Завораживал меня этот парень. Неужели мне показалось, или в глазах появились оранжевые отсветы? И на лучиках этого огня играли розовые искры. Лучше никому не рассказывать, что я вижу мир по-другому, и так я считалась двинутой на всю голову.

— Что? Илья, зачем ты стесняешься задавать вопросы, я врать не стану.

— Я уже понял. У тебя какой диагноз?

— Какой интересует? У меня их букет. Я вижу в твоих глазах оранжевый и розовый цвет, если ты прикрываешь их, то розовый становится фиолетовым. Я – тетрахромат. У меня редкая генетическая аномалия сетчатки глаз, улавливаю больше цветов и оттенков, особенно при солнечном свете. Но мама не хотела, чтобы я рисовала, ей не нравились мои рисунки. Сказала, что мир не такой, и нечего строить из себя психопатку. Она тоже не разбирается в диагнозах.

— А ты разбираешься?

— Стараюсь, — я съела наконец-то рожок с кремом.

— Тебе нужна опека? — решился парень.

— Нет, я не считаюсь инвалидом. Я даже без присмотра буду спокойно жить. Вот моя Кристина не сможет. Её сразу испортят, — я погрустнела.

Кристинка требовала к себе пристального внимания, ей без опекунов не выжить. Она даже ухаживать за собой полноценно не могла. И я думала забрать её к себе, когда исполнится восемнадцать, потому что у Кристины очень плохой родственник. Он точно её будет обижать.

— Если с твоим папой не получится поговорить, будем скрывать наши отношения. А потом сбежим, — сказа Илья. — Согласна?

— Да.

— Тогда слушаешься папу и меня. Меня больше, чем его. Согласна?

— А ты меня не бросишь, не обманешь?

— Никогда! — заверил он, глядя мне в глаза.

Такой… Я оставила чашку и перекинулась через столик, чтобы поцеловать его. Сама голову набок склонила и чуть прикоснулась языком к его губам.

И так здорово! Так волнительно и трепетно. Разлилось по телу приятной истомой нежное тепло. И казалось, я слышу, кроме пения птиц в лесу, игру фортепьяно. Это душа моя ликовала.

Его пальцы коснулись моего лица, и я свои положила сверху. Хотелось своего восемнадцатилетия, и скорее бы к Ветру переехать жить. В наш «корабль». Мне не нужна современная мебель, дорогое постельное бельё.

Что все эти блага мира, если Ильи не будет рядом?

Брендовые платья к сердцу не приложишь. Ни одна помада так не окутает губы, как губы любящего парня, и не наполнит краской, как от поцелуя. И нет таких румян, что украсят мои щёки ярче и краше, чем румянец смущения.

Я так сильно влюбилась, и так меня это стесняет одновременно, что задыхалась.

— Мышонок, — прошептал Илья, потянул меня к себе на колени.

И я податливо прильнула к нему, уселась, как тогда в машине, прилегла, уложила голову на его плечо.

— Слушай, Дана. Композитор я не очень хороший, но что сумел.

Он отдышался и вдруг запел:

— В сапфировых льдах, карамельной листве,

В палящих лучах, изумрудной траве

Весь год напролёт моё сердце поёт

О тебе, о тебе, о тебе…

Илья прижался ко мне, глаза прикрыл и продолжил:

— Ты плещешься в сердце, являешься в снах,

Втекаешь в меня на мягких волнах.

Ты – солнце, в твоих я купаюсь лучах.

В мечтах, в мечтах, в мечтах…

У меня потекли слёзы счастья. Здорово же, что у меня такой романтичный и потрясающий парень.

— Я тебе говорила, что ты самый классный?

— Скажи, — прошептал мне в губы. — Скажи, что всегда будешь любить.

— Я с тобой, только не бросай. Мир такой страшный! Как он не испортил тебя?

— Испортил, Мышонок, — хмыкнул Илья, погладил меня по плечу. — Сильно испортил, я жестокий, такой же, как этот мир.

*****

Не знала, что должно произойти, чтобы я перестала Ветра считать идеальным. Мы вернулись, бежали в школу, взявшись за руки. Можно было ещё успеть на часть уроков. И у Ильи вечером был кружок игры на гитаре. К тому же, нужно было репетировать вальс... У нас много дел.

Мне нравилось с ним разговаривать. Только с Кристиной я могла так спокойно беседовать обо всём. Даже с папой чувствовалось напряжение, а Илья стёр границы, и я оказалась болтушкой рядом с ним.

День, как и предполагалось, был тёплым, если не сказать жарким.

В школьной ограде со стороны частного сектора не оказалось калитки. Я впервые была у этой части забора. Кроме того, что глухая дорожка, ещё деревья хвойные придавали мрачности этому месту.

Когда мы подходили к школе, из сада выходили младшие классы. Девочки и мальчики с садовым инвентарём. Несколько мальчиков дрались на граблях, и учительница ругала их.

Раздался за нашими спинами свист.

— Ветер!

Илья хмуро глянул на того, кто его окликнул.

Трое здоровых парней не решались пройти на территорию школы. Стояли и ждали в тени больших ёлок.

«Где ёлки, там и волки», — появилось в моей голове.

— Нет, — выдохнула я, испугавшись.

Хорошо, что я не совсем болела. Может, эмоции считывать получалось с трудом, но когда грозила опасность, чувствовала всем сердцем. Дрожь пробежала по телу, стало тяжело дышать.

И не зря!

— Малолетку бросай и пошли, поговорить надо, — сказал самый низкий из парней и сплюнул на школьную дорожку.

— Всё равно придётся, — хохотнул самый высокий, он стоял с капюшоном на голове, и его лица почти не было видно, только тяжёлый подбородок и узкие губы.

Я хотела возразить. Но Илья на время спрятал меня от этого мира в своих объятиях. Почти мгновенная смена настроения: пропало беспокойство. Он поцеловал меня в лоб и улыбнулся.

— Беги на уроки, я скоро, — подмигнул мне.

Отошёл. Я видела, как исчезла улыбка с его лица, он шёл в сторону мужчин.

Не знала, что делать. Слушаться ведь надо. Повернулась к школе и наткнулась на парочку. Майя и Максим. Вид у них был странный. Взъерошенный. Максим Ершов рванул как спринтер в сторону другой калитки. Майя, глядя, как уходит Ветер, припустила в сторону школы.

Я сильно растерялась. Илья уходил с парнями на страшную дорожку, одноклассники разбежались.

Шла в школу, оглядывалась, но ничего подозрительного больше не было. Напряжение не спадало внутри меня. На крыльцо школы выбежала Варя Рязанцева. Верхнюю одежду она либо не носила, либо в раздевалке забыла. В голубых свитере и джинсах, как могла на своих каблуках, рванула в сторону. Следом за Рязанцевой выскочила толпа девчонок. Среди них была Полина Потёмкина. У нас был урок физкультуры, и Полина не успела переодеться.

— Не дайте ей домой сколоть. Гоните к гаражам! — закричала она.

Девчонки разделились на три группы.

Я знала, что это. Буллинг называется. Травля.

— Ушёл Ветер с Пахомкиным? — заметила меня Полина.

— Ушёл с тремя парнями, — подтвердила я.

— Они его убьют.

«Убьют….Убьют»… — кровью ударило в голову. Я рванула обратно к мрачной дорожке.

Сосредоточенно пыталась поймать навык, полученный опыт. Меня не обмануло предчувствие, значит, нужно ему доверять. Я не понимала, что задумали люди, но внутри есть что-то, оно поможет мне прожить в этом мире.

Меня выловили почти у самого выхода со школьной территории в кольцо крепких рук и над землёй подняли, так что мне оставалось только брыкаться.

— Лялька, ты никуда не идёшь, — это был Егор Буравкин.

Мимо нас промчались Максим Ершов, Лёнька Цветков, рыжий парень, который нас подвозил с Ильёй на своей старой машине и ещё несколько взрослых ребят.

— Дана, иди в школу, чтобы я тебя здесь не видел! — Егор отпустил меня и подтолкнул обратно к школе.

Я уставилась в его белое лицо с небесно-голубыми глазами. Он подмигнул мне и указал пальцем, чтобы я уходила.

— Они убьют его? — из глаз потекли слёзы.

— Нет, — твёрдо ответил Егор и побежал за мальчишками, быстро исчез за ёлками.

Уже прозвенел звонок. Никого на улице не осталось. Только один мальчишка из девятых классов бегал на площадке за школой.

Я не хотела учиться. Пошла за школу, потом к судьбоносным пятиэтажкам. Где-то в них жила Варя Рязанцева. Но никого из одноклассников не встретила.