“Dear Madame, today, now that you have found yourself with Pierre Jamet, it remains for me to thank you for having been so complete, so natural, so magical, so demanding, so funny, so hard, so spontaneous, but so loving. Merci Madame.”

Катрин Мишель[46]

От нас ушла «Первая леди России». После неё осталось много сирот, и я среди них. Впервые я встретила Мадам Дулову на международном конкурсе арфистов в Израиле, 1965. Она дала концерт такой красоты и такого класса, что, слушая её, я сказала себе: «Или я буду играть как она, или я брошу арфу». Я не сомневалась, что эта женщина будет невольно вдохновлять меня своим примером и воздействовать силой своей личности. Её сила, совершенство, вкус и уникальное мастерство глубоко повлияли на меня.

Мне было 17, когда я впервые участвовала в арфовом конкурсе в Израиле, и я была очень разочарована, не попав в финал. Я решила воспользоваться этим вынужденным отдыхом и пройтись вокруг израильского университета. Вдруг я увидела на противоположной стороне мадам Дулову, прогуливающуюся со своим переводчиком, и я не сразу поняла, что она окликнула меня по имени. Сомневаясь, я подошла, и она сказала мне твёрдым голосом: «Ты для меня необыкновенная». Она прямо посмотрела на меня и показала знак победы. Для меня это было потрясающим сюрпризом – узнать, что каким-то образом я ей понравилась, хотя и не прошла в финал. Я всегда вспоминаю этот случай и рассказываю о нём – не потому, что это был комплимент великой артистки, но потому, что эти слова прозвучали именно в тот момент, когда я сомневалась в своём профессиональном будущем.

В 1965 году международные конкурсы были редкими, и у меня не было возможности сразу же победить в каком-нибудь другом конкурсе. Когда я вернулась во Францию, Пьер Жаме (он тоже был в жюри конкурса) очень хотел пригласить мадам Дулову в Гаржилез. С того времени я постоянно следила за гастролями Большого театра во Франции и никогда не упускала случая услышать прекрасные арфовые каденции Чайковского, Глазунова и др. Несколько лет спустя мадам Дулова помогла мне подготовить Концерт Глиэра, который я записала в 1977 году.

Наконец наступило лето, когда мадам Дулова выступила с концертом в Гаржилезе. Для меня это было волнующее событие. Трудно сказать, что меня больше всего впечатлило, но думаю, это было то, что всё её существо было в гармонии с музыкой, которую она играла. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, я вспоминаю необыкновенную пластику жеста и выразительность её лица. Для мадам Дуловой самым важным была суть музыки, никаких эффектов она себе не позволяла. Это вдохновило меня – открыть для себя другую манеру исполнения, услышать другую музыку и понять, что этого совершенства можно достичь лишь усердной работой над техникой и тщательным изучением исполняемого произведения.

Во времена моей учёбы у Пьера Жаме он никогда не давал сольных концертов (свой последний концерт он дал в 90 лет, исполнив «Танцы» Дебюсси с Пьером Булезом). Пьер Жаме учил нас, как исправлять ошибки, развивать технику, музыкальность, но сама профессия казалась мне смутной, недосягаемой. Мне было трудно ясно представить, какой путь избрать. Благодаря мадам Дуловой я стала лучше понимать, как выстроить настоящую профессиональную жизнь. Я наблюдала её в концертах, видела её, окружённую студентами и восхищёнными коллегами-арфистами, которые приезжали на Недели арфы в Голландию и в Гаржилез. Я помню её доброту к коллегам и уважение, которое она вызывала, просто оставаясь сама собой. Помню, как её ученики благоговели перед ней, как ждали услышать от неё комментарий о своих выступлениях. Не везло тем, кто играл не так, как хотела мадам Дулова. С другой стороны, одного-двух слов её одобрения было достаточно, чтобы лица Наташи, Эмилии, Татьяны (или любой её студентки) засияли, когда «Мадам» высказывала одобрение.

После нескольких лет, на протяжении которых мы встречались, и я профессионально росла, я пришла к мысли, что для мадам Дуловой я стала одной из её детей. Очень рано потеряв маму, я всегда верила, что Небеса пошлют мне кого-то взамен, и мадам Дулова определённо была среди них. Но вернёмся к тому потрясению, которое я испытала, впервые услышав русскую школу.

Как каждый выпускник Парижской консерватории, я думала, что самое трудное осталось позади. Хотя Пьер Жаме и поздравил меня с единогласно присуждённой мне первой премией, которую я получила в 15 лет, он добавил: «Через десять лет ты будешь хорошо играть». Какая прозорливость! Всё, что от меня требовалось, это работать, но я не знала, как достичь результата, куда направить мои усилия. Всё было словно в тумане. В итоге на многие мои вопросы я получила ответ на Израильском конкурсе. Каждое утро в 7.30 я слышала, как «Русские» разыгрывались: медленно, словно танцоры, разогревавшиеся у станка, начиная с деми-плие, плие, батман-тандю и постепенно переходя к более сложным упражнениям. Я была поражена таким терпением и упорством. Если и был какой-то способ стать виртуозом, определённо это он и был.

В то время у меня была привычка всё играть очень быстро, не заботясь о состоянии моих мускулов, связок и даже кожи на пальцах. Организованная, методичная подготовка русских участниц конкурса всколыхнула воспоминания о занятиях с Пьером Жаме, чьим советам я никогда не следовала. Я убедила себя, что эти скучные упражнения были предназначены для менее способных учеников!

Вернувшись в Париж, я с жадностью набросилась на все те этюды, которые «спали» в библиотеке моей матери (она была ученицей Марселя Турнье). С того момента Метод [Виктора] Кёра стал моей Библией, а упражнения [Эдмона] Ларивье – моими ежедневными молитвами. Так я начала становиться более дисциплинированной в своих занятиях. Прошли месяцы, я приобрела хорошую технику и благодаря этому стала чувствовать себя более свободно как исполнитель.

Мадам Дулова оставалась для меня идеалом успешной женщины в своём искусстве (моим идеалом среди мужчин был Пьер Жаме). Она была солисткой во всех смыслах этого слова. Она давала сольные концерты, играла концерты с оркестром, была солисткой оркестра Большого театра, делилась своим опытом как педагог. Как я могла не мечтать стать такой же? Она была совершенной артисткой.

Когда я впервые была приглашена сидеть за одним столом с мадам Дуловой в качестве члена жюри международного конкурса, я не могла скрыть своей гордости. Внезапно та, кто была судьёй для меня, стала моим сообщником в решении судеб других молодых музыкантов. Я удвоила своё внимание, чтобы не допустить ошибок в решениях. Эта особая возможность совершенствоваться как члену жюри рядом с ней ещё много раз предоставилась мне – в Англии, США, Франции, и каждый раз я чему-то училась у неё.

Мне бы хотелось также сказать о взаимном доверии, восхищении и симпатии, которые я наблюдала в отношениях между многими великими артистами арфового мира. Я не могу перечислить всех, но назову Фиа Бергхаут, Пьера Жаме, Марселя Гранжани, Никанора Сабалету и многих других. Их отличала глубокая доброта и забота о том, чтобы арфа заняла достойное место в мире. Они прививали нам любовь к музыке. Это было время уважения и дружбы между арфистами. Мы были верны этим выдающимся людям. Это отношение, как мне кажется, изменилось у многих современных молодых музыкантов. Теперь считается, что педагог должен чудесным образом сделать так, чтобы ученик хорошо играл без труда – разве что совсем небольшого.

Можно со всей компетентностью и серьёзностью дать все существующие на земле и небесах советы, но пока ученик не применит их сам, результат будет посредственный. На недавнем мастер-классе Сьюзен Макдональд в Мобёже меня порадовал вопрос, который она задала участникам: «Вы играете этюды?». С каким счастьем я услышала ответ одной очень юной голландской студентки, что она прошла этюды Бокса, Дамаза и Дизи. И результат был налицо! Она играла очень хорошо для своих 12 лет. Такое качество работы мы видели у мадам Дуловой и её учениц.