Дилюк вскипает, сжимая её руки, к которым она позволяла касаться их отличнику и сыну профессора на их факультете. Он помнит, как тот ластился к ней, как довольно улыбался, когда она гладила его по щекам и мягко целуя в лоб, смеялась, называя дурашкой. И тот зажмуривается, стараясь прогнать образ светловолосого из головы. Он тоже касался к ней, гладил и наверняка представлял её в постели или же просто представлял её рядом с собой или что-то в этом духе…

Или же вспомнить о наглом рыжем иностранце, что постоянно рядом с ними тремя тусуется и так и норовит руку на талии чужой расположить, устроить голову на плече и прижаться, до нервных смешков со стороны Альбедо и снисходительной улыбки Альберих. Он мысленно усмехается, оставить девушке её фамилию — было отличной идеей, никто из его окружения не знал о том, что она бастард их семьи.

Это упрощало задачу тем, что в его соперниках было минимум влиятельных людей. А таким как Дайн отказать не страшно. Не будет последствий которые могут серьёзно отразиться на его репутации или кампании, которую он унаследовал.

Главное не упустить её в ворохе внезапно упавших на него обязанностей, не позволять той отдалиться через чур далеко, чтобы потом не тратить уйму сил на её возвращение. Добровольное или очень — не имеет значения. Кэйа, пока что зависима от него и от этого отказываться он не собирается. Лишь усмехается тихо, вспоминая как его сестрица позволяла Дайнслейфу коротко целовать свои щеки и ласково улыбалась, когда тот отстранялся, мило жмурилась от чужих волос, что лезли в лицо.

И снова стискивает зубы, утыкаясь носом между лопаток. Её пальцы мягко проведут по ладоням, заставив чуть остыть. Он всего в нескольких шагах от того, чтобы совершить непоправимое. Сглатывает, наслаждаясь ощущением чужого напряжения. Кэйа боится, думает что её прогонят прочь, совершенно не догадываясь о том, что её привяжут ещё крепче, не оставляя ни единого шанса на побег. Он ждёт необходимого повода, где-то на периферии разума, понимая, что так не должно быть…

Ему бы сплавить сестру ради выгодного контракта и больше никогда не мучить себя чем-то подобным. Посмотреть в сторону какой-нибудь замечательной девушки и завоёвывать разрешение её родителей, её сердце, её внимание… Но лишь крепче стискивает смуглое тело, в то же самое мгновение задумываясь о том, чтобы оставить её рядом как единственную верную партию… Но снова улыбается. Едва ли кто-либо из окружения помнит о наличии у него сводной сестры, едва ли кто-то вообще посмеет думать, что они хоть в какой-то степени родственники… Никто не осудит его за это, никто не посмеет противиться такому решению… Кроме тех, кто желал поставить своих дочерей на её место.

Кэйа что-то ему говорит, заставляя хватку ослабить и глаза прикрыть. Она замечательная, особенно в его руках, особенно подле него, когда отдаёт всё своё внимание лишь ему, когда осторожно касается, словно боится спугнуть и в то же самое время обжечься. Других она касается совсем иначе.

Например, касания к Альбедо снисходительно-ласковые, когда она мягко поглаживает его по голове и улыбается, позволяя голову на плечо или уложить. Обычно она смотрит куда-то в сторону, что-то отвечая своему собеседнику. Иногда оборачивается к нему, что-то переспрашивая или осторожно треплет чужие волосы, если её что-то рассмешило. В её взгляде заинтересованные искры, и излишне детское любопытство.

Обычно эту болтовню прерывает мать Альбедо, говоря им что-то безумно смущающее мальчишку, но прорывающее на смех его сестру. Она обещает что-то сделать обязательно и с вопросом заглядывает в лицо одногруппника в ожидании кивка. И отпустит только завидев тот.

Дайнслефа она касается с излишней нежностью, стискивает ткань на чужом плече и смотрит влюблённо, словно больше поблизости никого не существует. Он недовольно фыркает, смотря за тем как светловолосый мягко обнимает её за талию, притягивает к себе, заглядывает в синеву глаза и мягко накрывает чужие губы. Дилюк стискивает кулаки, едва сдерживая в себе желание вмешаться.

— Тебе тоже нравится Альберих? — спросит зазевавшийся одногруппник у Рагнвиндра, кинув мимолётный взгляд на парочку и рвано вздыхает, отвернувшись от них. — Сложно найти того, у кого она не вызовет желания или не понравится…

Он озлобленно посмотрит ему вслед. Кусок мяса, как он вообще смеет подобное говорить в адрес его сестры? Как он мог додуматься до того, чтобы говорить такие вещи? Однако… Ему всё-таки стоит признать один отвратительный факт.

Его сестра прекрасна, и это, к огромному сожалению, понимает не только он. Рагнвиндру бы признать это, да использовать себе во благо, да только жажда удержать сильнее оказывается, заставляя ослепнуть от зависти или чего-то более тёмного и вязкого.

Касания к Тарталье похожи на нечто очень крепкое и дружеское. Она не позволяет ему обнимать себя, мило щёлкает по носу, говоря, что они ещё не настолько близки, чтобы он распускал свои ручонки. Но она хлопает его по плечу, жмёт ему руку, ласково улыбается, позволяя по спине кончиками пальцев провести, прежде чем оставить его. Тарталья засмеётся, предлагая той свидание, а чужая улыбка оставит его с отказом. Его сестрица, видимо, вполне довольна тем, что у неё есть сейчас.

Но его это злит. Он прикрывает глаза, понимая что бесполезно злиться на этого лиса ведь, его сестрица держит дистанцию, хоть и позволяет подойти чуть ближе, чем большинству. Разве можно злиться на неё за то, что она сама отогнала от себя потенциального конкурента?

Кончик языка проходится по чужой лопатке, заставляя сестрицу задрожать. Она так спокойна, не обращает внимания на то, что её не слушают и лишь перестаёт его гладить и замолкает, через плечо заглядывая и от внезапного желания с его стороны вздрагивая. Она забавная и прекрасная. Он поднимает глаза, встречая в чужом лице лишь ожидание ответа. О чём она говорила? Он не знает, но почему-то…

— Ты пустишь меня? — тихо спрашивает она, выдыхая, прекрасно помня, что братец не любит когда она делает что-то без его ведома, в чужих глазах ожидание, такое томительное, она ждёт, ждёт чтобы её куда-то пустили, заставляет взбеситься и хитро прищурить глаза.

— Нет.

— И как мне тогда сдавать практику? — спросит она, расцепляя окольцевавшие её тело руки, хмурится, отползая от него и совершенно теряясь в догадках о том, в какой момент она потеряла стыд и позволила названному братцу стаскивать с себя полотенце.

— Если честно, я прослушал то, что ты говорила… — мягко улыбается он, наблюдая за тем, как она переодевается в пижаму, ловит глазами чужое мимолётное смущение от его присутствия и едва та оденется, снова устраивается рядом, в глаза сестрице заглядывая, так хочется спросить о надоевшем, так хочется вызнать о том, что его так беспокоит и не даёт нормально смотреть в её сторону.

— Поэтому, ты заранее отказал? — спокойно спросит она, распуская волосы, не замечая чужого желания прикоснуться к синеве шелка. — Я, конечно, польщена твоей заботой, но…

Он опускает голову и прячет лицо в плече сестры. Она не понимает, потому что безумно влюблена в проклятого одногруппника. Он видит это в её глазах, в случайных фразах, брошенных в телефонную трубку, в обрывках сообщений, которые она отправляла Джинн. Дилюк знает, что-то упущено, что-то заставляет её тянуться к этому человеку, улыбаться ему и жаждать каждого дня, как повода для встречи. Безумное желание чужой — не его любви. И он выдыхает, когда её руки лягут ему на макушку, когда она мягко потреплет его, шепча о том, что влюбляться совершенно нормально и у него всё обязательно получится. Она просто не знает о ком речь, а потому так искренне желает ему удачи и терпения… Чтобы он мог запросто оставить её при себе…

— Я думал, что ты порываешься на очередную встречу с ним вне стен университета… — признается он, подняв лицо и вздрогнет, заметив как помрачнеет сестрица, как уберёт свои руки, позволяя себе прикрыть лицо ими, о, они оба помнят о том, что произошло в прошлый раз, когда она просила пустить её к нему, помнит как зло смотрели на неё, помнит как стискивали запястья, как тихо шипели, не позволяя даже и слова сказать…