Чувствовала после психушки плохо. Беспокойство оставалось сильное. Сознание помутнённое. Телевизор не смотрелся. Всё казалось неживым, бесчувственным. Даже природа не радовала. Прошло такое состояние только через 5 месяцев.

На комиссии (когда группу по инвалидности ставили) мне сказали: "Не будешь употреблять "лекарства" – сделаем операцию на мозге". Врач всё говорила: "Пока не расскажешь, что было с тобой, из больницы не выпущу!". Пугала: "Не будешь пить "лекарство" – капельницу поставим. От тебя родители отказались. Больную домой никто тебя не заберёт. В пансионат тебя отправят".

Врач по имени Евгения с очень высокомерной физиономией меня "лечила" – мучила, калечила! Потому, что слово "лечение" не подходит: препараты, от которых впадаешь в бессознательное состояние, тело крутит судорогой, при этом вид как у дебила (стоишь шатаясь закатив к потолку глаза) и даже после долгого неупотребления остаётся беспокойство – не могут быть лекарствами.

Когда выпускали на свободу из психиатрической больницы-тюрьмы (это заведение можно назвать так потому, что там меня лишили свободы), врач Евгения запугивала: "В следующий раз мы с тобой играться не будем – теперь мы игрались. Будешь у нас находиться не менее 3-х месяцев".

Ещё говорила, когда в изолятор посадили за то, что отказывалась пить "лекарства": "Мы стараемся тебе потакать. Это ты должна нас слушаться, а не мы тебя – я здесь главная".

Меня в изолятор перевели с обычной палаты за очередную попытку к бегству. Тогда я увидела, как пьяные санитары с мордами красными и опухшими притащили за ноги женщину без сознания. Помню – медсестра ударила по лицу тяжело больную. Эта же медсестра очень любила чуть-что сразу орать истерически на больных в изоляторе. Я у неё попросила дать из хранилища мою одежду, а она на меня неизвестно почему заорала.

Живот у меня очень сильно болел от лекарств (отравы). Ужасные боли были в животе. Целый день обычно длились. Вот так, живот болел до тех пор, пока меня в столовой на пол вырвало. Какая-то рядом медсестра была – увидела, закричала: "Мой полы!". Я пошла скорей в кровать, плохо очень было с животом. Это всё от препаратов.

Медсестра, та которая раньше в рот заливала "лекарство" в первый раз, в рот таблетку запихивала, пальцем толкала в зубы из-за отказа выпить её. И как им не противно ковыряться пальцами в чужом рту?! В изоляторе стены облупленные, белой краской покрашены, тогда как у какого-то врача кабинет так обделан, досками стены обшиты (видела, когда дверь была открыта), мебель вся новенькая, цветочки стоят. Врачи важные ходят, ключи от всех дверей у них в кармане – наверно им очень приятно звякают.

Врачи предпринимали садистские действия совсем не относящиеся к лечению: выкручивание пальца, силой переодевание в больничную одежду, силой запихивание еды, зажимание носа, чтобы нечем было дышать. Разве можно лежа в рот что-то лить? – можно захлебнуться! В психбольнице медперсоналу больше нужны мускулы, чем медицинские знания. Они чаще применяют физическую силу, обычно к тем, кто лечиться не хочет. Психиатры в больнице – подонки, садисты, изуверы! При этом в вашей псих больнице мне всё нравится.

В рассказе ничего не придумано. Правда, только правда – ничего кроме правды.

Запись 9

«История психов 2 часть»

Всем привет меня зовут Данель, моя история сильно отличается от истории Адили. В моем случае я расскажу, что меня пугает в психбольнице:

Я уже давно наблюдаюсь в психиатрических больницах. Свой точный диагноз узнал не сразу. В первый раз лежал в НИИ психиатрии, тогда меня лечили от депрессии. В отделении было чисто, врачи вели себя прилично, ни на кого не ругались. Впечатления об этом месте остались только положительные. Потом я попал уже в другую психбольницу, поскольку от лечения, назначенного в НИИ, мне не становилось лучше. Обстановка там была хуже, но ее тоже нельзя назвать критичной.

Диагноз, врачи поставили мне в областной больнице. В 16 лет я приехал туда на лечение в подростковое отделение. Первое, что удивило, – жесткий, почти тюремный режим. Утром мы вставали в 8.00–8.30. Затем нас заводили в тесную, душную комнату, где мы сидели до завтрака. Лавок на всех в помещении не хватало. Из‑за лекарства многие мальчики засыпали на полу. После завтрака приходила женщина, с которой мы учили уроки. Она очень строго к нам относилась. Если кто‑, то говорил, что у него болит голова или клонит в сон, воспитательница сильно ругалась и кричала, что мы обязаны учиться, несмотря на плохое самочувствие.

Дальше был тихий час, затем – полдник, в который нас, кормили гнилыми яблоками. Поев, мы возвращались в неприятную пустую комнату и сидели там, не занимаясь ничем. Нам разрешали читать, но не у всех мальчиков с собой были книги. Книги были только у меня, да и это книга была «Капитал. Засыпали мы где‑то в 22.00–23.30.

Помню случаи физического насилия. Медсестра била и сильно толкала соседа по отделению. Мальчик (его вроде звали Олег) не мог нормально разговаривать. Все, что он делал, – постоянно крутился на месте, чем, видимо, раздражал персонал. Про эту больницу осталось не так много воспоминаний, потому что на протяжении почти двух месяцев мне давали сильные таблетки и большую часть времени я спал.

Последнее медицинское учреждение, где я проходила лечение, находится в поселке. В первые дни после приезда мне казалось, что место в целом приличное по сравнению с прошлой больницей. Я попал во взрослое отделение, где у пациентов было больше самостоятельности: нам разрешали выходить из палаты по своему усмотрению, спать столько, сколько мы захотим.

Только через некоторое время я начал замечать странности. Например, нам выдавали еду два раза в день после еды, чего категорически не хватало. Дополнительную еду можно было получить за уборку. Конечно, мы соглашались на эти условия добровольно, но фактически выбора у нас не было.

Однажды в отделение привезли женщину, которая фыркала, как лиса. Пациентке выдали вещи, но она начала их рвать и выбрасывать в ведро.

После того как она испортила несколько футболок, подошла санитарка и ударила ее по лицу так сильно, что у нее пошла кровь из носа.

В другой раз медсестра замахнулась на нее из‑за проступок. Пациентка испугалась и упала на пол, за что медсестра ударила ее несколько раз по спине.

Насилие применялось и еще к одной моей соседке по отделению. Девушку привезли в состоянии алкогольного опьянения. Попав в больницу, она начала возмущаться действиями персонала. Тогда другая пациентка, которая тоже лечилась от алкоголизма и была на хорошем счету у санитарок, подошла и со всей силы ударила новенькую. У нее остался синяк на лице. Пациентка, дружившая с персоналом, вообще вела себя нагло: ни за что кричала на меня и других людей в отделении, распускала руки. Несколько людей, среди которых был и я, составили письмо к главврачу, чтобы он разобрался с зачинщицей конфликтов. В ответ на наше обращение главврач только посмеялся и сказал, чтобы мы не беспокоили его из‑за ерунда.

В какой‑то момент я рассказал о насилии в больнице матери. Она приехала и поговорила со старшей медсестрой. После их беседы ко мне в палату вбежала санитарка и начала кричать: «Разве конкретно я тебя била? Хоть кто‑то поднимал на тебя руку?» Я был в истерике, долго не мог успокоиться. Меня вызвали к старшей медсестре.

Она дала мне успокоительное и стала объяснять, что в психиатрии результата можно достичь только через насилие. Пациенты не могут с собой совладать, поэтому мирным путем эффекта добиться нельзя.