Ну и потрясающе!

Висеть над ним это будет!

А надо мной его выигрыш висеть не будет, конечно. Только стоять высоким памятником той части мужского тела, которой теперь накроются эти мои выходные.

Господи, мужики, с этой их идиотской логикой «отказался от спора – значит, проиграл»…

И это их неутомимое желание во всем всегда выигрывать.

– Вик, – Ник пытается поймать меня за локоть, но я шагаю в сторону и уворачиваюсь от его руки.

Пусть решает сам, что ему важно: его самолюбие или наши перспективы. Ведь строить отношения с мужчиной, который совсем не нравится моей дочери, я точно не буду. Возможно, так будет даже проще…

Господи, а это-то что за мысли?

– Ну, все, солнышко, мне пора, – Ветров выпрямляется и на секунду мы с ним все-таки сталкиваемся глазами.

Онегинские «волна и камень» – самое то описание для этого «схождения».

Мой взгляд – кипуче-кислотный, его – прохладно-спокойный. Да. Он совершенно точно понимает, что делает. Вон, даже ухмыляется слегка, явно представляя все последствия происходящего.

Интересно, а какой именно вариант представляется Яру наиболее выгодным?

– У тебя усталые глаза, Вик, не выспалась? – вот именно этой фразы я от Ветрова сейчас не ожидаю. Даже вскидываюсь, лишний раз впиваюсь глазами в его лицо, пытаясь разыскать подвох.

Комплимент – это бы я еще поняла, он легко их может отпустить, даже используя их как издевки, но вот это внезапное беспокойство – такое странное для человека, который намеренно отнимает у меня все, что мне дорого…

Выспишься тут, когда некоторые не дают мне покоя ни днем, ни ночью. Сон всплывает в памяти совершенно не к месту, и я с досадой ощущаю, что краснею, будто Ветров может подслушать мои мысли.

– Я и приехала сюда отдохнуть, – холодно отрезаю я, чтобы лишний раз не расстраивать Маруську, исключительно выражением лица передавая Ветрову «от тебя». Даже если он вдруг не поймет – я, по крайней мере, для себя все нужные слова додумаю.

– Болейте за меня, девочки, не прогадаете со ставкой, – ухмыляется Ветров после недолгой паузы, с которой вглядывается в мое лицо и что-то внутри себя взвешивает.

Значит, все-таки намерен выиграть? Это хорошо.

Я оборачиваюсь.

Ну, что там Ник, может, все-таки надумал отказаться от этого идиотского спора?

Нет, не надумал. Пока я обменивалась выпадами вербальных шпаг с бывшим, Ник уже подошел к своему коню и осторожно поглаживает его по морде, будто здороваясь. Если быть точнее, подошел он к каурому, песчано-рыжеватому жеребцу, который уже нетерпеливо приплясывает за белой оградкой поля для скачек.

Они явно знакомы, лошадь будто по привычке требовательно тыкается Нику в ладонь мордой и находит в ней кусок яблока.

Итак, знакомая лошадь, привычный клуб.

Сколько еще плюсов будет на стороне Ольшанского?

Он, поди, и стипль-чезом этим именно и занимается.

Жаль только, мрачная, но решительная физиономия Ника не настраивает на спокойный лад. Не один Ветров тут настроен победить.

Я ловлю себя на том, что все сильнее начинаю на Ника злиться. Нашел, блин, место и время устраивать эти мальчишеские разборки с отстаиванием своей мужской чести.

Интересно, с кем он сюда приехал – со мной или с Ветровым? Вот с ним пусть и спит, раз честь в его глазах так ронять не хочет.

– Марусь, – я осторожно тереблю дочь за плечико, – у нас занятие, может быть, пойдем туда? Мы ведь опоздаем.

А так, может, эти два петуха-недобитка разберутся без нас, а я потом смогу как-то замять это дурацкое условие.

– Я хочу посмотреть, как папа победит дядю Ника, – откликается Маруська. Блин! Вот все я верно поняла, Ник тут явно не в фаворитах. И ведь может стать хуже. Есть куда ухудшать.

– А ты сама разве уже расхотела учиться держаться верхом? – хороша бы я была, если бы уступила ребенку с первого же раза и не продолжила продавливать нужный мне вариант.

Тем более, что она и правда ведь хотела.

Маруська закусывает губешку, теребя шнурок ковбойской шляпы, что должен бы висеть под подбородком, а моей мелкой достает аж до груди. Сомневается.

Ну, давай, малышка, поддавайся на искушение. Неужели я за восемь лет не научилась тебя правильно искушать?

– А давайте я с тренером договорюсь, о том, чтоб вас местами со следующим учеником поменяли, – подскакивает слева вездесущая и сейчас заработавшая себе крепкое проклятие Олеся.

Если бы я могла, я бы дала этой купленной Ветровым посовушке в нос.

Только и нельзя, и поздно.

Маруська уже все, что надо услышала. И просияла!

– А так можно? – сквозь зубы цежу я, надеясь, что хоть по тону «умница» Олеся поймет, что правильный ответ тут: «Нет, нельзя, ни в коем случае, извините, оговорилась и вообще ошиблась с тем, что родилась на свет такая болтливая».

– Конечно, сейчас я сбегаю к Руслану Геннадьевичу, – мало того, что наш инструктор оказывается абсолютно невосприимчивой к моим мысленным посылам, так она еще и тут же испаряется, даже не уточнив, кто именно у нас тренер. Точно знает, явно…

Отговорок больше нет, и я, и Маруська теперь имеем отличную возможность понаблюдать, и как Ник заставляет коня пробежаться бодрой рысью по свободной от препятствий дорожке, и как Ветров его в это время ожидает.

Ну что ж, побеждает тот, кто придет первым к финишной черте.

Мы же с Маруськой поднимаемся на места для зрителей, на которых моя козявка, не мудрствуя лукаво и делая вид, что она и близко не замечает свободных сидений, плюхается ко мне на колени. Одной-то скучно, да?

Я только крепче прижимаю к себе дочь. Теплую, родную и нетерпеливо ерзающую в ожидании «когда же они начнут».

Боже, как же хорошо, что Яр даже близко не догадывается, как попал со своей просьбой. Потому что я…

Я буду, кажется, болеть именно за него.

Это оказывается интересно.

Настолько, что я аж втягиваюсь.

Какая жалость, что я ни черта в этом не понимаю. И судить о ходе гонки могу только на свой дилетантский взгляд.

Но…

Даже на свой дилетантский взгляд я могу оценить отличную форму обоих всадников. Да, и на первое впечатление, и на все последующие, Ветров, оказавшийся на скаковой дорожке и резко сменивший положение тела – теперь уже стоящий в подтянутых стременах и склонившийся к спине летящего вперед Милорда, – смотрится абсолютно на равных с Ником.

А может быть, даже чуточку получше.

На этой постыдной мысли я себя ловлю, как будто на попытке воровства. Факт того, что я при этом еще и зачарованно таращусь на ту часть тела Ветрова, что у него находится пониже спины, точно можно считать отягчающим. Потому что я, чтоб меня, любуюсь!

Не будь я у себя единственной и неповторимой, за такое преступление точно бы казнила себя на месте. Вот ведь, нашла на кого пялиться, да еще и слюнки пускать. Мне ведь даже по роду отношений сейчас полагается пожирать глазами совсем другого участника гонки. Но с него глаза соскальзывают…

Очень печальный симптом, если так задуматься…

Но я попробую задуматься об этом не сейчас. Сейчас есть проблемы поактуальнее.

– Плюшка, чуть-чуть потише, – жалобно прошу я, потому что, кажется, вот-вот оглохну на одно ухо, правда, точно не понятно, на какое, в обоих звенит – это Маруська на моих коленях возбужденно подскакивает и радостно воет во все горло, когда Ветров с Милордом берут очередное препятствие, прекрасно заменяя обоим целую трибуну с болельщиками.

– Я болею за папу, – веско обосновывает мне дочь, и после этого громкость ее восхищения даже подрастает, хотя мне казалось, что это уже невозможно.

Хороший у Плюшки голос, громкий. Как раз для занятий каким-нибудь вокалом, соседям на радость. Ну, а что, не все же им в восемь утра над моей головой жестоко эксплуатировать перфоратор. Должна же я наконец отомстить?

Я болею за папу.

И все-таки я хорошо знаю свою дочь. Она у меня ужасно азартная, с ней даже в настолки сложно играть, потому что проигрыши она ужасно близко к сердцу воспринимает.