Вирусы и бактерии это — мельчайшие и древнейшие обитатели нашей планеты. Их много. Миллилитр океанской воды содержит в среднем 160 видов бактерий, а грамм почвы — от 6 400 до 38 000 видов. Эти существа древнее нас. И, скорее всего, многие из них нас не очень любят, потому, что часть этих существ — болезнетворные. Мы болеем при контакте с ними, с этими вирусами и бактериями. Иногда болеем всей планетой. Это называется пандемия.

В предлагаемой Вашему вниманию работе, я не собираюсь выступать как врач, вирусолог или бактериолог. Не обучен я этим искусствам.

Мы будем говорить о влиянии пандемических заболеваний на наше общество.

Предлагаемая работа носит научно-популярный характер, а потому прошу заранее извинения за возможное неглубокое знание особенностей медицинской литературы и иногда поверхностный анализ источников, исходящих из среды специалистов по вирусам и бактериям.

Историография истории борьбы с чумой, холерой и другими массовыми эпидемиями, пандемиями обширна. Можно написать отдельную книгу. Есть современные зарубежные прекрасные и очень интересные работы Дж. Келли, Д. Херлихай, Ф. Зейглера, С. Коэна, Дж. Альберта о чуме и борьбе с ней. Есть ставшие классикой истории эпидемиологии отечественные труды Михаила и Надежды Супотницких о всех пандемиях, коснувшихся нашей страны. И это только вершина айсберга исследований по истории эпидемий.

А главный методологический вопрос, на который надо ответить, приступая к даже к научно-популярному исследованию истории пандемий: отличается ли технология исследования влияний пандемий на общество от других исследований историков?

Конкретнее:

1. Каковы особенности пандемий прошлого как предмета исследования?

2. Годен ли современный терминологический и критериальный аппарат историков для изучения пандемий прошлого?

3. В какой мере соотносится периодизация истории развития пандемий с традиционной периодизацией истории?

4. Насколько полна источниковая база об истории пандемий прошлого и в чём её специфика?

5. Можно ли поставить уже сейчас вопросы о полной или частичной реинтерпретации каких-либо периодов истории развития человечества?

Как определить для историка в данном случае предмет его исследования? Историки не врачи. Они не могут и не должны подменять медиков, биологов, эпидемиологов и любых специалистов по выявлению, лечению и профилактике заболеваний. Историки не должны спорить о симптомах, ходе болезни, лечении и передаче заболевания. Историки не должны вмешиваться в споры, например, о характере чумных пандемий. Очаговая была чума или нет. Есть ли палеоочаги чумы или нет. Что перед нами: чума, туляремия, чума и сибирская язва, геморроидальная лихорадка, вирус Эбола и т. п. — не предмет для исторического исследования. И вмешиваться в споры эпидемиологов, вирусологов, бактериологов, медиков историку нелепо. Можно лишь отметить, что и у них в трудах согласья нет! Появляется ли вредная заразная болезнь из какого-то очага («очаговая теория» появления заболеваний) или в мире появляются сразу условия для массового возникновения болезни («теория разлома», теория «одновременного» появления заболеваний в результате активизации «реликтовых», древних очагов болезни) — историк знать не может и не должен. Все версии хороши.

Правильно диагностировать чуму научились лишь в 1894 году, холеру в 1883 году, грипп в 1931 году. Есть версия, что чумы в древности не было, а в хрониках, летописях и мемуарах описывается туляремия, оспа, вирус Эбола, геморроидальная лихорадка или десяток других не менее тяжёлых заболеваний. Должны ли историки вмешиваться в этот спор? Нет. Предмет исследования должен быть иной. И предмет исследования должен быть очень точно определён. Им не может быть заболевание. Для историка, изучающего пандемии, предметом исследования могут быть только социальные процессы, вызванные заболеванием. Мы изучаем поведение людей прошлого, вызванное болезнями, но не сами болезни. Объект моего исследования — поведение не возбудителя болезни, а человека и человеческого общества во время пандемий и эпидемий, поведение не вируса или бактерии по отношению к человеку, а человека по отношению к вирусу и бактерии. Это как раз — дело для историка и политолога, каковым я и являюсь.

Какую терминологию использовать? Вопрос не праздный. Терминология, связанная с историей пандемий, беллетризирована до предела. Что уж говорить, если самым значимым источником и исследованием по истории лондонской чумы XVII века, например, является «Дневник чумного года» Даниэля Дефо, автора бессмертного образа Робинзона Крузо! А современным историкам надо отделить зёрна терминологии исторического исследования о пандемиях от плевел беллетристики и мемуаристики. Насколько адекватны, например, термины «юстинианова чума» или «чёрная смерть»? Можно ли вообще называть период с IV по VII века временем «юстиниановой чумы»? Особенно, если основная часть заболевания проходила не на территории византийской империи и не во времена Юстиниана? Не пора ли историкам выработать единый терминологический аппарат, исключающий спорные термины со спорной периодизацией. То же самое можно сказать и о любом упомянутом заболевании. Может быть, историкам надо найти иные термины для обозначения этих явлений?

Думается, что пора поставить вопрос и об иной периодизация исторических эпох. Если посмотреть на всю историю человечества, положив в основу критерий взаимоотношения человека с болезнетворными бактериями и вирусами, то мы очевидно увидим три периода, три эпохи: эпоху чумы, эпоху холеры и эпоху гриппа. Можно ли назвать эпохой чумы период со времён античности до начала XIX века? В тот период чума была главным врагом человека и косила его ряды больше, чем любая армия любого завоевателя. Смерть от чумы в то время — страшная смерть. И чума воспринималась многими как злой рок, плата за грехи, Божья кара.

Можно ли назвать эпохой холеры время с начала XIX века по начало века XX? Пять пандемий холеры в те годы (1817–1824, 1826–1837, 1846–1860, 1863–1875, 1881–1896 годов) вынуждают признать первенство холеры по уничтожению людей того времени. Шестьдесят один год холерной пандемии в XIX веке!

Наконец, не возникла ли на наших глазах в XX веке эпоха гриппа? Человечество, вроде, нашло от него лекарство, но вирус гриппа — хитрый мутант. Он почти ежегодно подкидывает нам свои новые неизвестные разновидности. И убивает людей. Не знаю, наступит ли эпоха ковида. Хотелось бы верить, что нет. Не наступит.

Но, мне кажется, что нельзя отрицать эпохи чумы, холеры и гриппа. Повторяю — это главные массовые убийцы людей и писать я буду о них. Отвлекаться на оспу, брюшной тиф и аналогичные болезни не буду, потому, что они людей поубивали меньше и зачастую носили характер эпидемий, а не пандемий. Не буду говорить я и о ковиде, потому, что пандемия его ещё не окончена, а Клио начинает говорить только о том, что прошло. Пандемия ковида — не предмет изучения историков.

Источниковая база исследований о древних заболеваниях состоит из археологических данных и данных письменных источников. В чём специфика археологических данных о пандемиях прошлого? Они опасны физиологически. Никто не может потребовать от археологов проведения раскопок чумных или холерных кладбищ, никто не потребует эксгумации, например, мощей святого митрополита Феогноста в Успенском соборе, скончавшегося от чумы 1353 года. Это небезопасно. Корпус письменных источников о пандемиях прошлого вряд ли увеличится. Полагаю, что источниковая база изучения истории пандемий в настоящее время полна. Просто потому, что расширить её всерьёз мы не сможем.

Можно ли в связи с этим поднять вопрос об острой необходимости реинтерпретации известных данных источников? Может быть стоит серьёзнее отнестись к самым необычным сообщениям источников о начале пандемии чумы XIV века, даже к самым экстравагантным, даже таким: «На востоке, рядом с Большой Индией, огонь и вонючий дым спалили все города», а «между Китаем и Персией пошел сильный дождь из огня, падавший хлопьями, подобно снегу, и сжигавший горы и долины со всеми жителями», и сопровождаемый зловещим черным облаком, которое «кто бы ни увидел, тот умирал в течение половины дня»? Может быть, это описание какой-то природной катастрофы, породившей пандемию чумы?