Она рассмеялась над такой причудливой концепцией вежливости, и вытащила кассету из пистолета. "Прорва людей ищет Хея." Она убрала оружие и кассету в чемодан и закрыла крышку. "Не у всех такое чувство юмора, как у меня."

Я вдруг понял, что дрожу. "Ну, будем надеяться, что мы найдем его первыми."

"И лучше тебе надеяться, чтобы это оказалось правдой. Хей не переметнулся на другую сторону - мы бы узнали, если б он объявился в какой-то чужой организации. Он озверел. Как бешеный слон, понимаешь? Как тигр. Нам надо остановить его, прежде чем он не сотворил какую-нибудь глупость."

"А кто остановит тебя, прежде чет ты не сотворишь какую-нибудь глупость?"

Запихивая чемодан обратно под кровать, она снова улыбнулась мне той же тонкой улыбкой: "Совсем никто. Приятно, правда?"

x x x

Думаю, это и есть прогресс. Двадцать лет назад, когда японцы записали личность орангутанга в тысячу с лишним терабайт, устройство для записи помещалось в небольшой автомобиль. Теперь его можно положить в чемодан. Я предвижу день, когда его можно будет унести с собой в кармане.

Однако, очевидно, при этой процедуре все еще нет способа избежать травмы. Применяемая электрохимическая стимуляция либо прямо убивает субъекта, либо оставляет его с серьезно поврежденным мозгом. По этой причине данная техника применяется либо к людям, которые в любом случае уже умирают, либо, как во многих штатах Америки, в качестве наказания за серьезные преступления, связанные с убийством. Дистилляция личности. Взлом. Вместо того, чтобы сажать людей на электрический стул, они просто записывают их личность и кладут на полку.

Как-то раз в институте у нас появился такой взломщик, данный взаймы, как составная часть научного проекта. Будучи любопытным, я воспользовался возможностью и спустился в лабораторию посмотреть.

Железо оказалось неинтересным, похоже на обычную голограммную консоль, подключенную к парочке безликих маленьких ящиков, а в них заключалась личность десятилетней девочки-датчанки, умиравшей от лейкемии. Отец был богатым промышленником и, чтобы не потерять свою маленькую девочку навсегда, он ее взломал.

Невозможно пересказать, чем это оказалось в действительности монструозно хитроумная запись. Фактически я говорил с реальной девочкой, словно мы вели разговор, сидя рядом. Английским девочка владела великолепно, хотя говорила с акцентом; в своей реальной жизни по-английски она говорить не умела, однако к результату взлома была добавлена вторичная программа обучения языку.

Мы разговаривали долго. Так долго, что я прозевал свою очередную лекцию. Но я не могу в точности вспомнить, о чем же мы толковали, только помню, что для меня этот разговор оказался одним из самых тягостных и огорчительных переживаний в жизни. Если бы я был отцом этой девочки, думаю, я бы лучше дал умереть ей естественной смертью.

x x x

"Это что-то вроде Святого Грааля, комбинация биологии и технологии."

Мы сидели в холле Барбикен-Центра. В большом зале шел концерт английской народной музыки и "Фантазия Зеленых Рукавов" Воана изливалась из динамиков, расставленных по холлу. Хей в конце концов перестал говорить о технологии и биологии и начал рассказывать о некромантии, о материях из страны фей, управляемой всецело разумом, который не является ни полностью органическим, ни полностью неорганическим.

"На прошлой неделе я был в Аризоне", сказал он. "Они изобрели такой маленький робот, размером с пылинку. Его невозможно увидеть без микроскопа. Энергию он получает, подключаясь к электрическому потенциалу мышечных волокон. Чтобы вырезать его из кусочков кремний-хитинового гибрида они воспользовались лазером на свободных электронах."

"Звучит жутко." Я огляделся в пустом холле. Один из служителей Центра ходил между столами, собирая кофейные чашки и бокалы, оставленные посетителями в антракте.

"Всего около гигабайта бортовой памяти, конечно, но ему и не надо быть особенно умным. Несколько тысяч таких роботов можно впрыснуть в блокированное кровяное русло и они просто будут ходить кругами, очищая артерии от бляшек."

"А как же отторжение?"

Отторжение он отмел напрочь. "Даешь им покрытие из миметического белка и тело считает, что они принадлежат ему."

"Понятно." Я закурил сигару.

"Я сильно ненавижу Лондон", сказал он, искоса оглядевшись.

"Что?"

"Лондон. Гнусный и чудовищный город. Не понимаю, как ты можешь здесь жить."

Я задумался. "Да", сказал я наконец, "да, я тоже не понимаю."

Он посмотрел налево. В нескольких метрах его телохранитель Майкл читал программу вечера в Барбикене, одновременно следя за убирающим служителем. Он заартачился и не позволил нам усесться на Озерной стороне - все эти балконы и окна, взирающие на нас, прекрасное укрытие для снайпера. Майкл относился к своей работе очень серьезно.

"Взгляни на этого хмыря", сказал Хей. "Человек компании до самых хромосом. Понимаешь, они из клонируют. Выращивают в чанах. В их телах нет ни одной трахнутой свободно думающей клетки."

Я взглянул на Хея, но невозможно было сказать, шутит он или нет.

"Приятно сознавать, что о тебе так заботятся", беспечно сказал я.

Он фыркнул. Он изменился с тех пор, как я видел его в последний раз, то есть как раз перед тем, как он начал работать на новых хозяев. Он стал... ну, я не знаю, бесцветным, что ли. Скучным. Наверное, это просто не бросающиеся в глаза вельветовые брюки цвета древесного угля, черная водолазка и незаметный темно-синий плащ, что рекомендовал ему носить человек из службы безопасности, чтобы стать менее заметным, однако, вдобавок казалось, что жизнерадостность тоже покинула его. Лицо его истончилось, стало каким-то страдальческим, он стал лысеть на манер приятного сумасшедшего профессора, и он носил очки, как у Джона Леннона, скорее для форсу, чем для исправления усиливающегося астигматизма.

"Ты выглядишь усталым."

Он пожал плечами. "Чем больше дел, тем меньше времени." Он задумчиво посмотрел на Майкла. "И столько людей мешают."

"Наверное и я выгляжу не лучше."

Он изнуренно улыбнулся мне. "Взгляни-ка на нас, Мартышка. Два старика сидят и удивляются, почему мир так гнусен и страшен. Мой прадед говорил то же самое приятелям, выходя из клуба для работяг."

"Не знаю, чему ты удивляешься, но я привык к тому, что мир гнусен и страшен." Как будто в этом была разница.

"Слишком много молодых", сказал он, кивая самому себе. "И все хотят действовать. И с каждым годом их все больше."

"Мы не старики", сказал я.

"Извини, Мартышка, но мы старики."

"Если начнешь рыдать, я уйду."

Он ухмыльнулся. "Добрый старый Мартышка, всегда способный постоять за своих приятелей."

"Да, это я."

Он взглянул на мою сигару. "Ты думал когда-нибудь, что значит быть мертвым?"

"Похоже на учительство в общеобразовательной школе Внешнего Лондона. Но, наверное, меньше вероятность быть избитому."

"Знаешь, Мартышка, люди, наверное, устают от твоего умного рта."

"Знаю."

"Хотя, в самом деле. Думаешь, существуют Небеса? После-жизнь?"

"Тир-на-нОгг?", спросил я, и был рад, наконец, увидеть, что он смеется. "О боже мой, надеюсь, что нет."

"Когда я умру", сказал он так, словно решил это только что, "я отдам все свои деньги на благотворительность."

Я почти спросил, что он имеет в виду, но он вдруг пустился в описание того, как растения обладают рудиментарной нервной системой, как разнообразные программируемые биотех-компоненты могут теперь собраться в нечто представляющее собой молекулярный компьютер, и как скоро станет возможным имплантировать их в людей. Потом подошел Майкл и поездка Хея в Лондон закончилась, и это был последний раз, кода я вообще видел его, толкающего стеклянные двери Барбикена и выходящего на морось раннего октябрьского вечера.

x x x

"Это было семь лет назад. И с тех пор вы держали его взаперти."

"Он не должен был рассказывать тебе о куче вещей", сказала Бенедикта. "Материал о нанотехе семь лет назад был еще секретным."