Утром 21 апреля 1895 г. отряд Джексона вновь двинулся в северном направлении, осмотрев по дороге впечатляющий памятник природы – исполинский утес, сложенный тысячами базальтовых колонн правильной шестигранной формы. Среди снежного безмолвия ранней арктической весны черная громада могла вызвать у Джексона ассоциации с гигантским органом и музыкой. Как бы то ни было, исследователь назвал ее скалой Рубини в честь знаменитого в XIX в., а ныне преданного окончательному забвению итальянского тенора.³

Скала возвышалась у входа в широкую бухту, защищенную островом Скотт-Келти и одним из выступов западного побережья о. Гукера. Мог ли Фредерик Джексон знать, какая богатая событиями история уготована ей? Вряд ли, иначе заслуженный исследователь не отказал бы себе в удовольствии дать бухте приличествующее название. На деле англичане всего лишь миновали ее в ходе своей вылазки, приведшей их на берега другого острова. В том же году, но уже с другой стороны, туда пришел и зазимовал Фритьоф Нансен. Весенний поход Джексона благополучно завершился в середине мая 1895 г., а спустя год счастливая случайность свела его и Нансена неподалеку от английской базы на мысе Флора. Сводя воедино результаты своих исследований Земли Франца-Иосифа, норвежец и англичанин обменялись знаками уважения: каждый назвал по острову в честь своего визави. Так место зимовки Нансена и его спутника Ялмара Йохансена стало именоваться островом Джексона. По пути в южную часть архипелага Нансен и Йохансен двигались по державшемуся вдоль берегов припаю, что не дало им возможности отметиться в будущей бухте Тихой.

Фредерик Джексон и его команда покинули Землю Франца-Иосифа в 1897 г., а менее чем через год, 29 июля 1898 г. к острову Скотт Келти подошло судно «Фридтьоф» американской полярной экспедиции под начальством Уолтера Уэлманна. Ранним утром метеоролог и топограф Ивлин Болдуин забрался в «воронье гнездо» на мачте корабля чтобы зарисовать скалу Рубини и прочие примечательные пункты побережья островов Скотт Келти и Гукера. Впервые в истории будущая бухта Тихая и ее окрестности легли на бумагу из-под карандаша картографа.⁴ В то же время, это было последнее посещение бухты полярниками XIX века. Шесть лет спустя этот район архипелага неожиданно превратился в оживленное место – группы исследователей неоднократно проходили в окрестностях бухты, двигаясь в разных направлениях. Эти американцы и норвежцы были участниками экспедиции, организованной фабрикантом пекарского порошка Уильямом Циглером для достижения Северного полюса. Его предыдущая попытка покорить «макушку планеты» в рекламных целях провалилась: экспедиция, возглавляемая уже упоминавшимся выше И. Болдуином, не смогла хоть сколько-нибудь приблизиться к полюсу. Неудача не обескуражила спонсора, решившего тем не менее сменить руководителя предприятия. Новый начальник экспедиции участвовал в Испано-американской войне 1898 г., ходил к полюсу вместе Болдуином в 1901–1902 гг., отличался любовью к приключениям и организаторскими способностями. К сожалению, даже столь внушительный список достоинств не помог Энтони Фиале довести новую и еще более дорогостоящую экспедицию мистера Циглера до заветной цели. Уже первая зимовка в бухте Теплиц острова Рудольфа стоила экспедиции судна, в то время как растущие разногласия между американским и норвежским «землячествами» последовательно сорвали все попытки начальника оторваться от островной базы и устремиться к полюсу. Думая только о спасении экспедиции, Фиала решил отправить часть личного состава на мыс Флора в надежде, что спасательное судно или случайный тюленебой пробьются хотя бы к южным островам архипелага.

С началом полярного дня 1904 г. Фиала выступил с о. Рудольфа во главе 25 человек при 16 (!) пони и 8 собачьих упряжках. В середине мая отряд достиг мыса Флора, где на покинутой базе Ф. Джексона сохранялись солидные запасы продовольствия, пополненные в 1899 г. итальянской экспедицией принца-герцога Луиджи Амедео Абруццкого. В августе 1901 г. вице-адмирал С.О.Макаров, посетивший Землю Франца-Иосифа на борту нового ледокола «Ермак», добавил к сокровищам мыса Флора несколько тонн угля[2]. Вдохнув новую жизнь в безлюдный «Элмвуд», Фиала провел там все лето, однако в сентябре вновь отправился на о. Рудольфа. Он намеревался проверить состояние своей основной базы, заодно посетив по дороге бывший лагерь Болдуина на небольшом острове Алджер в центральной части ЗФИ. В ходе этих перемещений Фиала и его люди дважды пересекали ледники о. Гукера, однако какие-либо сведения о посещении им бухты Тихая отсутствуют.⁵

Еще девять лет прошло, прежде чем бухта о. Гукера оказалась в эпицентре драматических событий, связанных с первой русской зимовкой на берегах Земли Франца-Иосифа. Идея национальной экспедиции к Северному полюсу посетила флотского гидрографа Георгия Яковлевича Седова на волне возросшего интереса к полярным исследованиям, наблюдавшегося в русском обществе в первом десятилетии XX в. Заслуженная слава Ф. Нансена и Р. Амундсена, равно как и сомнительное достижение Северного полюса американцами Фредериком Куком и Робертом Пири в 1908–1909 гг., заставили многих в России задуматься: «Почему обращенная к Арктике держава не имеет собственных Нансенов и Пири?» Ко дню отправления экспедиции Седова полярные плавания поморов и деяния Великой Северной экспедиции 1733–1743 гг. давно стали достоянием истории, а из близких по времени полярных предприятий лишь градусные измерения Российской Академии Наук на Шпицбергене (1899–1901 гг.) могли безоговорочно считаться успехом. Сам Седов был полон решимости исправить столь досадное для национального престижа недоразумение, тем более что личные знания и полярные навыки как будто делали его идеальным кандидатом на роль руководителя экспедиции. Рыбацкий сын и человек колоссальной воли, Седов добился звания поручика гидрографической службы русского флота к 1902 г. Почти все последующее десятилетие он провел в различных районах Арктики от о. Вайгач до устья Колымы. В то же время его представления о дрейфующих льдах Центрального Арктического бассейна были весьма поверхностными: заслушав проект седовской экспедиции, комиссия Главного гидрографического управления обнаружила, что его автор даже не был знаком с опытом итальянской экспедиции 1899–1900 гг. Между тем из всех иностранцев, пытавшихся добраться до полюса с Земли Франца-Иосифа, итальянцы показали наилучший результат. Как и они, Седов планировал использовать архипелаг в качестве базы, однако именно в части финального броска к полюсу его план был намечен лишь в самых общих чертах. Более того, Седов принимал за отправную точку своего ледового похода… несуществующую часть ЗФИ, а именно пайеровскую «Землю Петермана»!⁶

Г.Я.Седов в начале 1910-х гг. Из открытых источников

Комиссия, в состав которой входили такие ветераны полярных исследований, как доктор Александр фон Бунге и будущий «Верховный правитель России» капитан 2 ранга Александр Колчак, признала предложенный Седовым план достижения полюса неосуществимым.⁷ Тем не менее, в распоряжении последнего были два мощных рычага – подогреваемый приближающимся 300-летием династии Романовых общественный энтузиазм и лоббистские усилия влиятельных членов

Государственной Думы III созыва. Сам император вошел в число донаторов экспедиции, пожертвовав 10000 рублей из личных средств. Поначалу Седов рассчитывал, что его организационные расходы не превысят 70000 рублей, однако смета росла, а собранные средства так и не смогли покрыть ее полностью. Седов, в 1903 г. наблюдавший отправление из Архангельска прекрасно оснащенного Энтони Фиалы, был весьма удручен своим собственным положением. В дополнение к финансовым проблемам, корпус приобретенной для экспедиции промысловой шхуны «Святой Фока» пропускал воду, места для всего экспедиционного снаряжения на борту не хватало, а шкипер и несколько членов экипажа покинули команду уже после старта. Хотя отправление «Святого Фоки» задержалось более чем на месяц и лучшее время для плавания к ЗФИ было упущено, Седов уже не мог испытывать терпения спонсоров и покинул Архангельск.⁸ В то время сентябрьское плавание в северную часть Баренцева моря по прямой казалось немыслимым делом. Седов проложил курс вдоль западного побережья Новой Земли, однако его надеждам на прибрежную полынью не суждено было оправдаться. В конце сентября 1912 г., на 76º северной широты, экспедиция встретила непреодолимый лед и встала на вынужденную зимовку у полуострова Панкратьева – почти в 600 милях от места назначения.⁹