– Значит, для чего Гаврилов летал в Москву, а потом в Минск, вы не знаете? Вы его туда не посылали.

– Точно так. Я сам ничего не понял. Я ему позвонил, мне нужно было сверить с ним сроки выхода материала, а он мне говорит, что приеду, всё обговорим. Я его спрашиваю, откуда приедешь. Он мне ответил, что сейчас он в Минске. Говорит, привезу тебе бомбу. И пропал. Я ему несколько раз перезванивал, тишина. А потом мне сообщили, что Марка нашли убитым. Послушайте, может, ограбление?

– Что ценного он мог взять с собой, – спросила Марта и тут же вспомнила, что в описи вещей не значился дорогой фотоаппарат Марка.

– У него всегда с собой был его дорожный кофр. Знаете, такая специальная сумка для аппаратуры. Там он держал всё своё богатство: диктофоны, фотоаппарат.

Попрощавшись, Марта вышла из издательства. Из машины она позвонила Тане и сообщила о кофре Марка.

– Таня, передай Тиму, чтобы он в Пскове и местности вокруг нахождения трупа проверил ломбарды, скупки. Может, действительно ограбление и найдётся аппаратура Марка,– сказала она, включив зажигание, – пусть свяжется с местными оперативниками.

– В наших с Марком отношениях мы исключили разговоры о своих делах. Пообещали, что не будем уговаривать друг друга бросить или поменять свою работу. Относиться терпимо к отлучкам, командировкам. И нам это условие помогло. Нам было интересно друг с другом и без лишних служебных подробностей. Но теперь я жалею об этом. Почему его потянуло в Минск. Всё же надо подробно узнать об этом кандидате, – размышляла Марта, подъезжая к зданию морга.

Войдя в сквер перед нужным зданием, Марта остановилась. Её охватило странное чувство. Это было даже не чувство, а скорее страх. Она боялась увидеть Марка на морговском столе, накрытым тканью. Боялась увидеть его лицо, исковерканное выстрелом. Уже совсем чужое, другое, изменённое смертью тело. Боялась того, что теперь он будет всплывать в её памяти не жизнерадостным, вечно улыбающимся, с глазами то с вдумчивой грустинкой, а то хитринкой, как у школьника проказника, придумывающего новую забаву. Сейчас она пожалела, что не послала сюда Таню.

Марта присела на скамейку, облокотилась, закинув голову назад, и закрыла глаза. Перед её мысленным взором появился Марк. Он, как обычно, стоял у приоткрытого кухонного окна. В одной руке он держал небольшую стеклянную пепельницу, в другой сигарету, которую подносил ко рту и затягивал вредный дым в себя. Затягиваясь, он смотрел на Марту, чуть прищурив глаза, и весь этот вредный для здоровья процесс он проделывал так, что у Марты не хватало сил делать ему замечания и читать нотации на тему о вреде курения.

Почему-то эта вредная привычка делало его лицо ещё мужественнее, хотя она понимала, что это просто парадокс. Но отвести взгляд от любимого у неё не хватало сил. Если бы можно было заменить вредные составляющие сигарет на что-то полезное, то она смотрела бы на то, как он это делает постоянно. Она сама никогда не курила и поэтому не понимала, почему ей так нравится смотреть на то, как он держит сигарету в своей руке, как затягивается, выпускает дым и забавно щурит глаза. Это было так изящно и при этом так по-мужски.

Марту овеяло ветерком, как ей показалось, со слабым запахом сигарет, почему-то тех, которые курил Марк. Она наклонилась к коленям и прикрыла ладонями лицо.

Вдруг сигаретный дым дошёл до неё явственней. Она убрала ладони от лица и облокотилась на спинку скамейки. Перед ней стояла огромная махина в медицинском халате, держа в одной руке маленькую карманную пепельницу, в другой сигарету.

– Виктор Иванович, это вы? – спросила Марта, узнав судмедэксперта.

– Я вот вышел на солнышке погреться, а тут смотрю, ты сидишь. Ты что, просто всплакнуть решила или загоняли тебя до слёз?

– Решила тоже погреться на солнышке.

– Ну да. А лучше места, чем у любимого морга, не нашлось. По чью душу сидишь?

– У вас должен быть Марк Гаврилов.

– Журналист, что ли? – Жихарь присел рядом с Мартой.

– Да.

– Имеется такой. Я даже заключение уже нацарапал. Хочешь, расскажу?

– Виктор Иванович, я вас так люблю.

– Взаимно, детка. Значит, слушай. Стреляли в него. Зачем то два раза. И все в затылок. Поэтому ты понимаешь, что на выходе, скажем так, зрелище из малоприятных. Но что характерно. Вероятнее всего, он был знаком с убийцей, поэтому подпустил его так близко.

– А ещё что-то есть?

– А ещё есть всё. Печень на месте, почку тоже не вырезали.

– Виктор Иванович, – у Марты неожиданно появились слёзы, она потянулась за носовым платком, – ну, вы умеете добить бедную женщину. Так скоро и я к вам попаду, – тихо сказала она.

– Ты это брось. Слушай, а чего это слёзы льёшь? Что случилось или по убиенному?

Марта лицом уткнулась в плечо Жихаря и разрыдалась, как не рыдала уже давно. Виктор Иванович обнял её и прижал к своей мощной груди.

– Значит, по журналисту ревёшь?

– Мы пожениться собирались.

– Тогда поплачь. Тебе надо. А то, если хочешь, пошли ко мне, я тебе успокоительных налью. У меня настоящий армянский презент стоит. Раскупорим.

– Я за рулём, – сквозь слёзы ответила Марта.

– А такси на что? Чего, хороший мужик был? Ну, понятно, ты бы о плохом не ревела. Так что, пойдём?

– Не могу, не хочу я его видеть таким… У него отец совсем старенький. Сестра. Как им сообщить? Они не переживут…– Марта опять заплакала.

– Марта, Марта… Я думал ты железная леди, а ты ещё и эмпат.

– Что?

– Ни что, а кто, – тихо, успокаивающе говорил Жихарь, – нормальное латинское слово, это человек с развитой способностью к сопереживанию эмоционального состояния другого человека.

– Вы с моей Аськой сговорились? Она меня давно затюкала этим эмпатизмом.

– Ладно, понял, посиди здесь.

– Да я лучше посижу.

– Посиди, а я сейчас вынесу тебе и заключение, и пульку, и журнал. Распишешься. Наслаждайся последним солнышком. И кончай реветь. Вот домой доберёшься и дай волю слезам, а потом успокоительного грамм так пятьдесят, можно и сто, и спать. Береги себя, Марточка. Это жизнь. А в жизни милая, смерть рядом с нами ходит. Только дай слабину почувствуешь её объятия.

Марта старалась успокоить себя, но воспоминания постоянно напоминали о Марке.

– А мы с Марком мечтали в конце октября на пару дней вырваться на природу к его друзьям на Валдай. А на следующие выходные слетать в Москву к его отцу, сестре. Голова совсем не варит.

Еле сдерживая слёзы, не заезжая на службу, она с большим трудом доехала до дома. Настя с Сашенькой были на вечерней прогулке. Не переодеваясь, она упала на диван и разрыдалась так громко, что не заметила, как они вернулись.

– Что случилось? – Настя повернула Марту к себе, – с Асей? Мезенцевы? – встревожено спрашивала она её.

Марта привстала. Её лицо было красным и опухшим от слёз.

– Марка убили, – обняв Настю за шею, прошептала она и опять разрыдалась.

Настя прижала подругу к себе. Теперь они плакали вместе. Сашенька, глядя на своих бабушек, которых никогда не видел в таком состоянии, испугался и тоже громко заплакал.

– Сашенька, мальчик мой! – кинулась к нему Настя.

– Господи, как ребёнка напугали. Всё, малыш, не плачь. Бабушки больше не будут плакать, – Марта взяла внука на руки и прижала к себе.

Успокоив малыша, она пошла в ванну. Пока Настя кормила ребёнка и укладывала его спать, она привела себя в порядок. Посмотрев на своё отражение в зеркале, она дала себе приказ:

– Больше никаких слёз. Надо успокоиться. Надо собраться. Надо заняться делом.

Увидев вошедшую в кухню Марту, Настя поняла, что она, хотя и напряжена, но взяла себя в руки и что сейчас не стоит её расспрашивать о том, как произошло убийство. Настя накрыла стол на ужин и разлила по рюмкам из початой бутылки коньяк. Зная, что они никогда дома не держат алкоголь, Марта с удивлением посмотрела на неё.

– Это заначка Петра Кузьмича. Он у меня от Михайловны прячет. Приходит Саньку навестить и балует себя понемногу.