Он фыркнет в ответ и отвернётся, поглядывая на часы. В принципе, потерпеть придётся недолго, главное чтобы час ожидания не вытянулся в целую вечность. И снова кинет короткий взгляд на названную сестру. О, им действительно предстоит серьёзный разговор. Нет, не о рыцарях, не об ордене бездны, лишь о ней самой. Такой прекрасной и безрассудной… Такой откровенной и одновременно совершенно недоступной, о, ему есть о чём спросить. Спросить о том правдивы ли их с монахом речи о внезапной связи, о добычи информации об этих мерзких гостях, о том что действительно с ней происходит… И смотря на спокойную реакцию сестры, он рискнёт предположить то, что она расскажет ему, едва ли всю подноготную, но прольёт свет на некоторые аспекты своей работы.
И прищурится, объявляя о закрытии. Проводит внимательным взглядом пьянчуг, запрёт дверь. Выдохнет и обернётся к сестре. Она выпрямится и замрёт, словно выжидает чужих вопросов. Прикроет глаза, мягко поднимет уголки губ и вонзит ногти в дерево, едва заслышав чужие шаги. Ей казалось, что разговор пройдёт в несколько более… спокойной обстановке, но, видимо, не сегодня. Тяжёлый вздох, чуть наклонённая голова, ожидание вполне логичных вопросов, словно града на хребте или грозы.
Ей так не хочется говорить обо всём что с ней происходит за пределами таверны, вот только… Кажется она взболтнула слишком много лишнего. Разожмёт руку, положит её к себе на колено и откроет глаза, едва почувствовав спиной чужое тепло. Возможно, в другой ситуации, она бы прильнула к нему, но сейчас…
Руки обманчиво мягко ложатся на плечи. Чуть стискивает, наклоняясь к её уху, а потом мягко целует в висок и садится рядом. Она разворачивается, позволяя брату взять себя за руку и чуть стиснуть. Чужие глаза вспыхивают, наклоняются к её лицу, мягко улыбается, прикасаясь к её щеке.
— Что связывает тебя и предвестника? — строго спросит он, взяв её лицо в свои руки и строго заглянув в чужие глаза, не позволяя отстраниться. — Не ври мне, пожалуйста, не ври…
И она выдохнет, к щекой прильнув к чужой руке. Такая тёплая… Первое время, после его ухода, она безумно скучала по теплу чужих рук. По ласковым касаниям к своим щекам и осторожным, почти невинным поцелуям в лоб…
А потом мерзкая реальность провела свои коррективы, заставляя использовать несколько грязные способы добычи информации. Тогда брата ей безумно не хватало, не хватало его тепла и простого присутствия… Она усмехнётся ему в лицо.
Ты мог это предотвратить, Дилюк…
— Постель, нежные чувства и отчаянное желание перетянуть одеяло на себя… — тихо скажет она, надеясь что подобный ответ устроит его.
Он нахмурится, но не выпустит, прищурит глаза и по-птичьи заглянет в чужое лицо внимательнее. Ох, его сестра и впрямь безрассудна, раз решила воспользоваться чувствами предвестника. Неужели не знает, что привязав того к себе, загонит себя в ловушку? Нет, она не может этого не знать… Однако…
— И ты собралась за него замуж? — строго спросит он, отпустив чужое лицо, выдохнет, снова сжав её руку. — Кэйа, ты же знаешь…
— Нет, не собираюсь… — прервёт его девушка, чуть наклонившись и спрятав лицо в его плече, расслабится, пряча нос в чужом изгибе шеи. — Никто мне этого не позволит, на такой брак нужно согласие Джинн, а после кражи сердца, она ни за что не одобрит чего-то подобного. Скорее спихнёт меня в объятия Эоло… Да и я не горю желанием связывать себя с ним ещё крепче.
Пока его этот ответ устроит, вот только… Она мягко обнимает его за плечи, отрывает лицо мягко улыбается уголками губ. Сейчас ей безумно хорошо. Она пригрелась на чужой груди и невольно забылась. Кажется, это подачка от жизни перед сильнейшим штормом… Или награда за ангельское терпение по отношению к Тарталье? Она не знает, но это совсем не сбивает с толку.
Ей так хочется сказать, что она по нему скучала… Но в то же время прекрасно понимает, не имеет на это права. Лишь зажмурится, щекой прислоняясь к груди названного брата и стиснув ворот чужого камзола, спрячет лицо от чужих глаз, одними губами стыдливо прося прощения. Знает, что не заслуживает, полагает, что не простят, а потому не произносит ни слова, надеясь что сейчас её оттолкнут и попросят уйти. Так будет гораздо проще, так будет безумно больно, так, как ей и положено…
Но тёплые руки мягко ложатся на спину, ласково гладят, прижимая чуть ближе… И Альберих позволяет себе всхлипнуть, украдкой поднимая на него лицо, чуть приластиться к рукам, словно через мгновение они исчезнут, словно она сейчас проснётся и увидит лишь руки Аякса, окольцевавшие её талию. Осторожно проводит по плечу и вздохнёт с облегчением. Не спит, всё в порядке…
— Я скучал по тебе… — признается он, едва она оторвётся и снова поднимет спокойный взгляд на него, Дилюк улыбнётся, сбросит с лица надоедливые пряди проведёт большим пальцем по чужой скуле.
Что-то внутри капитана встрепенётся, она вздрогнет и ущипнёт себя за руку. Неужели не бредит? Неужели ей это действительно говорят? Чужие слова ласковым пламенем лизнут замёрзшую душу, заставят стиснуть чужое плечо и в эйфории прикрыть глаза. Так тепло… Это определённо не могло быть сном… Или могло? Таким отвратительным и жестоким… Она отстранится и внимательно заглянет в глаза брата. Прикоснётся к чужой щеке кончиками пальцев и облегчённо выдохнет, заметив как к её руке прильнут. Такой же ласковый, как когда-то давно. И Кэйа позволит себе побыть с ним рядом немного подольше, пока милость не сменилась на гнев, а в алых глазах не загорелась прежняя злость. Она понимает, Дилюку есть за что на неё злиться, и его отвращение кажется таким правильным… Альберих дёргается вновь. Хочется прервать эту давящую тишину и в то же время, она боится всё испортить вновь, лишь сжимает чужую руку, жадно впитывая его тепло. Он прекрасен, даже когда его обманчиво-ласковый взгляд заставляет её содрогаться от боли где-то под рёбрами. Она недостойна, ни чужого тепла, ни снисхождения, ни слова… Но как же приятно украдкой утаскивать чужие касания, словно это какая-то драгоценность…
На деле же — всего лишь песчинки, яркие искры на пепелище, умирающие почти мгновенно… За доброту тоже надо платить, вот только… К цене она совсем не готова, хочется молить о ненависти, лишь бы не делали так больно….
— Когда-то, я обещал тебе, что стану единственным мужчиной в твоей жизни, помнишь? — тихо спросит он, как только сестра отпустит его руку и ласково улыбнётся, почему-то надломлено.
Она этого вопроса не ожидала, но в ответ кивает, едва удерживая смешок. О, ещё бы понимать, что именно имел ввиду… Но кажется… Тёплые руки мягко проводят по звёздочке на перчатке, осторожно снимают её, расстёгивая ремешок. И Кэйа вздрогнет, внимательно смотря на него. Он оставил ей ожог, прежде чем покинуть на долгое время… Осторожные касания гонят прочь память. Она заставляет себя держать глаза открытыми. Заставляет смотреть только на рыжую макушку, что внезапно наклоняется к её руке. Так гораздо легче, хоть и безумно неправильно.
И чужие губы коснутся её ожога. Почти невесомо, словно он всё ещё болезненно жжётся, словно она закричит от боли, если он будет менее осторожным. И Альберих широко улыбнётся, другую руку положив на чужой затылок. Тепло, так тепло… Кажется, Кэйа совсем забыла о том, как оно ощущается, но смотрит так счастливо, словно нет ничего более ценного чем эти почти невинные касания.
Она шумно выдохнет, когда чужой язык осторожно проведёт по контуру ожога, замрёт, когда он поднимет на неё лицо и хитро прищурится. В такие моменты от братца можно ожидать всего. И ласковых объятий и замаха пылающего клеймора… Но сейчас она не способна искать второго дна, лишь плавится под чужим взглядом, позволяя вернуть перчатку на руку. Видимо, сейчас ей прикажут уйти… И словно выныривая из мягкого кокона грёз, вернётся в мерзкую реальность, где подле есть лишь предвестник и подбадривающие похлопывания по плечу от магистра. Она готова, лишь ждёт, ждёт когда ненависть снова проберётся в чужие глаза и вытолкнет обратно в настоящую жизнь…
