- Эй! Выходите по одному - и без фокусов!
- Кто это говорит? - спросил я, выключив фонарь и отступив к боковой стене.
- Целая стая помощников шерифа, вот кто, - ответил голос.
- Можете просунуть к нам одного, чтобы мы посмотрели? - спросил я. Меня сегодня столько раз душили, резали и обстреливали, что уже ничьим словам неохота верить.
В двери появился долговязый человек с худым задубелым лицом и Х-образными ногами. Он показал мне бляху, я вытащил свою карточку, и тогда вошли остальные помощники. Всего их было трое.
- Мы ехали по мелкому делу в сторону мыса и услышали стрельбу, объяснил долговязый. - Что происходит?
Я рассказал ему.
- Дом давно пустует, - сказал он, когда я кончил. - Тут кто угодно мог поселиться. Думаете, это Пападопулос, да? Будем поглядывать, может, его, а может, его друзей заметим - тем более обещаны такие деньги.
Мы поискали в лесу и никого не нашли. И тот, с которым я боролся, и тот, в которого я стрелял - оба исчезли. Мы с Джеком доехали до Сосалито с помощниками шерифа. Там я отыскал врача, и мне забинтовали рану. Врач сказал, что порез длинный, но не глубокий. Потом мы вернулись в Сан-Франциско и разошлись по домам.
Так закончился этот день.
А вот что случилось на другое утро. Я этого не видел. Я услышал об этом около полудня, а ближе к вечеру прочел в газетах. Тогда я еще не знал, что меня это лично касается, но позже узнал - и расскажу по поряжу.
В десять часов утра на людную Маркет-стрит спотыкаясь вышел человек, голый от разбитой макушки до окровавленных пяток. С его голой груди, спины и боков свисали узкие ленточки мяса, сочившегося кровью. Левая рука была сломана в двух местах. Левая сторона лысого черепа вдавлена. Часом позже он умер в больнице скорой помощи - не сказав никому ни слова и все с тем же отсутствующим выражением в глазах.
Полиция без труда прошла назад по следу из кровавых капель. Он окончился красным пятном перед маленькой гостиницей в переулке рядом с Маркет-стрит. В гостинице полиция нашла комнату, откуда выпрыгнул, упал или был выброшен этот человек. Постель, пропитанная кровью. На ней разорванные, скрученные и завязанные узлами простыни, служившие веревкой. Кроме того, полотенце, которым пользовались как кляпом.
Судя по находкам, голому человеку заткнули рот, связали его и стали обрабатывать ножом. Врач сказал, что ленты на теле вырезаны, а не вырваны. Когда орудовавший ножом ушел, голый человек вывернулся из пут и, вероятно, обезумев от боли, выпрыгнул или выпал из окна. При ударе о землю он проломил себе череп и сломал руку и тем не менее сумел пройти еще полтора квартала.
Администратор гостиницы сказал, что человек прожил здесь два дня. Поселился под именем Х. - Ф. Барроуз. У него был черный саквояж, где помимо одежды, бритвенных принадлежностей и прочего полицейские нашли коробку патронов 9,65 Миллиметров, черный платок с прорезанными отверстиями для глаз, четыре отмычки, фомку, шприц с морфием. Кроме того, в комнате была еще одежда, револьвер 9,65 миллиметров и две бутылки спиртного. Денег не нашли ни цента.
Полицейские предположили, что Барроуз был взломщиком и что его связали, ограбили и пытали, возможно, сообщники, между восемью и девятью часами утра. Никто ничего о нем не знал. Никто не видел у него гостей. Соседняя комната слева пустовала. Жилец из комнаты справа ушел на работу, на мебельную фабрику, до семи утра.
Пока все это происходило, я сидел у себя в кабинете, подавшись к столу, чтобы не тревожить спину, и читал отчеты, из которых явствовало, что агенты в местных отделениях сыскного агентства "Континентал" по-прежнему ничего не могут выяснить о прошлом, настоящем и будущем место пребывании Пападопулоса и Нэнси Риган. Никаких новых данных в этих отчетах не было - я читал подобные уже три недели.
Обедать мы пошли вместе со Стариком, и за едой я рассказал ему о ночных похождениях в Сосалито.
Лицо доброго дедушки было, как всегда, внимательным, улыбка вежливой и заинтересованной, но, когда я дошел до середины рассказа, он перевел кроткие голубые глаза с моего лица на свой салат и не сводил их с салата, покуда я не закончил. Тогда, по-прежнему не поднимая глаз, он выразил мне сочувствие в связи с тем, что меня порезали. Я поблагодарил его, и мы продолжали есть.
Наконец он на меня посмотрел. Кроткие и любезные интонации голоса, выражение лица и глаз, которыми он прикрывал свое бессердечие, - все было на месте.
- Итак, первое свидетельство того, что Пападопулос еще жив, мы получили сразу после приезда Тома-Тома Кери.
Теперь уже я отвел глаза.
Я посмотрел на булочку, которую только что разломил, и сказал:
- Да.
К концу дня мне позвонила женщина из района Миссии - она наблюдала ряд весьма таинственных происшествий и была уверена, что они как-то связаны со знаменитым налетом. Я поехал к ней и, проведя там почти весь конец дня, выяснил, что половина ее происшествий - воображаемые, а вторая понадобилась этой ревнивой женщине для того, чтобы разузнать о делишках мужа.
В агентство я вернулся только к шести. Через несколько минут мне позвонил Дик Фоули. Зубы у него стучали так, что я едва разбирал слова.
- М-м-можешь п-п-приехать в-в-п-п-ртовую бахх-аль-ницу?
- Что? - спросил я и услышал то же самое, если не хуже. Но тут я сообразил, что он просит меня приехать в портовую больницу.
Я сказал, что буду через десять минут, и, поймав такси, поехал.
Маленький канадец встретил меня в дверях больницы. Волосы и одежда у него были совершенно мокрые, но он уже выпил виски, и зубы у него перестали стучать.
- Идиотка бросилась в залив! - рявкнул он, словно это была моя вина.
- Анжела Грейс?
- А за кем же я ходил? Поднялась на оклендский паром. Отошла в сторонку, к поручням. Думал, хочет что-то выбросить. Смотрю за ней. Оп! Прыгает. - Дик чихнул. - Я, дурак такой, прыгнул за ней. Держал на воде. Нас выудили. Там. - Он кивнул мокрой головой в сторону вестибюля.
- Что происходило до того, как она поднялась на паром?
- Ничего. Целый день дома. Оттуда на паром.
- А вчера, например?
- Весь день в квартире. Вечером - с мужчиной. Придорожный ресторан. В четыре - домой. Нескладно. За ним не смог проследить.