Русская литература,

XXI

век

Трехкратный обладатель премии «Большая книга», в том числе за последний роман, двукратный – премии Национальный бестселлер. Как тут не сомлеешь перед безусловным авторитетом? Но, к сожалению, далеко не все так просто.

Крепнущая сегодняшняя тенденция в российской литературе развивать мир вокруг известных исторических событий сама по себе может и не плоха в принципе, к тому же, относительно популярна среди массового читателя и даже у критиков. Но, как бы поточнее выразиться, это направление в большей степени носит познавательное, информационное, часто даже прямо ликбезовское значение, чем является квинтэссенцией художественности в литературе. Ну кто бы мог подумать, что существовала в двадцатых годах XIX века некая, пусть небольшая, но все же прослойка людей, чаще всего европейцев, с отдельным названием филэллины, то есть любящие греков, сочувствующие их борьбе за независимость против Османской империи до такой степени, что бросали все и ехали в Грецию воевать за правое дело, клали жизни за это (тот же Байрон). В Греции они видели идеал устройства жизни, искусства, всего-всего, но их сегодняшние представления основывались на мифах древней истории, когда действительно греки были авангардом европейской цивилизации. Когда филэллины прибывали в ту, современную им Грецию, они видели совершенно иную, можно сказать, обратную картину к их умозрительному идеалу. Греки ленивы, не организованны, жизнь у них пущена на самотек. Но, тем не менее, они с помощью извне воюют с османами, и дело это благородное. Но вот не хочет царь-освободитель Александр I помогать грекам, хоть ты тресни, всячески уворачивается от прямого столкновения с османами. Так и умер, причем бестолково умер, простудившись во время отдыха в Таганроге, ничего не сделав для греков, хотя мог бы. И логика романа нас подводит к мысли, мол, и поделом ему, даже труп несколько месяцев не забирали в Питер для похорон. Был бы более отзывчив к Элладе, глядишь, все по-другому бы обернулось.

Много места в романе занимает осада турками Акрополя, мужественная борьба защитников в условиях практически полной блокады. Но потом оказывается, что блокада не такая уж и полная, существует тайный подземный ход, через который доставляется порох защитникам.

В конечном итоге, осада была снята, османы благородно отпустили защитников на все четыре стороны, а союзники во главе Греции посадили немецкого принца, который прямо рядом с Парфеноном начал строить свой неуклюжий дворец.

Я к тому, что тональность произведения как-то все максимально приземлить, опустить на грешную землю, напустить разочарование на все и вся, пусть и на фоне фактически легендарных исторических событий.

Безусловно, стиль присутствует, часто встречаются забавные обороты речи, да собственно конструкция, схема, устройство романа интересно, позволяет с максимальной дотошностью описать происходящие события, обстановку вокруг них, а также внутренние чаяния персонажей. Авторской речи нет, как и авторского отношения, все на совести самих героев. Все это так, но все равно что-то здесь не так. В голове безусловно появились новые исторические знания о давних событиях, нравах тех времен, колоритные персонажи, опять же как обойтись в романе без чувств и доли мистики. Но ориентироваться на эту книгу как лучшее из написанного у нас за последний год, нет, не хочется.

Второе место Национальной премии "Большая книга" за 2021 год.

Документально-художественная реконструкция жизни российского писателя второй половины ХIХ века. Собственно, это больше научная работа крупного филолога с тысячью ссылок на источники, однако написанная в том числе и для массового читателя понятным языком и внятно изложенными мыслями.

До прочтения этой книги Лесков представлялся этаким кондовым русским писателем консервативного толка с неуклюжим, манерным языком, через который продраться стоит большого труда. После "Левши" осталось, что, мол, пусть мы лапотники, но не лыком шиты, утрем носы всяким-разным аглицким мастерам, на это хватит нам и сил, и духу. А вот потом начинается опять всегдашняя грязь и нищета и беспредельная бюрократия начальства. Странное впечатление, двойственное, как будто упоение и бахвальство непонятно чем. А леди из Мценского уезда так то просто русская экстремальная версия госпожи Бовари и Терезы Ракен, беснование внутренне неустроенной женщины. Что здесь своего, органичного, неповторимого?

Оказывается, все не так просто. Автор пытается доказать, что Лесков далеко не писатель второго ряда следом за Толстым, Достоевским, Тургеневым, а чуть ли не законодатель российских литературных мод того времени, мостик к модернизму ХХ века.

В молодости Лесков, работая коммивояжером, несколько лет мотался по глубинке, проникаясь жизнью людей в провинции, набираясь впечатлений, которые, обрастая художественными деталями, вылились позднее в очерки, рассказы, повести и романы. Публицистичность всегда буквально сквозила в его творчестве. Он вычитывал в газете житейский анекдот и делал из него рассказ или повесть. В последнее десятилетие исчерпался, запас жизненных впечатлений, и писатель часто просил знакомых что-нибудь рассказать занятное, чтобы найти тему очередного рассказа.

Автор дает четкие характеристики исторических эпох 60-х, 70-х, 80-х годов позапрошлого века. Наступление нигилизма, убийство Александра II, приход реакции при Александре III. И всем этим извивам общественной жизни с одной стороны Лесков пытается следовать, с другой – его бунтарский характер восстает против окружающей общей усредненной массы мнений, и он часто публикует произведения в пику тенденциям общественной мысли. Многие его не любили, в том числе за вздорный характер, последнее десятилетие он стоял особняком как в литературной жизни, так и был одинок в личной.

Но это ладно, его, как говорится, планида. Но насколько велик, самостоятелен Лесков в русской литературе? Сомнения остались, автор не до конца убедил. Конечно, без прочтения какого-либо из его значительных по объему романов, малоизвестных широкому читателю, таких как "Некуда", "Соборяне", "На ножах", "Захудалый род", сложно рассуждать на эту тему. Насколько его языковые выкрутасы оправданны, насколько вычурность языка подкреплена глубиной, значительностью содержания его художественных текстов? Пока остается не очень ясным.

Продолжение давнего романа "Метель", дополненное и расширенное описание той загадочной апокалиптической вселенной, будущей России. Ярко, красочно, забавно, похабная ирония, юмор ниже пояса – все присутствует, но это уже визитная карточка творчества Сорокина, никуда не деться. Мелькнула мысль, а что если убрать из романа похабный нарратив, многое ли изменится по сути? Уверен, немного потеряют тексты Сорокина от подобной экзекуции. Конечно, 18+ останется, полностью все под ноль вычистить не удастся, но это и не требуется. Лишь смакование убрать и не затягивать описание щекотливых моментов. Ведь Татьяна Толстая в "Кыси" обошлась без, и все получилось не хуже. В остальном фантазия автора бесподобна, оригинальна, неожиданна.

Альтернативная история российского прошлого, новый нэп, объявленный Берия после смерти Сталина, другие живые разумные сущности, большие, маленькие и прочие жили всегда, а потом появились новые живые искусственные продукты генной инженерии, такие как черныши и прочие твари. Разнообразный сказочный мир, однако все та же в основе своей человеческая цивилизация, но расширенная, дополненная и идущая своим историческим путем. Вероятно, автор пытается утрировать и экстраполировать на будущее некие зародыши процессов, происходящих сегодня, то есть выступает в роли прорицателя.