― О, чёрт... Прости, мне не для кого наряжаться и следить за собой, сейчас всё исправлю, ― и, намочив из кувшина край рукава, она начала оттирать лицо, ещё больше размазав кровь по щеке, ― так лучше, да?
Я уныло кивнул:
― Итак, ты не моя тётя Катя. Тогда кто ты такая и как здесь оказалась?
Она задумалась, тяжело вздыхая:
― Что бы я ни сказала, ты всё равно, не поверишь. Я ― та, что долгие годы жила за очень особенным зеркалом. Однажды твоя тётя разозлилась, разбив зеркало, его выкинули, а вот я, почему-то, осталась в этой квартире, как в ловушке. Не спрашивай, сама не знаю, почему... И теперь не могу вернуться домой, не могу вообще куда-нибудь уйти, наверное, это моя судьба...
― Хочешь сказать, ты ― отражение Кати? За дурака меня принимаешь, что ли, или опять шутишь? Знаешь, ненормальные у тебя шуточки...
― Так и знала, что не поверишь. Конечно, я виновата ― из-за моей глупости ты попал в больницу. Не надо было притворяться вампиром и пугать тебя ― уже тысячу раз пожалела, что поступила так опрометчиво. Но, к слову сказать, сделала всё, чтобы кое-кто не пострадал при падении с лестницы: ты и в обморок-то упал от страха, а не травмы.
Тут мне в голову пришла страшная мысль:
― Какое отношение ты имеешь к смерти Кати?
Лицо незнакомки стало серьёзным:
― Абсолютно никакого. Мы столько лет прожили с ней бок о бок в одной квартире. Она была единственной моей подругой, хотя и не подозревала об этом. И тут мне вдруг пришло в голову избавиться от человека, скрашивавшего моё одиночество ― так, что ли? Может, я и не совсем нормальная, но не до такой же степени...
― Тогда что с ней случилось?
― Аневризма, внезапная смерть, видимо, из-за старой травмы. Поверь, Митя, мне очень, очень жаль и её, и тебя, ну, и себя заодно...
― А с тобой-то что не так? Будешь теперь жить одна в большой квартире, я сюда ни за какие коврижки не вернусь, если, конечно, останусь жив после нашей встречи...
"Другая Катя" отвела взгляд:
― Вот именно, одна. Может, сдашь квартиру какой-нибудь хорошей семье? А я их беспокоить не буду, честное слово! Ведь даже Кате за десять лет ни разу не показалась на глаза.
― Ну, конечно... Только со скуки будешь с ними шутки шутить, так, чтобы они всю жизнь прожили в ужасе, как я последние три года.
"Катя" закрыла лицо руками и горько заплакала, по-настоящему, навзрыд. Такого поворота я не ожидал и растерялся. Только что передо мной было чудовище, из-за которого три года жил в страхе, а теперь ― просто несчастная одинокая женщина, по сути, заключённая в квартире, как в тюрьме...
― Митя, умоляю, не оставляй меня здесь одну медленно сходить с ума, ведь я даже умереть не могу ― пробовала от отчаяния, и не раз, ― она размазывала слёзы по щекам, всхлипывая, как ребёнок. Только сейчас я заметил, что она моложе Кати. Ну да, верно, если верить её рассказу, зеркало разбилось десять лет назад, и она осталась такой же, как была тогда.
Теперь уже я схватился за голову: неужели готов поверить в эти бредни про существо из Зазеркалья? У неё и имени-то нет, впрочем, какая разница, надо просто встать и уйти, остальное ― не моя проблема. Легко, конечно, сказать... Но за последние годы я столько всего испытал, так настрадался, что... не мог смотреть на мучения других. Даже если это и не люди вовсе.
Задумчиво взглянул на притихшую... э, "Катю".
― Имя у тебя есть? И хватит реветь, ладно уж, придумаю что-нибудь...
Она подскочила с дивана, размазывая слёзы по такому милому и когда-то действительно любимому лицу. И как только это странное создание догадалось, что тётя в юности была моей первой безответной любовью? "Катя из Зазеркалья" бросилась ко мне, наверное, чтобы обнять, но, увидев на лице невольную гримасу страха ― остановилась, снова погрустнев.
― Моё имя слишком сложно для произношения... Можно, я останусь Катей? Впрочем, если хочешь, дай мне любое другое имя, ― покорно произнесла она.
― Ладно, пусть будет Катя, ― кажется, ситуация кардинально изменилась: теперь я диктовал условия, а она подчинялась. Не могу сказать, что совсем перестал её бояться, но на душе стало немного спокойнее, ― подумаю, кого можно поселить в квартиру, только без детей, конечно. И не раньше, чем через полгода, когда завещание вступит в силу. Но если ты хотя бы раз кого-нибудь побеспокоишь...
― Нет, клянусь своими родителями, ни за что на свете...
― У тебя и родители есть? ― это заявление меня почему-то потрясло.
― Конечно... Знаешь, я тогда была совсем девчонкой, твоей ровесницей, наверное. Не знаю, живы ли они сейчас и ждут ли меня до сих пор, ― незнакомка трогательно, совсем по-детски шмыгнула носом, снова смахивая слёзы с бледных щёк.
― Вот, значит, как, не шутишь опять?
Она не ответила, тихонько всхлипывая... Вдруг что-то изменилось в её красивом лице, словно неожиданная мысль пришла в голову. "Другая Катя" смотрела на меня с непонятной надеждой, теперь её тихий голос не просил, а умолял:
― Митя, и надеяться не смею, что ты согласишься. Наверное, я этого не заслуживаю, но всё-таки спрошу: смог бы ты простить мне то зло, что я причинила? Только подумай, прежде чем отвечать. Я говорю о настоящем, искреннем прощении. Это для меня очень важно, ты даже не представляешь ― насколько...
Ах, если бы она знала, как в тот момент мне хотелось крикнуть ей одно слово:
― Забудь!
Но я промолчал.
Она была права ― не стоило вот так бросаться словами. Способен ли я простить или буду наслаждаться её муками, представляя, как ей больно? Вряд ли. Что может быть страшнее одиночества? Ничего. Она осталась одна в чужом мире, не по своей воле покинув родных, и столько лет, наверняка, скучала, как я теперь тоскую по в одночасье потерянной семье. Мне ли не знать ― каково это, быть одному в целом мире?
