А сейчас она сидит перед ним, прижимает к себе, не позволяя и думать о том, что что-то было сделано не так, касается его плеч, разгоняя остатки сомнений, открывает проклятый глаз, полностью доверяя рыцарю.

Дайнслейф едва находит в себе силы, чтобы поднять на неё глаза и вспоминает что Кэйа всё ещё считает себя капитаном города над землёй, а не принцессой павшего королевства. Зажмуривается, понимая что допустил ошибку, позволив увести её в мир под звёздами, но всё-таки обнимает в ответ, прильнув к её груди.

Руки принцессы непозволительно ласковы, непозволительно тёплые и чувствуются такими родными, что ему кажутся глупыми попытки не дарить ей бессмертия. Рядом с ней это перестанет быть до безумия тяжёлым бременем. Осторожный взгляд на звёзды перчаток. О, вестники не забывали напоминать ей о том, кто она такая, и сейчас он безумно счастлив тому, что успел раньше ордена бездны, успел раньше, чем чёрный огонь обволок юное сердце, пустышкой отбрасывая тело Люмин.

Бедное, наивное дитя, оказавшееся у зла на поводу. Её ждала смерть, что бы она ни выбрала, либо от клинка законной принцессы, либо от подлости бездны, что ждала прихода подходящего сосуда. Но сейчас Кэйа рядом, смотрит безумно ласково, прикасается к нему, не позволяя отпустить. Дайн вздрагивает, трётся щекой о плечо, подобно брошенному котёнку, что наконец-то пригрелся.

Её улыбка слепит, лишает каких-либо сил, заставляет закрыть глаза, и прижаться к чужому теплу. Кэйа здесь, гладит его, словно промокшего котёнка, целует в висок, давая понять что не исчезнет. И хранитель ветви вздрагивает, резко распахивая глаза, склоняет голову на бок, на колени вставая и прижимая ту к себе крепко-накрепко, пряча лицо в её груди.

— Вы разделите со мной свою бессмертную жизнь, ваше величество? — тихо спросит он, отстранившись от неё.

Она добродушно засмеётся, и заглянет в глаза рыцаря. Он такой странный и кажется безумно несчастным, почти надломленным. И кажется ей, что своими руками она вылечит хранителя ветви, кажется, что её сил хватит на исцеление, кажется, что хватит терпения…

— Ты говоришь так, словно у меня могут быть другие планы на эту вечность… — её голос успокаивает, руки ложатся на щёки, чуть сжимают лицо не позволяя свести взгляд со своего лица. — Ты ведь желал этого, правда? Плакал от того, что я смертная. Твоё желание исполнено… Я в твоих объятиях, я бессмертна и никуда не денусь…

И он кивает, сильнее сжимая её в руках, кивает и утыкается носом в щеку, нервно выдыхает, соглашаясь с её словами. Дайнслейф никогда не признается в том, что скучал по маленькой звёздочке, не скажет о том, что следил за ней, за тем как она растёт, становясь идеальной правительницей для пепла и бушующего пламени бездны. И сейчас она перед ним, принимает его недостойные чувства с почти детской радостью, пихает в его руки свои, шепча о том, что он заслужил большего и он это обязательно получит. Просит, тихо и пугливо не отказываться от них, и касается. Везде-везде-везде, где только дотянется, словно просит прощения за муки, которые она нечаянно доставила ему. За тоску, которую он испытывал, за невозможность приблизить желанный момент встречи. И подкрепляет свои слова короткими поцелуями, что градом сыплются на его щёки, веки, макушку.

На мгновение, происходящее кажется Дайнслейфу сном, на мгновение он думает что распахнёт глаза от требовательного голоса Люмин, никак не понимающей почему всё сходится к «Смертной, что едва ли понимает своё предназначение». И хранитель молчит, не желая окончательно опускать в объятия бездны источник силы, способный разрушить этот мерзкий мир.

Но над ухом звучит лишь любимый голос принцессы, что не узнает о своей коронации, голос заставляющий его распахнуть глаза, чтобы убедиться в его реальности, голос что он полюбил, тёмными ночами стоя под окнами её временного дома. Никто не ошибся, оставив её на пороге Рангвиндров. Он поднимает уголки губ и она замолкает, выжидающе смотря на него.

Рыцарь опомнится, и попросит принцессу встать с пола, словно не наслаждался её теплом, словно это неприемлемо… А она тянет его с собой и уложит щеку у него на груди. Обнимет за плечи и глубоко вдохнёт, довольно что-то пробормотав. Руки невольно лягут на спину, проведут ласково-ласково, почти невесомо, словно он касается святыни и обязательно опорочит её своими прикосновениями.

— Я тоже безумно скучала… — скажет она, переведя руки ему на грудь. — И не думай, что я не знала о том, что ты постоянно был рядом…

Дайн улыбается, перестав гладить Альберих. Можно сказать, что он делал всё, чтобы его заметили. Конечно, сначала из желания напомнить о том, что её будут ждать дома, а после того, как король пар от рук вестников, напоминание сменилось защитой. Никто в ордене не должен был найти её, никто не должен был навредить ей. И если с первая задача никому не по силам, то её защита…

Не стоит вспоминать последние шесть лет, так много по меркам человеческой жизни — почти секунда для него, для всех, кто проклят бессмертием. На веке Кэйи виднеется ярко-голубая венка. Проклятие прижилось, и впервые он радуется тому, что оно легло безболезненно и легко.

Пальцы проводят по выступившей линии, на мгновение заставляя его вздрогнуть, это довольно больно, как бы аккуратно его не накладывали, а она лишь тихо смеётся, притягивая к себе и в уголок губ мягко целует, заставляя забыть обо всём. Чуть проводит по плечу и отстраняется, отходит на шаг и зевает, смотря всё так же безумно ласково и устало. Он вспомнит и поведёт её в глубину бездны.

Она удивлённо распахнёт глаза, но не отстранится, следуя за ним к остаткам ветхого замка. Из памяти стерлись образы этого здания, да и она уже не уверена в том, что от него осталось что-то помимо руин, она не думала о том что вернётся.

В бездне холодно. Она ёжится, смотря в спину рыцаря, дует на руки, обещая себе привыкнуть к этому холоду вновь. В конце концов… Она снова дома, там где её ждут… Точнее, ждали. Она не рассчитывала на то, что её возвращению будут рады…

— Он не дождался вас… — спокойно говорит он, отпирая дверь. — Шесть лет назад… Мне жаль, что я ничего не мог сделать. И предупредить вас тоже…

Она качает головой, снова касаясь чужого плеча. Она понимает. Понимает что это было не самым важным, не самым страшным, что могло произойти…

— Не вини себя, Дайнслейф… Ты ведь сам говорил, что рано или поздно тела не выдерживают и избавляются от её тяжести…

Рыцарь кивает, запирая дверь. Видимо именно здесь он жил, возможно вместе с той гадкой девчонкой, чью кровь она с удовольствием пролила, не оставив бездне и шанса. И Дайнслейф снимает плащ, накидывая тот на плечи принцессы. Не согреет, но и не даст окончательно замёрзнуть. Надо будет развести огонь, он и думать забыл о том, что здесь гораздо холоднее.

— Что будет дальше? — несмело спросит она, стискивая края плаща и усаживаясь рядом с ним.

Дайнслейф не знает… Но очень хочет уйти отсюда. Оставить это место склепом для тварей, покинутых бездной… И в то же самое время он должен опустить венец на её голову, избавить от проклятия тех, кого можно спасти…

— Бойня утихла, как только лезвие распотрошило сердце Люмин… — искра наконец загорается и он позволяет себе посмотреть на Альберих. — Те кого не убила её агония, более не могут существовать над звёздами, но и людьми они не станут, пока ты не согласишься на коронацию… Можно даже цветами… Венец я уничтожил, чтобы ни за что не достался ей…

Она выдыхает, опуская голову ему на плечо. Здесь ничего не осталось кроме комнатки хранителя, здесь не осталось ничего, кроме пепла и запаха смерти. Так пусть они сгинут и тогда… Тогда она уведёт Дайна на поверхность, запечатает все входы в проклятое королевство, чтобы ни одна живая душа более не попала в объятия удушающей тьмы.

— Если ты считаешь это необходимым… — спокойно скажет она, крепко обняв его за руку. — Если это поможет очистить мир раз и навсегда, то пусть так и будет, чтобы потом ничего не напоминало об этом месте в течении всей нашей бессмертной жизни…