Андрей, стараясь шагать медленно, чтоб не расплескать полную кружку, идет к лестнице, а я смотрю на сырок. Не люблю сладкое, только сахар в чае. Но почему-то срываю край упаковки зубами и откусываю – и правда, я их тоже лет сто не ел, забыл уже, какие они на вкус. И примерно столько же не был на природе, вдалеке от всего. От работы, с которой у меня не осталось ничего личного, от чужих проблем, которые становятся моими, от графика запланированных встреч, на которые я должен сопроводить Егорова, – это же отличный повод сделать себе отпуск, эта поездка. Где-то здесь должен быть и мангал, а я еще помню, как жарить шашлыки, – если Андрей не захочет участвовать, сделаю сам, для себя. Глупо не пользоваться возможностью почувствовать себя обычным, среднестатистическим мужиком.

– Я шашлык есть не пойду, сегодня у меня сексуальный день, – Андрей поиграл бровями, приглашая меня вступить с ним в игру. Так-то мне было похрен, но я же на службе, пришлось подыграть:

– Это как?

– Ебал я вас, ваши шашлыки, ваш отдых на природе и ваши запреты!

Это было утром, когда Виктор достал мясо из морозилки и оставил размораживаться, а Андрей демонстративно свалил с кухни, шлепнув себе колбасы на свежий пока еще кусок багета. Виктор только плечами пожал, и я с ним молча согласился – никто никого не уговаривает. Каждый раз на повышении квалификации нас учили дистанцироваться от объекта. А это значит не только держать дистанцию, но и не влипать в отношения, как мухи в клейкую ленту, которой висело штук по пять у нас дома в станице в каждой комнате. Это пчелы в мед влипают. А мухи – нет. Как только ты начинаешь что-то чувствовать к клиенту – любовь, зависть, ненависть, отвращение, желание, считай операцию проваленной. Там, где ты должен включить профессиональные качества, ты тормозишь, следовательно, подвергаешь клиента опасности. У нас так увольняли некоторых – поначалу вроде работали как надо, с огоньком, а потом оп-па – и скурвились. Сами портились и других портили, как просроченные пирожки… Кто-то втюривался – ну, рядом быть, все видеть и не пропускать эмоции через себя может небольшой процент людей. Но любовь тут проскакивала довольно редко. Кто-то завидовать начинал – эти дольше держались, но все равно срывались. Чем меньше эмоций и вовлеченности, тем лучше. Причем со временем профдеформации подвергались все без исключения, кто-то больше, кто-то меньше, поэтому нас так часто отправляли на повышение квалификации, где и выявляли такие косяки.

В основном-то чаще нас нанимали обслуживать детей-мажоров, и даже огромные зарплаты все равно не шли ни в какое сравнение, когда каждый день видишь, как отвратительно себя ведут те, кому в руки лишь по праву рождения падало не только все готовое, но и самое дорогое. А они это били, крушили, плевать хотели и даже ни на грамм не ценили. Другие, обычные люди, всю жизнь не могли себе позволить купить какую-то фитюльку, на которую эти дети упакованных бизнесменов даже внимания не обращали, походя разбивая или теряя дорогую фирменную вещицу. Поэтому, часто сравнивая обычную жизнь простого народа и ее пресытившуюся верхушку, не все долго выдерживали. А спасать ценой своей жизни объект, который ты презираешь или ненавидишь, – провальное занятие, это все понимали.

Эльвира Карловна объясняла, что чем дольше мы остаемся не вовлеченными, не задействованными в переживания клиента, тем лучше и качественнее выполняем работу. Поэтому к нам брали только стрессоустойчивых. Да и Андрей был далеко не первым моим клиентом, чудачеств я насмотрелся уже по самые гланды. Вот и его подкаты, наезды и нытье – все было предсказуемо в какой-то степени.

Любили мажорчики продавливать, оценивать персонал на выносливость – то ли от скуки, то ли от вседозволенности, то ли от золотой клетки, то ли проявляли свои садистские наклонности, чтобы другим сделать больно. Мало кто из них был счастлив. Честно говоря, целиком счастливых я ни разу и не видел. Так что предоставить свое тело для спасения клиента я мог, а вот жопу под его прихоти подставлять не собирался. Потому что платили мне за его сохранность, а не за хотелки. А без секса еще никто не умирал. Вспомнить даже тех монахов-отшельников, которые всю жизнь без него прожили, и ничего – вон сколько умных цитат понаписали! Кстати, платил за это представление его отец, поэтому Андрей тут золотое яйцо, от которого ничего не зависит. Жаль, что его нельзя замотать в тряпочку и уложить в шкатулку…

Когда выяснилось, что готовить придется мне, я почти не удивился. Правда, если они ждут изысков с бланманже и крутонами, или что я буду подстраиваться под их вкусы – это они зря. Не поваром нанимался. Мне главнее машину посмотреть, заправить, смазать и держать ее наготове. Выходы-отходы предусмотреть, дорогу изучить. Хотя в этом медвежьем углу дороги были одним названием, направление движения, да и только. Зато и сунуться сюда могли не все подряд. Радовало уже то, что хвоста не было и мы теперь в относительной безопасности, а остальное дело наживное.

Дом оказался огромным, и мне понравился больше как музей, чем как жилище, и тем, что можно было выбрать себе комнату, чем я и воспользовался. Выбрал угловую, окнами на сад и выходом на мансарду, чтобы в случае чего можно было быстро выбраться наружу. Для себя я бы такой не купил, даже если бы денег была бешеная прорва – мне больше уютное жилье нравится.

После двух дней пути тупо хотелось есть и спать. Хороший сон, как говрится, лучшее лекарство. Поэтому когда Андрей закапризничал – блядь, взрослый же мужик, нет, сука, будет тут яйцами крутить, – я даже обрадовался. Без него как-то спокойнее и даже шашлыки будут на вкус смачнее.

Шашлыки Виктор готовит со знанием дела. Неспешно так, основательно, будто не на двоих, а для целой компании, я даже засматриваюсь на уверенные движения, сильные и большие руки. Вообще люблю наблюдать за профессионалами – отточенность движений без суеты и показухи всегда радовала глаз. Особенно когда работает кто-то другой, ну, из этой пословицы, на что можно смотреть вечно. Правда, сам бы я по другому рецепту мясо мариновал, но это уже в следующий раз.

– Хорошо тут, да? – Он бросает на меня взгляды, видя, как я привычно сервирую стол, выкладывая на блюда зелень, лаваш, который мы привезли с собой, ровно нарезаю большими кусками мытые помидоры с перцами с невысохшими капельками воды и посыпаю их крупной солью.

Эх… Коньячка бы под это дело, а еще лучше – пива. Но первый день на точке, пусть даже в глухомани, не тот случай, когда можно это себе позволить. Придется соком обойтись.

– Хорошо. Но если заявятся гости, по такой дороге далеко не оторвемся. Хвоста вроде бы не было.

– Не было, – кивает Виктор. – Чисто сработали, хорошо доехали.

Взгляд у него цепкий, настороженный, даже когда отдыхает. И на окна Андрея зыркает время от времени. С этими золотыми яйцами всегда так – никогда нельзя расслабляться до конца. Тут ведь как – снаружи вроде как нормализуется, устаканится, так изнутри может рвануть. Эти «мамины царапинки» другой раз такое выкидывают от нервов или со скуки, что даже представить в трезвом уме невозможно.

– Машина готова?

Виктор переворачивает скворчащие на углях шашлыки, и у меня от запаха жарящегося мяса в животе громко урчит – все эти дорожные перекусы никогда до добра не доводят. Виктор улыбается и понятливо подмигивает – самый лучший комплимент шеф-повару, как говорится.

– Обижаете! – говорю. Я же обошел по периметру двор, изучил сад и дом со стороны, посмотрел на видеозаписи с камер почти сразу, следом за ним. Не потому, что не доверял, а потому, что у меня должен быть свой четкий план в голове – должен хорошо ориентироваться куда двигаться, если обложат.

– Макс, давай на «ты» уже. Нам тут долго куковать.

– Да не вопрос, на «ты» так на «ты». Природа тут хорошая, а клещей, как думаешь, нет? Ну, кроме Андрея?

Виктор усмехается, качает головой:

– Не должно быть. Не сезон. Но аптечку надо проверить – если чего не хватает, на твой взгляд, надо в городе докупить.