Элли оглянулась через плечо, а затем пошла по следам, ничего так не желая, как увеличить расстояние между собой и Харгратом. Следы провели её мимо свиньи, обнюхивающей кучу капустных кочанов, потом мимо двух громогласно переругивающихся женщин, вовсе не замечавших кровавых отпечатков у самых своих ног. Протиснувшись между двумя высокими зданиями из песчаника, она вышла в странный безлюдный проход, над которым густо переплетённые ветви деревьев образовывали сводчатый навес. Тысячи бумажных лоскутов были пришпилены к стенам, большинство уже пожелтело от времени.
«Моей возлюбленной», – гласил один.
«Наша любовь на века», – обещал другой.
«Спасибо тебе, ты помог мне пережить тяжелейшее время».
Ласковый ветерок пробежал по проходу, зашелестев письмами, и они замерцали, словно чешуя огромной бумажной рыбины. Элли подумала: «Интересно, почему вообще они здесь оказались, а не были отосланы тем людям, к которым обращались? Может, этих людей больше не было рядом?»
Элли осторожно извлекла гвоздь, удерживавший одно из писем на стене.
Дорогая Элли,
Я рад, что мы больше не друзья.
Сиф
Жгучая боль пронзила Эллино сердце. Она заморгала и перечитала:
Дорогая Эдит,
Я рада, что ты была здесь со мной.
Сара
Элли нахмурилась и посмотрела в одну и в другую сторону вдоль прохода. Она хотела вернуть записку на стену и заметила на пустом лоскуте стены под ней расплывающееся красное пятно. Она коснулась его пальцем. Оно было липкое и густое, как кровь, но холодное. А стоило ей моргнуть, и оно исчезло.
Элли почувствовала, как будто единственная капля ледяной воды ударила её в затылок и заскользила вниз по хребту.
– Уходи, – зашептала она. – Оставь меня одну.
Ветер снова зашелестел по туннелю. Бумаги зашептались.
«Одна», – сказали они.
Элли задрожала в своём бушлате.
– У меня и без тебя довольно проблем.
Небольшой бугор появился на стене перед ней, будто воздушный пузырь надулся под бумагами. Она нажала на него, и больше холодной крови вытекло через зазоры между письмами, заливая ей пальцы. Она вытерла ладони о бушлат, но кровь не оставила следа.
Новый бугор вырос на стене.
«Одна», – опять зашептали бумаги.
– Убирайся! – заорала Элли, давя волдырь.
«Элли, – шептали бумаги. – Одна, Элли, одна, Элли, одна». Они вдыхали слово «Элли» и выдыхали слово «одна». Стопка писем скользнула ей в руки, но бумага на ощупь не была бумагой. Она была грубее, как будто ткань или бинты.
Элли, одна, Элли, одна.
Всё больше писем на стене забугрилось. Элли завопила и забила по ним, но руки её дёрнуло внутрь бумаг, и они исчезли до запястья. Курган писем был у самого её лица, и Элли подумалось, что она различает под бумагой очертания глаз, затем носа. Она закричала, и стена выпустила её, и она упала на спину.
Крохотная хрупкая фигура отделилась от стены, смахивая с себя клочки бумаги. Она выглядела как дитя, забинтованное с головы до пят. Лишь шея, плечи, подбородок и рот были обнажены, кожа цвета снега. Волосы торчали на затылке перебинтованной головы густыми, слипшимися от крови прядями.
– Нет, – зашептала Элли. – Ты можешь вернуться.
Она неловко поднялась и отшвырнула фигуру к стене. Только вместо того, чтобы удариться о стену, дитя прошло насквозь, затянутое бумагами.
Элли повернулась кругом, её прерывистое дыхание заполнило пустой проход.
Дитя возникло из противоположной стены, улыбнулось и наклонило к ней свою голову. Элли чувствовала, как оно смотрит на неё, хотя глаза были спрятаны под одинарным туго натянутым полотном окровавленной ткани.
– Я одолела тебя, – сказала она.
– Но не уничтожила, Элли, – ответило забинтованное существо. Голос оного звучал как два, говорящих вместе: один голос детский, другой – глубокий и древний. – Никак не уничтожила. Я всегда буду рядом, когда ты будешь нуждаться во мне.
– Я не нуждаюсь в тебе.
– Ты нуждаешься в друге, верно? Сиф так счастлив со своими новыми друзьями. Хотя… ах, – дитя вздохнуло с глубоким удовлетворением, – ты бы предпочла, чтобы у него не было других друзей, кроме тебя, верно? Ах, Элли, и я думал, что это я чудовище.
– Замолкни, – прошипела Элли.
Влажное клокотание вскипело в глотке дитя. Звук нисколько не походил на человеческий смех.
– Я скучал по тебе, Элли, как же я по тебе скучал!
Акт смеха, похоже, обессилил оного, и оный привалился к стене, ногти зацарапали бумагу, когда оный попытался встать.
– Что ты здесь делаешь? – спросила Элли. Ей хотелось плакать, но она не позволила себе показать ни малейшей слабости перед оным.
– Тебе не скрыть от меня свою грусть, – сказал оный, указывая ей в голову. – Я прямо здесь с тобой. Кто другой знает тебя так же хорошо, как я? Анна знала тебя немного, полагаю, но ты оставила её на том злом, прогнившем острове. Однако же принесла меня с собой…
– Если бы я могла устроить всё наоборот, уж поверь мне, я бы так и сделала, – бросила Элли.
– Этот остров, напротив, почти райский, верно? И эта Королева, о, я слышал, что она Сосуд, совсем как ты.
Элли стиснула руки в кулаки в карманах бушлата.
– Островитяне говорят, что ты боишься её.
– Слухи, – сказало дитя. – Ты думаешь, а вдруг она сможет избавить тебя от меня? Или даже уничтожить меня? Но кто тогда поговорит с тобой? Сиф? Он нашёл себе занятие получше. А-а-а… но эта Королева. Ты думаешь, она станет твоим другом? Ты думаешь, она будет мудрой, изобретательной, заботливой. Похожей на тебя, полагаю? Ты так думаешь, Элли? Что она станет ценить тебя, уважать тебя. Хвалить тебя. Ведь ты этого хочешь, правда? Хвала для маленькой Элли. Воздайте Ей хвалу!
– Заткнись.
Оный улыбнулся. Зубы у оного были крохотные и заострённые, как у пираньи.
– Бедная, умная, гениальная Элли. Ни матери, ни брата, ни Анны, никто не скажет ей, как она добра, а теперь нет и Сифа. А если ты не делаешь добрых дел… значит, дела твои приняли дурной оборот… А кто знает, что может случиться, если дела твои приняли дурной оборот. В прошлый раз, как дела твои пошли дурно, ох, ты едва не умерла.
– Потому что ты чуть не убил меня! – рявкнула Элли.
– Вперёд, трать своё время впустую. Королева не поможет тебе. Тебе не уничтожить страдание. Тебе не уничтожить меня.
– Оставь меня в покое.
Дитя обхватило себя руками.
– О, как я соскучился по этим твоим протестам! Сразу вспоминаются наши прежние приключения. Помнишь, как я сбросил Харграта в море, и ты подумала, будто я убил его? Но он упорно возвращается, чтобы снова преследовать тебя, правда? Мне кажется, что-то крепко свело его с ума. Слушай, а почему бы тебе не попросить меня убить его взаправду на этот раз?
– Никаких больше желаний, – ответила Элли. – Я победила тебя. Мы покончили с этим.
– Мы не закончили. Тебе нужна моя помощь, или кто-то умрёт.
Элли зарычала:
– Ты не можешь никого убить. Я не высказывала никаких желаний. У тебя нет власти.
– Верно, я сейчас не могу никого убить. Но у людей есть обыкновение всё равно умирать. – Дитя обнажило свои заострённые зубы в ужасающей усмешке. – И этот человек умрёт очень скоро.
Эллино сердце забилось чаще.
– Кто?
– Нет, не дорогой Сиф, – сказало дитя. – Шахтёр, замурованный под землёй, которого скоро пожрёт пламя.
Элли затрясла головой:
– Ты лжёшь.
– Ох… так значит, ты просто позволишь ему умереть? Как непохоже на тебя.
– Никто не умрёт, – отрезала Элли.
– Разве я стану лгать? Попроси меня спасти его – если ему не грозит настоящая опасность, я не смогу спасти его, и я не обрету силу. Ты выигрываешь в любом случае.
– Я никогда ничего не выиграла, попросив тебя о помощи.
– Ох, прости – так это ты спасла Сифа с того костра?
