– Вы были в перчатках? – спросил я.

– Нет. Согласно протоколу, перчатки нужно было надевать для посмертного осмотра, но не при работе с еще живыми животными. Но здесь одно очень быстро перешло в другое.

Я была одета так же, как и сейчас. Пара туфель, короткие носки, синие шорты и рубашка с коротким рукавом.

– Хирургическая маска?

– Нет, что вы.

Знаете, в лаборатории все эти меры предосторожности принять легко. А когда на дворе двенадцать ночи, льет дождь, вы работаете в темноте, делая операцию при свете фар, а рядом в истерике рыдает целая семья, с обязательными мерами предосторожности бывает трудновато. А еще… я просто не знала.

Она имела в виду, что не знала, с чем именно столкнулась, приехав на вызов.

– Я даже не предполагала, что это инфекционное заболевание.

Она тут же начала оправдываться, потому что правильность ее действий была поставлена под сомнение. Провели даже целое расследование, ее допрашивали, подозревая халатность. Ее оправдали, – собственно, она потом даже подала собственную жалобу на то, что ее не предупредили об опасности, – но карьере такие разбирательства в любом случае на пользу не идут, и, скорее всего, именно поэтому она согласилась говорить только на условиях анонимности. Она хотела рассказать историю, но потом больше не хотела к ней возвращаться.

Через несколько минут после смерти Брауни она надела сапоги, длинные брюки и перчатки до плеч и провела вскрытие. Владельцы хотели знать, не съел ли Брауни какую-нибудь ядовитую траву, которая могла представлять опасность для других лошадей. Она разрезала брюхо Брауни и обнаружила, что его кишечник в порядке. Ни заворота кишок, ни других признаков закупорки желудочно-кишечного тракта, которые могли вызвать колики, не обнаружилось. В процессе «…мне на ногу попало немного жидкости из брюшной полости. Проводя вскрытие лошади, невозможно не испачкаться», – объяснила она. Затем она заглянула в грудную клетку, сделав небольшой надрез между четвертым и пятым ребром. Если это не колики, значит, проблемы с сердцем, решила она, и эта догадка сразу же подтвердилась.

– Сердце было значительно увеличено. Легкие были влажными и полными смешанной с жидкостью кровью, в грудной полости тоже была жидкость. Значит, умер он от сердечной недостаточности. Это все, что я могла сказать после вскрытия. Я не могла определить, инфекционное это заболевание или нет.

Она предложила взять образцы ткани для лабораторного анализа, но владельцы отказали ей. Хватит информации, хватит расходов. Брауни, конечно, жалко, но они просто закопают труп бульдозером.

– А летучие мыши на этой ферме были? – спросил я.

– Летучие мыши там повсюду.

«Там» – это на севере Квинсленда, не только в Литл-Малгрейве.

– Выйдите сейчас на задний двор – там их будет не меньше пары сотен.

Весь город Кейрнс и его окрестности – просто идеальное место для проживания летучих мышей: теплый климат, множество фруктовых деревьев. Но последовавшее расследование не выявило каких-либо обстоятельств, указывавших на близкое общение Брауни с летучими мышами.

– Они не могли объяснить заражение этой лошади ничем иным, кроме случайности.

Брауни был погребен под десятью футами земли, от него не осталось образцов крови или тканей, его даже «инфицированным» назвали только задним числом, по описанной клинической картине.

Сразу после вскрытия врач тщательно вымыла руки по локоть, обтерла ноги, а потом поехала домой, чтобы принять бетадиновый душ. Она держит дома большие запасы бетадина, одного из антисептиков, применяемых врачами, как раз для таких случаев. Она хорошо отмылась, как положено хирургу, и легла спать, завершив события тяжелой, но не слишком необычной ночи. Лишь через девять-десять дней у нее начались головные боли и недомогание. Врач заподозрил грипп, простуду или, может быть, тонзиллит.

– Я часто болею тонзиллитом, – рассказала она. Врач выписал ей антибиотики и отправил домой.

Она пролежала дома целую неделю с симптомами, напоминавшими грипп или бронхит: боль в горле, сильный кашель, мышечная слабость, утомляемость. В какой-то момент старший коллега спросил, не могла ли она заразиться вирусом Хендра от умершей лошади. Она училась ветеринарии в Мельбурне, в более умеренном климате, прежде чем переехать в тропический Кейрнс, и этот вирус практически не упоминался в учебной программе. Он был слишком малоизвестным, слишком новым, а в Мельбурне его распространение угрозой не считалось. Лишь два из четырех видов летучих лисиц, служивших естественным резервуаром, распространены настолько далеко к югу, и, судя по всему, никакого беспокойства они не вызывали. Она поехала в госпиталь на анализ крови, потом сдала еще один, и у нее действительно обнаружились антитела к вирусу Хендра. К этому времени она уже вернулась на работу. Она заразилась и смогла выздороветь.

Когда она примерно год спустя встретилась со мной, она чувствовала себя хорошо – разве что выглядела немного усталой и довольно встревоженной. Она отлично понимала, что случай с Марком Престоном – заражение при вскрытии лошади, выздоровление, период хорошего самочувствия, а затем рецидив – говорит, что не нужно считать, что вирус покинул ее навсегда. За ее здоровьем следили представители медицинских служб штата; если снова вернутся головные боли, если у нее случится головокружение или судороги, если начнется покалывание по ходу нервов, если она начнет кашлять или чихать, она тут же должна об этом сообщить.

– Я до сих пор посещаю специалистов по контролю над инфекционными заболеваниями, – рассказала она. – Меня регулярно взвешивают представители Департамента первичного сектора.

Они систематически берут у нее анализы крови на антитела; их уровень странным образом то понижается, то повышается. Недавно он снова повысился. О чем это говорит – о рецидиве или о приобретенном сильном иммунитете?

Неопределенность, сказала она мне, пугает больше всего.

– Из-за того, что о болезни еще мало что известно, мне не могут даже сказать, есть ли какой-либо риск для здоровья в будущем.

Как она будет себя чувствовать через семь лет? Через десять[15]? Какова вероятность рецидива? Марк Престон внезапно умер через год. Рэй Анвин жаловался, что здоровье у него «кривое». Молодая врач из Кейрнса просто хочет знать для себя ответ на тот же вопрос, что задаем мы все: что дальше?

Еще одно преодоление межвидового барьера случилось через год с небольшим после событий на ферме Вика Рейла, на этот раз – в Центральной Африке. В верховьях реки Ивиндо на северо-востоке Габона, недалеко от границы с Республикой Конго, есть небольшая деревенька под названием Майибу-2, своеобразное поселение-сателлит, расположенное всего в миле вверх по реке от деревни Майибу. В начале февраля 1996 г. восемнадцать жителей Майибу-2 вдруг заболели после того, как разделали шимпанзе и поели его мяса.

Симптомы включали в себя высокую температуру, головную боль, рвоту, субконъюнктивальное кровоизлияние, кровоточивость десен, икоту, боль в мышцах, першение в горле и кровавый понос. Всех больных решением деревенского старосты эвакуировали вниз по реке, в госпиталь города Макоку, столицы провинции. На карте расстояние от Майибу-2 до Макоку – меньше восьмидесяти километров, но вот путешествие на пирÓге по извилистой реке Ивиндо заняло семь часов. Лодка лавировала туда-сюда между стенами леса по обоим берегам. Четверо больных были уже при смерти, когда их доставили в госпиталь, и через два дня умерли. Тела доставили обратно в Майибу-2 и похоронили согласно традиционным церемониям, без каких-либо профилактических мер, которые могли бы предотвратить передачу неизвестного заболевания. Пятый больной сбежал из госпиталя, пешком добрался обратно до деревни и там умер. Вскоре начались вторичные случаи заболевания среди тех, кто ухаживал за первыми жертвами – их близких и друзей, – а также среди тех, кто погребал тела. В конечном итоге заболел 31 человек, 21 из которых скончался: смертность составила почти 68 процентов.