— Что случилось с твоими родителями?
— Родными или приёмными? — спросит она, подняв взгляд на женщину, Аякс вздрогнет, осторожно руку девушки накрывая, словно прося не расширять пропасть между ней, и теми, кого он называет семьёй, любой ответ вызовет в них лишь ненависть, и мягкий кивок заставит его чуть успокоиться. — В любом случае, что те, что другие давно лежат в земле…
Ответ исчерпывающий. Остаток ужина проходит в полной тишине. Родители перешёптываются, дети украдкой спрашивают что-то совершенно неважное, давятся странной улыбкой и замолкают, прилипая к братику. Тарталья чувствует, что это провал. И лишь взгляд странный кидает на избранницу, на неодобрение в глазах родителей острыми ледяными шипами в улыбке и взгляде отвечая.
***
— Однажды я уведу тебя с собою в бездну, посажу на трон и устроюсь на твоих коленях… — тихо скажет она, едва Тарталья в кровать её толкнёт, а в ответ она уложит руки на его щёки, хитро посмотрит на него, сбросит повязку с глаза, ярким янтарным свечением заставляя на себя посмотреть. — Близнецы лишь отменная подпитка, для дерева, которое пробудит моя кровь…
Её тихий смех заставит Аякса замереть. Она говорит об уничтожении мира в постели, и из её уст это звучит так просто, словно это само собой разумеющееся. Он прищурится, губы чужие своими накрывая. Они совершенно точно запороли знакомство, и теперь нужно что-то делать, как можно скорее, иначе однажды отец не сдержится, нападёт на неё и на острую глыбу грудью напорется, он знает, ни смотря на всю свою любовь к нему, она не пощадит его семью, вырежет, если бездна начнёт взывать к своей дочери.
Тарталья прикрывает глаза, снимая белые одежды с неё, заурчит, когда почувствует руки в своих волосах, шумно выдохнет, когда её ноги сомкнутся на талии, не позволяя передумать, когда жёлтая склера покажется мутно-оранжевой, заставив того сглотнуть, прежде чем к губам чужим прильнуть, провести руками по бёдрам, осознавая то, насколько сильно он скучал по ней в постели. Жаль конечно, что скоро придётся вернуться на службу и беспокоиться о том, что она повздорит с его родителями.
Не то чтобы он боится за Кэйю, с её острым и холодным характером и языком, в словесной перепалке, она легко опустит родителей в самую глубокую бездну. Он понимает, эти люди для неё — дальше всех жителей города ветров. Тех она защищала, а эти для неё — захватчики, пусть она и понимает, что они ни к чему не причастны, это её не остановит. Главное чтобы и те не перешли красной черты. Терпение у Кэйи большое, но не бесконечное, вспылит, выхвати кухонный нож и наглядно продемонстрирует, за что её капитаном назначили.
Порою, он сам смотрел с ужасом на то, как спокойно в кишках побеждённых солдат Снежной она копается, как тихо смеётся, если тушка оказывается живой, и снова спрашивает то, что ей нужно.
Кэйа никогда не будет подходящей невестой, не только по мнению его родителей, но и для всех остальных, по крайней мере здесь, в Снежной. Пожалуй он опустит тот факт, что в землях Барбатоса она была желанной невестой. Этот смех, отточенные движения, и улыбка, отличная от той, что она подарила его родителям — всего ничего, а уже всеми обожаемая. Он вздохнёт, от раздумий своих отвлекаясь, начнёт шею её вылизывать, мягко гладить по бёдрам, а потом судорожными движениями, одежду с себя срывать, подрагивая от собственного нетерпения.
Альберих смеётся над ним, в макушку целует, ноги расцепит, снисходительно посмотрев на него, а после и вовсе ноги под себя подогнёт, за плечи к себе притягивая, сдёрнет верх с него, а после холодными пальцами плоти коснётся, голову на бок склоняя.
— Не удивляйся, если проснувшись, увидишь снег на полу, когда за окном лето… — тихо скажет она, замечая как руки предвестника в талию её вцепились, как задрожит тот, снежинки на плоти своей замечая, как те растают, заставив его губы прикусывать, чтобы стонами своими внимания лишнего не привлечь. — Твоя богиня сама пожелала забрать амулет, что сдерживал бы моё естество…
Он сглотнёт и выдохнет, когда холод сменится чужими тёплыми бёдрами, когда касания перестанут морозить, а она начнёт зацеловывать его лицо, плавно опускаясь на его член.
Тяжело, они совершенно забыли о подготовке, Кэйа зажмуривается, крепко в плечи чужие вцепившись, тихо вздыхает, позволяя губам Аякса подмять её, ласково улыбается, поглаживая того по предплечьям, и вздрагивает, шаги за дверью услышав.
Неужто наивная старуха надеется помешать им? С уст девушки слетает смешок. Она не позволит отнять у себя Тарталью, вскроет его родителям животы, а мелких отдаст на потеху магам, чтобы те не беспокоили её лишний раз, внезапно появляясь за спиной. О, она всем покажет, кому принадлежит чёртово сердце предвестника, прижмёт того к себе и даже Царица не посмеет оспаривать это! Шаги стихают, заставляя её посмеяться вслух. Кажется, кто-то решил не ссориться в день её приезда.
И правильно, терпеливой она будет лишь до тех пор, пока рядом находится Тарталья, а если тот решит надолго оставить их, потому что так велит его госпожа, то она разойдётся, не оставит от его семьи и костей. В конце концов, она любит самого Аякса, а не его семейство. Но всё-таки… От большой любви, почти не опороченной, она даст им шанс, попытается наладить с ними отношения, и быть может, не придётся лить лишнюю кровь?
— Я их не пощажу… — шепчет она, медленно бёдрами опускаясь, — Никто не узнает, куда они денутся…
Аякс вздрогнет, крепко талию девушки сжав. Посмотрит на неё неодобрительно, и резко подается вперёд, чтобы на пару мгновений, но пресечь поток мерзости, о которой она говорит. Пожалуй, он немного жалеет о том, что инсценировал её гибель, что не указал в документах как пленную, что развязал ей руки, лишив звания капитана и увезя очень далеко от тех мест, где её знают.
Метка-укус на плече, задушенный вскрик, плавные движения всё равно немного болезненные. Он выдохнет через нос, принимаясь мягко поглаживать ту по пояснице. Руки её кажутся такими тёплыми, а на голову падает снег. Он замечает довольные искры в разных глазах, вспоминает о чём она говорила и приживается щекой к её груди, закрывая глаза, едва руки её коснутся его волос.
Вдох-выдох, он снова продолжи двигаться внутри неё, далее слыша лишь восторженные вздохи или тихие мольбы не останавливаться. Теперь он совершенно свободен от формальных оков, но…
Никто не будет в восторге, если у них появится ребёнок. Аякс прикусывает губу, мазнув языком по груди чужой, вверх посмотрит, замечая как снежинки тают, не долетая до пола, и мысленно засмеётся. То ли Кэйа контролирует это, то ли ей действительно настолько хорошо с ним… Не имеет значения. Главное то, что сейчас она в его руках, что не скроется, едва всё окончится…
Теперь он должен сделать всё, чтобы слова милой не стали реальностью. Ему бы оттолкнуть её от себя подальше, вот только ещё хуже он этим сделает. Видит, как с отдачей фальшивого глаза, бездна заплясала в глазах чужих, видит насколько сильно меняется чужая улыбка, а её смех становится оглушающим и зловещим. Он жалеет о многом, и о том, что почти сам столкнул её в самую тёмную бездну, тоже безумно сожалеет.
Но разве он мог подумать о том, что проклятая принцесса Каэенрии окутает чужое сердце, будет тянуть к нему руки и в конечном итоге заставит забыть о том, что когда-то оно было свободно? Разве он знал, что своими же руками любовь свою в проклятие превратит?
Осторожно двигаясь, он вновь касается чужих губ, вылизывает её нёбо, и словно чувствует вязкую, тёмную слизь, что совсем скоро затуманит разум девушки, сделав её самым прекрасным отродьем бездны. Ему бы позвать хоть кого-то, кто сможет усмирить это, или уйти прочь, с силой из рук чужих несносный кусок мяса вырывая…
Стенки сдавливают, заставляя Тарталью шумно задышать, удерживая себя от ошибки, которую ему не позволят исправить. Ловит губами её стон, мягко проводит по бокам, осознавая, что его всё ещё держат мёртвой хваткой, что на чужих пальцах замирают снежинки, что ему вообще-то холодно…
