с Бенедиктом и Анной, ибо легко возбудимый мужчина при виде трупа стал бы суетиться и паниковать, а женщина в принципе доверия у меня не вызывала – не люблю личностей, связанных с творческой деятельностью, ведь они очень эмоциональны, отчего кажутся неискренними. Да что уж там говорить – и сами театры на дух не переношу. Тем более, я все никак не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах мог видеть племянницу мистера Мура?

– Врача! – отчаянно кричала какая-то женщина совсем недалеко. – Кто-нибудь, услышьте! Полиция!

Поднявшись, бездомный пожелал мне удачи и пьяной походкой отправился в темную глубину улиц, насвистывая пошлые песни.

Я попрощался с другом и новоиспеченной знакомой, отправив их домой и заверив, что все будет в порядке и они не узнают о моей кончине из новостных колонок, и что их присутствие на месте преступления не понадобится.

К этому времени незнакомка, ищущая помощи, находилась уже в конце переулка, не обращала на меня никакого внимания и все больше наводила панику, тревожа выглядывающих из окон жителей, разбуженных ее отчаянными воплями.

Подойдя и представившись, я разглядел женщину лет за сорок, хотя ей могло быть и меньше, ведь обычные рабочие, вроде нее, быстро старели в чудовищных условиях на фабриках и становились обладателями глубоких морщин с въевшейся в них угольной пылью. Немытая, в лохмотьях, с изношенной обувью, надетой на косолапые стопы, и с измученным видом – сразу можно определить, что вся жизнь женщины проходила с пустым желудком в борьбе за выживание.

Из ее обрывистого описания места преступления я выяснил, что идти было далеко – убийство произошло где-то в лабиринтах улиц столичного пролетариата и бедноты на Бакс-Роу.

О, время расцвета Британской империи! Полнейшее господство над морем и торговыми путями, распространившаяся власть от Канады до Индии, от Шотландии до Австралии – все это находилось в сильных женских руках Ее Величества. Солнце ярко светило над всей столицей, кроме одного места в самом сердце моей горячо любимой Британии – в лондонском Ист-Энде, так отличавшемся от фешенебельного Вест-Энда.

В восточной части Лондона не было ухоженных дорог, дома без фундамента находились в совсем непрезентабельном виде, а в убогих комнатушках, без какой-либо отделки, жили озверевшие от бедности люди, варившие похлебки из потрохов и часто промышлявшие занятиями маргинального характера. Местные пейзажи переносили во времена средневековья, а от ароматов сводило желудок болевыми спазмами.

Тело убитой, освещенное слабым светом от фонаря единственного полицейского, лежало на улице в окружении нескольких бесстыдно глазевших прохожих. Ближайшие уличные газовые фонари были выключены и погружали местность в кромешную тьму.

– Почему ей никто не помогает!? – возмущенно донеслось из толпы зевак. – Позовите врача!

– А зачем ей помогать? – с усмешкой в голосе отозвался полицейский, рассматривая труп. – Она же просто прилегла отдохнуть.

Я сдержанно представился констеблю и попросил его подробно рассказать об очередной трагедии, случившейся на одной из грязных и глухих улиц Уайтчепела, переполненных расизмом, крайней нищетой и высокой преступностью.

Мужчина сообщил, что патрулировал в этом месте буквально двадцать минут назад, что ничего странного не видел, и что среди толпы все еще находился свидетель, обнаруживший труп, затем полицейский вновь посветил на мертвую женщину, а я присел на корточки и начал ее изучающе рассматривать.

Она была теплой, значит, убита недавно. На шее виднелся свежий разрез от уха до уха, но крови, отчасти впитавшейся в рабочую рубашку, было совсем немного, также ее не было на груди, что означало только одно – жертва умерла не стоя, а на земле. Я сделал предположение, заметив кровоподтек на ухе, что убитую изначально повалили ударом и только потом нанесли смертельную рану.

– Кто первым обнаружил тело? – поинтересовался я.

– Джейкоб Уотерс! – воскликнул полицейский, посветив на собравшихся вокруг бездельников. – Выйдите, расскажите мистеру Брандту все, что знаете, пока мы ждем еще один патруль с врачом и санитарной тележкой.

По словам свидетеля, он возвращался домой с ночной смены, когда увидел неразборчивые очертания на дороге, будто лежало несколько забытых мешков. Он также добавил, что шел не один, а со знакомым извозчиком, который изначально подумал, что женщина пьяна, но, разглядев увечье на шее и побледнев, убежал за ближайшим патрульным.

Ни проснувшиеся жители, выглядывающие украдкой из домов, ни подошедшие прохожие, ни те, кто присутствовал изначально, ничего не слышали, не видели и отмалчивались, поеживаясь от страха и перешептываясь между собой. Кто-то даже вспомнил про оставшихся детей у погибшей женщины и легкой стычке с местным кожевником, произошедшей совсем недавно около склада.