И пока кости будто плавятся изнутри, Джеймс, привязанный к соседней кушетке, держит ее за руку.
…
Весь эффект сыворотки уходит на регенерацию, так что сверхсилы у Искры нет, но она уже не умирает. В балет она так и не возвращается. Ей предлагают пост с перспективами, но она смотрит на обаятельную улыбку Джеймса и говорит, что хочет быть оперативником.
Теперь ее позывной не «Королева Лебедей», а «Черная Вдова». Ей меняют документы и засекречивают настоящее имя. Она не стареет, так что имена приходится периодически менять. Людмила Лебедева. Маргарита Железнова. И уже много позже, когда она бежит из Союза — Наталья Романова. Джеймс не заморачивается, только в конце сороковых просит выдать ему документы с русским именем, и выбирает максимально непритязательную фамилию.
…
Они всегда вместе. Ее брат уже мертв. Ее племянники вряд ли ее помнят. Только Джеймс всегда будет с ней, всегда будет помнить, кто она такая.
…
Восемьдесят шестой. В архивах госбезопасности куча взрывчатки. Это последний шанс Искры на свободу; той страны, о которой она мечтала, уже никогда не будет. Джеймс ей улыбается, словно все в порядке, и говорит:
— Беги. Я задержу их и догоню тебя позже, беги.
Взрыв виден сквозь тяжелую пелену снега, аж с другого берега реки. Искра ждет его в оговоренном месте два дня, надеясь на чудо. Чуда не происходит.
…
Когда Искра встречает его в следующий раз, несколько лет спустя, у Джеймса на месте левой руки сверкает сталью протез. Джеймс стреляет ей в живот. Кельт предупреждал, что ему промоют мозги, но она еще на что-то надеялась.
…
Искра встречает Кельта — вновь в первый раз. Он еще молод, у него светлые волосы и шило в заднице. Он говорит, что Зимний Солдат — его друг детства, и что он обязан его спасти. Что Баки (оказывается, вот как его друзья когда-то называли) Барнс его вспомнил, должен был вспомнить. Искра смотрит на него, полагающего, что только он один у «Баки» в этой жизни и остался, и говорит только, что майор Баранов когда-то был ее тренером по ушу.
…
В две тысячи шестнадцатом, когда Джеймс берсерком проносится по штаб-квартире интерпола, Искра применяет захват, которому он же ее когда-то научил, смотрит в глаза, и хрипит:
— Что, задушишь и даже не вспомнишь?
Когда они встречаются после этого эпизода, Джеймса тянет к ней, он даже ехидничает как раньше, но избегает встречаться с ней взглядом. Искра с ним, в общем, тоже. Она так и не простила себе, что бросила его.
Тони еще предстояло как-то объясниться с Пеппер. Он был морально готов к тому, что жена пошлет его во френдзону. Но права была Наташа: Тони, помимо всего прочего, был сентиментален сверх меры. И поэтому, закончив рассказывать историю о Камне Души и приключениях Стива, Тони подошел к Барнсу и сложил руки на груди.
«Тони, что ты делаешь?» — устало спросила Наташа.
«Не мешай», — ответил Тони.
— Теперь я знаю про самый эпический роман двадцатого века, — начал Тони.
— Ты собираешься что-то с этим делать? — с нейтрально-трагичным лицом спросил Барнс.
Останься Тони самим собой, он бы, может, не захотел видеть этого субъекта вообще никогда. Но теперь они с Романовой были одним целым, и он больше не мог видеть в Барнсе только орудие убийства своих родителей. Тони знал, что этот, как выразилась Наташа, «аморальный тип», сделает для них что угодно. Он смотрел в светлые, по-гамлетовски печальные глаза, и у их общего с Наташей тела болезненно екало сердечко. У Тони больше никогда не будет никого ближе Наташи, а Наташа любила этого заросшего советского Джеймса Бонда. Выбор был очевиден.
— Я готов уступать ей тело по первому желанию, если только ты все еще ее достоин, — с удивившим его самого спокойствием сказал Тони.
— У меня нет возражений, — прикрыл глаза Барнс, соглашаясь.
Тони сощурился и задал вопрос:
— Ты знаешь, что бесит ее больше всего в этой жизни?
Барнс почесал вибраниумным пальцем небритую щеку и криво ухмыльнулся. Ну разумеется, Наташа когда-то запала на его улыбочку: сердце стало биться ощутимо быстрее.
— Вопрос с подвохом, но я был в Москве после побега из Гидры. То, что с Лубянки убрали памятник Дзержинскому.
Тони сверился с Наташей — Робокоп был прав.
Брюс и Уилсон с недоумением наблюдали за происходящим.
— Это что? — с интересом склонив голову, спросил Уилсон.
— Это, — с каменным спокойствием ответил Стив, который в пятидесятые-шестидесятые частенько отпаивал чаем романтически-боевую двойку Баранов-Лебедева, — реставрация Советского Союза.
В Ваканде Уилсон видел, как они общались, но из разговоров не понимал примерно ни хрена, потому что там Ванда, Барнс и Наташа образовали русскоговорящий клуб. А когда Тони через Вижена переслал Ванде ее гитару и шмотки — еще и русскопоющий.
( — Ну будь зайкой, давай Розенбаума, — упрашивала Наташа.
— Если бы я не знала, — отвечала Ванда, — с твоими-то музыкальными пристрастиями, я бы подумала, что ты сидела. Гоп-стоп, мы подошли из-за угла…
— Гоп-стоп, — раздавался с улицы эффектный вибрирующий тенор Джеймса, смолившего свой любимый Беломор у входа в палатку. — Ты много на себя взяла!)
А чуть позже случился маленький форс-мажор, и Барнс лег в криокапсулу, так что Уилсон при Стиве про его дорогого дружочка тактично не упоминал.
— Нет, я что-то не пойму. Наташа тоже в Гидре работала? — сказал Уилсон.
У Брюса на лице был написан тот же вопрос.
— Пф-ф, я тебя умоляю, какая Гидра? КГБ, — отмахнулся Барнс.
— Как будто между ними такая большая разница.
«Тони, пусти меня, я ему всеку», — мрачно подумала Наташа.
Барнс, умничка, увидел проблему и придержал их за плечо, ответив Уилсону:
— Ты что, глупенький? Как ты себе представляешь адекватное функционирование нацистской организации на территории государства, где детям с малого возраста объясняют, что все люди — братья? Ты бы видел советские плакаты про российско-китайскую дружбу — они сейчас запросто сойдут за агитки в поддержку однополых браков. — Наташа подкинула Тони пару картинок, иллюстрируя речь Барнса. — Гидра меня в восьмидесятых сцапала, а вот на КГБ я работал добровольно. Марионеткам, вообще-то, ни партбилет, ни звания, ни ордена не выдают. У меня была амнезия, пока Стив, — Барнс указал на непривычно седого для Уилсона и Брюса и непривычно безбородого для Тони дедушку Стива, — в пятьдесят четвертом не проломил моей головой комод.
— Ты пытался продырявить мне печень, танцор недоделанный, — прокомментировал Стив, сложив руки на груди.
— Известная тебе персона была объявлена врагом народа, а ты угощал ее смузи в своем подвале. И твои спицы — тоже дофига страшное оружие, домохозяйка бородатая!
— Справедливости ради, — негромко сказала Наташа, — Дотти Андервуд неплохо так резала нацистов в Латинской Америке, когда ее завербовал Моссад.
Брюс с Уилсоном переглянулись, и прозвучал закономерный вопрос:
— Наташ… Сколько тебе лет? — нежно спросил Брюс, поправляя очки.
— Как невежливо задавать такие вопросы даме, — хихикнул Тони, перехватывая управление, потому что Наташа не хотела это обсуждать. — Брюси, я разочарован.
— Кажется, теперь я понимаю, почему ты попытался скинуть щит не Баки, а мне, — весело сказал Уилсон.
Ну да, комми со щитом в цветах американского флага — это смешно, но почему именно Сэм? Окей, старший сын Стива для геройской деятельности был староват, несмотря на свой послужной список времен Вьетнама. К тому же, Боба был тем еще отморозком — Тони за все тридцать лет так и не брал в его ресторане мясо, потому что опасался напороться на человечину. Дебби… без комментариев. Да и возраст, опять же. Зато ее детишки вполне себе занимались супергеройствами. И если никто в здравом уме не стал бы доверять щит Джонатану Шторму, то вот его сестрица, Сьюзан…
Дедушка Стив любил перекинуться с любимой внучкой во фрисби еще в те времена, когда уволился из Дисней и жил в Японии; Сьюзи была умничкой (за исключением ее вкуса на мужчин) и ответственно подходила ко всему, чем занималась. Правда, если бы Стив действительно готовил Сью себе на замену и завещал ей щит, выплыли бы свинские подтексты: он еще в две тысячи тринадцатом с подачи Тони и Брюси посмотрел пару сезонов Сейлор Мун, а Сью как раз была миловидной блондинкой…
