Стук часов раздавался глухим отзвуком настигающей ночи в пустых коридорах высокого замка, стены которого давно утратили посторонний шум бальных и праздничных банкетов королевских и в тоже время, так важных традиционных встреч, в которых даже серьёзные портреты одиноких картин со стоящим рядом позолоченых амфор казались не такими мрачными, и заброшенными среди гуляющего по замку отголоска светлого, уютного празднества, что так и скрашивало своей последней музыкой на завершённой, в том веселье, ноте тихую глушь сей дворцовой атмосферы. Тогда, в королевстве Эренделла было всё заметно отличительно иначе: когда стены замка не знали подобной тишины погибельного мрака и чёрствого холода по отношению к его прежней и суетливой жизни; когда в пределах городской крепости, каждый светлый день насыщал своей глубокой палитрой продвижение в людской суете и каждодневной беспокойной радостью, что сулила сплошное единство в той самой бесценной человечности и так малозамечаемой яркости в красочных, счастливых моментах дневной, суетливой шумихи, что когда-то была той душой, уже богами забытых, стен крепости Эренделла… Когда-то… И уже так давно, как это казалось самой принцессе, что стала пленницей среди родимых ей стен, что каждый божий раз так и сковывали её брошенное сердце тем цепным безжалостным опустошением, заставляя погибать её измученную, в том одиночестве, душу.

«Эренделл давно погиб, его стены уже не такие тёплые и оберегающие как когда-то были раньше. Он утратил прошлый свет, в нём больше нет нашей счастливой жизни… А быть может, её действительно не было? А что, если это было нашим ярким сном? Что, если я только сейчас проснулась и вошла в эту суровую реальность, где больше никогда не увижу своих друзей, родных и так мне близких людей, которые окружали нас в так сладких мне сонных грёзах? Я потеряла смысл верить в саму реальность, я сбилась со счёта уходящего времени, что капает как вода, утекая в глубину неистовой бездны. Я сдалась… Я не могу найти в себе те силы, чтобы вновь поверить в себя и увидеть хоть что-то хорошее среди этого кромешного ада, давно ставшего нашей жизнью… Жизнью, которая когда-то у нас имелась, которую можно было назвать словом «жизнь», и поверь, если бы только не мои воспоминания вместе с семейными портретами на пустующих и пыльных стенах, я бы давно смогла себе признать, что моё воображение несколько разыгралось и я просто «Сумасшедшая Принцесса», которая начиталась множество романов, прожигая свои дни в библиотеке. Но если бы это и действительно было так, то мне бы и жилось, наверно, легче… Я не помню сколько прошло дней со смерти наших родителей, так же, не помню когда всё же решилась выйти из своей комнаты и убедиться в жестокой правде, глядя на завешанный, тёмной вуалью, портрет наших родителей… Единственное, что не выходит из головы, так это мысль о том, что я не одна здесь такая… Вот только, все мои надежды канули в лету…

Эренделл погиб, а то, что теряет в себе душу — уже навсегда останется мёртвым и не живым… Какая это жизнь, коль нет души…»

Положив пушистое перо на гладкую поверхность пыльного стола, Анна устало подняла свои глаза к небу, так и замечая эту свободу среди пролетающих, возле высоких скал, птиц. Сейчас бы и ей оказаться на их месте, улетая вдаль небесного края, дороги которого расстилали пушистыми коврами персиковые, от света, облака.

После смерти Короля с Королевой, девушка перестала одеваться в яркие одежды и носить на своём лице когда-то привычную ей улыбку, что одаряла своей теплотой придворную прислугу, заряжая своим насыщенным позитивом каждого из проходящих мимо неё подданных.

«Твоя улыбка подобна солнечным лучам, я бы не хотел чтобы она вот так просто у тебя исчезла, Принцесса ты моя.» — один раз как-то сказал ей отец, причину воспоминания которого, Анна уже и вспомнить не могла в последних подробностях, но даже это было для неё не так важно, как и все остальные дни королевского заточения.

Всё вечное ей время, бедная девушка, чья душа так и была изувечена, терзавшим её одиночеством и пустотой, только и могла молить свою тлеющую ветхим пеплом надежду не угасать навсегда, от чего каждый день имел в себе малую каплю рассыпающего на мелкие кусочки утраченных крупиц, смысла который был единственным для неё светом тонкого луча, пробивающего сквозь золотые прутья сей каменной клетки, что когда-то и была для неё родным домом.

«Жаль, что ты никогда об этом не узнаешь…» — прошлось в голове у медноволосой, чьи бирюзовые глаза, с отливом тусклого луча, ярко горели на солнце. Вот только, радостных эмоций в них так и не было, а было лишь поглощение в потоках одиночества и всей этой безнадёжности, которую в одиночку так и переносила на своих плечах сама Принцесса, разделяя в том одиночестве солёные слёзы и горе утраты прошлых лет.

Знала бы сама Эльза какого это страдать от чужой же вины… Неужели, Анна достойна одна такой колющей её душу «награды»? Неужели, она одна обречена страдать в этой тёмной заперти, в монотонных ей красках, так надоевших чёрно-белых дней, что уже ни единого живого места не оставляли на чутком и раненном сердце «Медной Принцессы»?

Вот только, пока в замке витала едкая тишина закрытых дверей королевства и пустынных улиц внутренней крепости Эренделла, то внутри будущей Королевы Резенграффе творилась настоящая облава и мятежная борьба между собой, и своим великим даром, рождённым ей тем проклятием, которое разрушило их прежнюю жизнь раз и навсегда. Эльза была готова царапать ледяные стены, дабы хоть на минуту открыть эту «чёртову дверь», что встала преградой между обеими сёстрами, разлучив их надолгие года. Каждый раз, когда её младшая сестра появлялась возле дверей в мольбе чтобы та ей открыла её, от одного только голоса Анны девушка из-за всех сил сдерживалась не сорваться навстречу любимой сестре. Страх давал сразу же о себе знать, от малейшей картинки воспоминаний из детства и Эльза сжимала заледеневшие, в морозном инее, пальцы в кулак, дабы заставить себя не навредить Анне в очередной раз.

«Я дала им слово, что больше никогда не причиню тебе вреда и я его сдержу…» — в который сотый или же тысячный раз твердила себе Эльза при каждом таком душераздирающем стуке, который лишь принадлежал только одним рукам — её младшей сестре. «Не открывай… Храни секрет… Будь хорошей девочкой для всех…» — насколько же стали родными ей эти слова, в которых будущая Королева только и могла увидеть последние силы терпения, хоть и слышала как громко и рыдающе кричала её душа, крик которой никому никогда было не понять, ибо они не знали правдивой причины закрытия парадных дверей королевства.

В этот раз, девушка вновь не могла так долго терпеть своё холодное заточение в заснеженной, своими безудержными силами, пустой комнате. Такое бывало весьма редкое количество раз, когда юная Королева покидала свои покои тихими и пустынными ночами, когда в коридорах не было ни единого шума постороннего голоса, как и шагов, что могли раздаваться в дневное время не так часто, как то могло случаться в прошлой жизни девушки… Обычно, часто посещаемым ей местом была гостиная, в которой девушка могла разжечь огонь в камине и надолгое ночное время остаться сидеть около него, дабы почувствовать так привычный людям жар горящего огня, пламя которого помогало ей прийти во внутреннее умиротворение этого покоя. Иногда, она пыталась обращаться к Высшим Богам и молить их, чтобы её дар был раз и навсегда исчерпан, а иногда девушку изредка пугало касание своих оголённых рук к танцующим языкам горящего пламени.

«Неужели мои силы будут выше воспламеняющего огня? Быть не может!» — как бы она не старалась себя в этом убеждать, но правда была действительно той истиной, от которой Эльзе было не уйти кроме самого принятия.