Она медленно моргнула, ее глаза сфокусировались на нем. Туман рассеялся. Душа вернулась в тело, привязываясь к Земле.

Призрак радостно залаял. Пес прижался к ее лицу, словно проверяя, действительно ли она здесь. Она подняла одну руку и коснулась его шеи. Он стоял у изголовья матраса, неся вахту.

Лиам проглотил комок в горле. Потер лицо тыльной стороной руки.

— С возвращением.

— Разве я… — слабо спросила Ханна.

— На минуту мы с Призраком подумали, что ты… — Он сделал паузу, не в силах продолжать. Слишком много эмоций бурлило в нем — облегчение, благодарность и что-то еще, что-то глубокое, сильное и слишком тревожное, чтобы это назвать. — Я думал, что потерял тебя.

Она протянула дрожащую руку к его лицу, на долю секунды коснулась его щеки, ее пальцы обжигали его кожу.

— Ты вернул меня.

Его пульс участился.

— Ты сама себя вернула.

Ханна обдумывала его слова какое-то мгновение, тяжело дыша, затем кивнула. Она снова жива, но он ничего не сделал. То, что вернуло ее к жизни, исходило от нее самой, изнутри Ханны.

Ее лицо исказилось, мучительная боль искривила черты. Следующая схватка настигла Ханну. Жизнь толкалась, пробивая себе путь в мир, не терпя отказа.

— Ты готова? — спросил Лиам, расположившись между ее ног.

Ее взгляд остановился на нем.

— Готова.

Глава 56

Ханна

День двенадцатый

Это случилось. Время пришло.

Ее лицо заливали слезы и пот. Боль наполняла Ханну, переполняла, вызывая острое желание тужиться, выталкивать это нечто, давящее на нее. Она тужилась яростно, изо всех сил, чтобы произвести на свет этого ребенка, несмотря ни на что.

Ребенок должен выйти, и она рожала, толкала его, делала это. Добивалась его появления.

Не существовало никакой возможности избежать родов. Огромное давление превратилось в приливную волну. Ханна вцепилась в простыни скрюченными пальцами, ее деформированная рука согнулась и впилась в матрас, но она даже не чувствовала этого, испытывала только боль, потребность.

Она выгибалась, стонала, плакала и тужилась, напрягаясь изо всех сил, прилагая всю свою волю ради одного: выпустить ребенка.

Казалось, что ее разрывают на части, но на этот раз Ханна знала, что это не так. Такова часть процесса — открыться, чтобы выпустить жизнь, пропустить ее через себя.

Она приняла эту мучительную боль вместо того, чтобы бороться с ней.

Ханна выбрала это, так же как решила продолжать плыть против этого теплого, бесцветного моря, против всей этой серой пустоты. Выбрала бороться за возвращение в это место, принять боль, горе и страх, продолжать идти.

На самом деле она не была воином, не была сильной, храброй или могущественной. Она просто упряма, и, возможно, в конце концов, именно это и помогло. Ее упрямый отказ сдаваться, никогда, ни в чем. Даже сейчас.

И тут Ханна почувствовала его появление. Ребенок рождался, не выскользнул из нее легко, а боролся за каждый дюйм, и она подумала: «Борись, дитя, борись».

Боль сжимала ее, жгла, разрывала, терзала, а Ханна тужилась, тужилась и боролась с ней, вместе с ней.

Внезапно боль отпустила. Ребенок вышел.

Ее веки дрогнули. Красная дымка перед глазами медленно рассеялась. Ханна упала обратно на матрас, совершенно обессиленная.

Она почувствовала Лиама между ног и поняла, что он подхватил младенца.

Все закончилось. Она сделала это.

Странная тишина. Никаких звуков, кроме потрескивания огня и стука когтей Призрака по деревянному полу, когда он кружил вокруг, настороженный и бдительный.

Молчание Лиама. Ни писка от ребенка.

Младенцы должны плакать.

Ее сердце сжалось. Ледяной холод струился по ее ноющему, дрожащему телу. Ханна с трудом приняла сидячее положение, все ее конечности ослабли, словно превратились в желе.

— Лиам, — позвала она, потом громче. — Мой ребенок.

Глава 57

Лиам

День двенадцатый

Ребенок вышел с пуповиной, обернутой вокруг его крошечной шейки.

Макушка головы выскользнула наружу, а на плечах расплылась кровь. Маленькая грудь, живот и две ноги, а затем она вышла, пуповина тянулась за ней, когда Лиам взял это чудесное создание в свои руки.

Дочь Ханны была перепачкана кровью и имела серый цвет.

Он подумал о племяннике, которого успел спасти, но оставил.

Потеря выжгла дыру в его сердце. Все тело болело — кости, грудь, пространство под сводом ребер.

Это другой ребенок. Но и не совсем.

Ханна может сломаться, потеряв эту малышку. Лиам знал, что его это точно сломает.

В доме нет отделения интенсивной терапии, нет инкубаторов и аппаратов искусственной вентиляции легких, нет квалифицированных медсестер и врачей, которые могли бы забрать ребенка и провести экстренную операцию.

Все теперь зависело только от него.

«Ты знаешь, что делать, — прошептал голос Джессы в его голове, появившись, когда он больше всего в этом нуждался. — Помни, что я тебе говорила».

Он действительно помнил. Он помнил каждую секунду того ужасного, кровавого часа.

Лиам перестал думать, а только действовал. Его пальцы уже двигались, нащупывая края разбухшей синеватой петли, перекрывающей дыхательные пути младенца.

Быстро, он положил хрупкого ребенка на свои бедра, направив ноги к туловищу, а голову к коленям, и молился, чтобы не стало слишком поздно, молился, чтобы петля затянулась только в последние мгновения после рождения.

Ханна звала его по имени, ее голос звучал тонко и отчаянно, но он не мог ответить ей, не мог рискнуть даже вздохнуть, чтобы ответить.

Все его внимание сосредоточилось на спасении ее ребенка.

Он потянул за пуповину, мягко, но настойчиво, руки не дрожали, но сердце трепетало от напряжения. Он должен действовать абсолютно точно. Никаких ошибок. У него нет права на ошибку.

Каждая тикающая секунда приближала ребенка к смерти.

Лиам размотал хлюпающую, пульсирующую пуповину, распутал ее и, наконец, освободил крошечную шейку младенца. Осторожно погладил ее грудину двумя пальцами.

Девочка походила на инопланетное существо, голубоватая, вся в крови и белой жиже. Так похожа на его племянника, что это причиняло Лиаму физическую боль. В его сердце словно вонзился острый нож.

«Дыши, дыши, дыши». Он повторял слова в уме. Напев, мольба, молитва.

Малышка пошевелилась. Ее маленькие ручки сжались в кулачки. Она прищурила глаза. Ее маленький розовый ротик открылся.

Ребенок набрал воздуха и заплакал. Тонкий, настойчивый, яростный крик.

Облегчение разлилось по его венам. Напряжение в его плечах ослабло. Лиам позволил себе выдохнуть.

Девочка упряма. Прямо как ее мать.

Он перевязал пуповину в нескольких дюймах от ребенка заранее нарезанными полосками простыни, затем сделал вторую перевязку в нескольких дюймах от первой, между ребенком и Ханной.

Джессе не понадобилась вторая перевязка. Для нее это было слишком поздно. Горе пронзило Лиама. Он вспомнил, что она говорила о матери, истекающей кровью после родов. Убедился, что повязки тугие и надежные.

Лиам аккуратно перерезал пуповину стерилизованным кухонным ножом, осторожно обмыл младенца теплой водой и полотенцем, а затем положил его на руки Ханне.

Он сидел и смотрел на них в мерцающем свете камина, в его груди разгоралась неистовая нежность. Призрак устроился рядом с ним, тихонько покачивая плюмажевым хвостом. Его пушистая грудь вздымалась, как у гордого дяди.

Лиам пошел в армию в восемнадцать лет, чтобы сбежать из дома, где его преследовали ярость и насилие. Но это не основная причина. Он верил в дело. Защищать и оберегать. Уберечь невинных от беды. Остановить плохих парней.

Его вера не умерла вместе с Джессой и Линкольном.

Он думал, что да. Но он ошибался.

Она все еще жила в нем.

Он снова почувствовал ее, растущую и крепнущую с каждым ударом крошечного сердца этого ребенка. Она воплощала собой невинность, уязвимость.