Она идеальна. Он убеждается в этом снова и снова, стаскивая чужую одежду, осторожно толкая к кровати и оставляет её в белье, жадно разглядывая. И правда, очень красивая, он довольно улыбается, довольный тем, что ему дозволено видеть куда больше чем кому-либо ещё. Облизав губы, он довольно урчит, осторожно опускаясь рядом и перехватывает чужие запястья, словно примеряясь. Они в его руке помещаются, и он краем глаза улавливает чужое смущение. Он доволен, а потому, на время отпускает те, проводя пальцами по животу вверх и далее до застёжки, которую он осторожно раскрывает, стаскивая лиф с её тела. Плавно опускается к чужой груди, вспоминая наставления матери, глубоко вдыхает, и на пробу касается языком чужого соска, несмело обводя его по ореолу.
Девушка под ним напрягается, шумно дышит, хватает за плечи, словно мечется по постели, не понимая куда себя деть и как реагировать. Внутри всё ликует, и кажется, большего не надо ведь… Это касание тоже кажется таким ярким, а ведь это даже не пробивающиеся на ветках почки. Руки тянутся вниз снова, оглаживают живот, тихо шепча о том, что она самое прекрасное создание из тех, что вообще существуют, осторожно стягивает трусики, заставляя ту вздрогнуть, ведь… Он всё ещё одет, когда она абсолютно беззащитна. Лежащий под рукой флакон щёлкает, оставляя на чужой ладони вязкую жидкость, он греет её в руках, оставляя невесомый поцелуй на уголке губ и просит потерпеть, ведь… Первая близость… Должна быть мягкой и почти идеальной… Или это ему так кажется? Не имеет особого значения, особенно когда вязкая жижа становится теплее, почти не отдавая прохладой. И пальцы осторожно поводят по внешним губам, чуть дрожат, а касания неуверенные. Он тоже никогда не касался девушек так, а слова матери слишком поверхностно передают всю суть происходящего. Он выдыхает, смотря на то, как сжалась Альберих, прижимая руки к груди. Альбедо понимает, она боится и страх её целиком разделяет, осторожно вводя палец внутрь, смотрит как она хмурится и губы нервно кусает. Альбедо довольно урчит, чувствуя как стискивают его палец и наклоняется, свободной рукой осторожно поглаживая по животу. Она успокоится, вызывая у него тень улыбки, глубоко вдохнёт и разведёт ноги чуть шире, пряча лицо в ладонях.
Она чувствует себя очень странно, вроде и стыдно, но… К чёрту стыд, когда смотрят так ласково, осторожно двигаясь, словно она хрустальная. Осознавать это… Очень приятно. И всё же, когда он вводит в неё второй палец, она хмурится, глаза распахнув и чуть опустив ладони смотрит на него, зажимаясь, не понимая чего от не хотят, лишь негромко зовёт по имени, позволяя тому лбом к своей груди прильнуть, и осторожно забраться пальцами в волосы, втягивая живот от чужого прерывистого дыхания, что отдаётся набатом по ушам, что заставляет дрожать и метаться, ведь…
Он сам не знает что именно хочет от неё сейчас. Разводит пальцы на манер ножниц, губами перехватывая тихий стон, медленно вводит те внутрь, вслушиваясь в её шипение, а потом чуть ускоряет свои движения, румянец в плече её пряча. Ему тоже безумно неловко. Одно дело, когда тебе объясняют это на пальцах, давая общие установки что и как нужно делать, и совершенно другое, когда делаешь это самостоятельно, ведь…
В отличии от пальцев, она откликается на каждое его движение. Она, ровно как и сам Альбедо, не знает что делать и как реагировать. В конце концов, она ни с кем на эту тему не беседовала и вопросов о близости не поднимала. Он более чем в этом уверен, особенно когда замечает искры мимолётного страха в её глазах.
Когда давление вокруг пальцев ослабнет, он разведёт их снова, проводя носом по чужой шее, осторожно мазнёт по ней языком, словно намереваясь зубы в неё вонзить, но те клацнут лишь воздух. Девушка сожмёт его волосы, оттягивая от себя. По губам он прочтёт просьбу этого не делать. И ему ничего не останется, кроме как согласиться, ведь… Он помнит, что должен оберегать её, и слова матери всплывают в голове слишком кстати.
За гениальность готовы простить многое, но не многие готовы любить гениальных. Береги её, не позволяй своим сиюминутным порывам оттолкнуть Кэйю от себя…
А потому он ограничивается тем, что обводит языком чужие ключицы, слыша стыдливый стон, стоит ему сделать ещё пару движений в её теле. Кажется, он нашёл нужную точку, но… мучить прямо сейчас её совершенно ни к чему, да и сам он уверен, она ещё позволит ему приблизиться, позволит сделать чуть больше, чем здесь и сейчас, ведь…
Теперь он точно не готов её отпустить, особенно когда она прикроет глаза, шумно дыша и мелко подрагивая от незамысловатой ласки. Он приподнимается, вынимая пальцы и оглаживая её бёдра. Безумно красивая и почти разнеженная, это почти он тоже исправит, осторожно складывая ноги на свои плече, трётся о лодыжку щекой, оставляя на косточке почти невесомый поцелуй, проводит носом по икрам, задевая ямочку под коленом и выдыхает в неё, зная, что это щекотно. Тихий смешок подтверждает её догадки…
— Можешь скрестить ноги на моей шее, только не задуши меня, ладно? — тихо спросит он, и заметив кивок, опустится, пряча румянец.
Вылизывая пальцы, когда те в кольцо собраны было ни капельки не стыдно, зато сейчас его щёки залиты румянцем вновь. Он уверен, Кэйа чувствует тоже самое, и один только жадный взгляд на её внутренности заставляет подняться в ушах гул безумный, выдавливающий из неё шумные вздохи, что ему самому громче перезвона колокола кажутся. И всё же, он высовывает язык, раздвигает внешние губы, глаза зажмуривает, не понимая как себя чувствовать. Тепло, он делает пару движений на пробу, хватая её за бёдра, чтобы та не отстранялась от его языка, иначе, забраться поглубже будет довольно сложно. Хотя, сейчас это всё кажется слишком сложным, а собственное восхищение и ростки низменного желания бьют по голове, почти лишая рассудка. Кажется, он сходит с ума, толкаясь языком в тёплое нутро, елозит, по стенкам проводя и от шума собственного дыхания глохнет.
Её стоны, едва слышимые им, заставляют напрячься, впившись пальцами в бёдра. Слишком… Прекрасно. Он довольно щурит глаза, щедро смазывая стенки слюной, вдогонку к смазке и когда она задрожит, когда на ушах почувствуется давление сильных ног, он чуть отстранится, едва сумеет разжать их, с лисьей улыбкой посмотрит на неё, слизывая с губ выделения. И правда, она шикарна. Особенно сейчас, заливаясь краской и смущённо следя за движениями его языка.
Теперь он совершенно точно понимает, что беречь — самое мягкое и безобидное слово, применимое в отношении её. А потому, когда она потянет к нему свои руки, он прильнёт, позволяя тем огладить свои плечи, и осторожно задрать край футболки, из вредности оставляя безболезненную царапинку на его животе.
Томить Альберих ожиданием он более не в силах, резко стаскивает ту с себя, смуглые руки на груди своей устраивая, и накрывает те сверху, над сердцем те удерживая. Молчаливое признание в самых светлых чувствах, которые он к ней испытывает, немая благодарность за чужое тепло и негласное обещание отплатить тем же.
Она улыбается, осторожно приподнимаясь и поцелуй на подбородке оставляет, шепча тому о своей вере в его слова и поступки. Слишком искренне и от того, безумно дорогие слова о чужом доверии. И теперь он не имеет никакого права его предать. Альбедо и не собирался, но теперь даже подумать о том не посмеет.
Альберих вздрогнет, когда зашуршит упаковка контрацептива, когда заметит чужую возню с изделием из латекса, и почувствовав касание чужой плоти, пускай и через резинку, во избежание лишних неприятностей, но лишь кивнёт, ведь… Это Альбедо, которому она уверенно это позволила. Ведь это всё ещё Альбедо, с молчаливого согласия, сердце её забравший и отказываться от него не собирающийся. Особенно когда позволяют забраться почти под кожу, позволяют прощупать изнутри, осторожно познавая чуть больше дозволенного.
Он входит медленно, поглаживая руками живот, шепчет о том, что безумно любит её и введя голову, останавливается, позволяя той привыкнуть к новым ощущениям, ведь… Это наверняка ощущается странно и болезненно. Она распахнёт глаза, потянув руки к животу, осторожно поведёт рядом с чужими пальцами, заглянет в его лицо, ища повод испугаться, но не найдя такового, сожмёт чужие запястья, прося не спешить, ведь…
