У него не было времени, вот в чем дело. Мало времени дал ему Забелин. «Значит, ты винишь Забелина? – спросил он самого себя, – значит, это Забелин во всем виноват? Нет, не прав ты! Если хотел заниматься «Тойотой», Антоном и его нариками, надо было отказать от работы в группе, никому не морочить голову. Но тебе нужны были именно ваххабиты, а борьба с наркотрафиком уже не в приоритете. Вот так!»
Сделав нелицеприятный вывод, Ковалев нахмурился, закусил губу, его мальчишеское лицо огрубело и ожесточилось. Он не привык критиковать себя, и если делал это, то крайне редко, не особо казнясь за допущенные ошибки. В прежнем отделе Снегирев поощрял в нем игру в раздутое самолюбие, соперничество с другими операми, поскольку считал, что завышенные амбиции, раздутое эго, только приносят пользу, а равнодушный человек никогда не будет стараться. Трудно сказать, прав был Снегирев или нет, но его отдел всегда хвалили за результаты, сотрудников поощряли первыми. А то, что в коллективе установилась склочная атмосфера, выражавшаяся принципом философа Гоббса12 «человек человеку волк», это начальство волновало меньше всего.
Работая у Забелина, Дмитрий старался быть справедливым и объективным. И оказалось, что это с непривычки трудно. От неприятных раздумий его отвлек звонок на сотовый телефон. Не отрывая глаз от дороги – движение на шоссе оказалось довольно плотным, – Дмитрий ответил Роме Песоцкому, это звонил он.
– Привет, Димон! – говорил Роман как всегда оптимистичным жизнерадостным тоном и Ковалев, недовольный собой и своей поездкой, с раздражением вспомнил большие лошадиные зубы приятеля.
– Здорово, Ромка! – нехотя отозвался он.
– Слушай, тут тема одна нарисовалась, надо с тобой сегодня пересечься. Давай в баре стрелу забьем? Я угощаю!
– Угощаешь? – машинально переспросил Ковалев. Идти вечером и встречаться с Песоцким ему было неохота, но этот черт навязчив, прилипнет – не отвяжешься. Как говорят бабы: «Ему проще дать, чем отказать». – Ладно! – согласился он, – я сейчас в дороге, давай, как приеду на место созвонимся.
– Окей!
– А может, – тут внезапная мысль пришла в голову Дмитрия, поскольку он вспомнил интерес, проявленный Забелиным к Ярковой, – может, и Оксану с собой захватим? Вспомним старые годы, так сказать?
Песоцкий замялся, и после некоторой паузы, отверг спонтанное предложение приятеля.
– Нет, давай пока вдвоем! – сказал он. – А с Оксанкой потом пересечемся, я отвечаю!
Москва, ЦАО, район Полянки, бар-ресторан «Дольче Вита», вечером того же дня
Стоял вечер, теплый, уютный, расцвеченный желтыми огнями фонарей и ярких вывесок. Воздух не успевал остывать, и потому на улице, даже в этот поздний вечер, было тепло, можно ходить в майке, джинсах или даже шортах с босыми ногами в резиновых тапках-шлепанцах. Многие так и делали – слонялись по центру Москвы, отдыхали, перебираясь из одного бара в другой.
Бар-ресторан «Дольче Вита» сегодня оказался полон посетителей, впрочем, как и всегда в эти летние вечера. Из-за разлитой в сумеречном воздухе духоты часть столиков с зонтиками вынесли прямо на тротуар перед входом. Зонтики в эти вечерние часы были не особо нужны, но они прикрывали головы клиентов от навязчивого света уличных фонарей, защищали от сильного ветра, когда тот внезапно поднимался и летел вихрем по улице.
За одним из столиков пристроились Ковалев с Песоцким. Они сидели и неторопливо пили пиво, наслаждались вечером, покоем, лениво рассматривали публику, фланировавшую по тротуару. Некоторое девушки, одинокие или гуляющие парами, выразительно смотрели на них, улыбались, хихикали, привлекали внимание молодых людей, сидящих в одиночестве. Девушки скучали. Но Ковалев с Песоцким, улыбаясь в ответ, не делали никаких поползновений, чтобы усадить рядом с собой этих скучающих девушек, жаждущих вечернего общения.
Правда, Рома сделал исключение, решив флиртануть с одной из таких скучавших, одиноко шагавшей мимо них, девиц. Та шла, как ему показалось, с грустным выражением лица и Песоцкий, чуть приподнявшись, сказал ей навстречу:
– Девушка, составьте нам компанию! Меня зовут Роман.
Девица ожила и хихикнула:
– А меня поэма!
Дмитрий пил маслянистое пиво, заедал солеными арахисовыми орешками, расслабленно улыбался. Выпив, он ставил пустой бокал на край столика, залитый янтарным фонарным светом, заказывал у официанта новый бокал.
– Как себя чувствуешь, башка не болит? – подал голос Ромка, намекая на недавнюю контузию, полученную при взрыве «Тойоты».
– Не-а, – протяжно ответил Ковалев, – прошло вроде. Что у тебя за разговор? Случилось чего?
Песоцкий запустил руку в карман брюк и оттуда он извлек гильзу, подобранную в траве, на обочине дороги, ведущей в товарищество «Сенеж». Гильза в свете фонаря, падающего на край столика, была почти незаметна в желтом свете, похожа на забытый кем-то золотой колпачок авторучки и потому казалась вполне безобидной. Дмитрий осторожно подцепил ее, вставив зубочистку в отверстие, осмотрел, спросил без особого любопытства:
– Это откуда?
– Понимаешь, Димон, недавно выезжал на мокруху, двух жмуров осматривал. Кстати, Оксана тоже там была. Так вот, в траве нашел эту гильзу.
– Ну и что?
– Показалась мне странной. Сечешь? Гильза чуть больше, чем у Макарова, я сравнивал. Похоже, от «Гюрзы» или «Вектора». И я загрузился: какого лешего здесь стреляли из спецоружия? Там ведь простые дачники были в машине – парень и девчонка. Кажется, «Гюрзой» ваш спецназ оснащен?
Лицо Дмитрия, до того бывшее расслабленно-довольным и вполне безмятежным, сразу напряглось и стало сосредоточенным.
– Думаешь, спецназ? – уточнил он.
– Нет, причем тут спецназ? – поморщился Роман на недогадливость приятеля. – Кто-то надыбал ствол, чуешь? Ствол не простой, не травматика, такой в магазине не купишь для переделки в боевой.
– Прикольно! – пробормотал Ковалев. – А ты что, уволок улику оттуда?
– Если что, я вернусь и найду гильзу на том же самом месте.
– Ты из-за этого не хотел приглашать Оксану?
– Ага!
Дмитрий хмыкнул: – Фокусник! Окей, гляну.
Он взял бумажную салфетку со стола, аккуратно закатал в нее гильзу и положил в карман рубашки. После этого продолжил интересный разговор:
– Слушай, а пули в теле? Их же найдут и поймут, что там спецоружие применили.
– Пока они обнаружат, пока идентифицируют, – ухмыльнулся Песоцкий, – вы быстрее сработаете.
Они продолжили пить пиво, но былая безмятежность и расслабленность покинула их, словно нечто грозное и опасное повисло над столиком вместе с молчанием. Подняв голову вверх, Дмитрий рассеянно посмотрел на раскрытый над головой зонтик и вдруг представил его щитом от бедствий, грозящих им с Ромкой, по крайней мере, этим вечером. Из-под этого щита уходить не хотелось.
Мимо изредка проезжали машины, чертя по асфальту светом фар, загадочные, замысловатые буквы. Из них, пожалуй, можно было составить сообщения, если бы Ковалев знал азбуку символов. Автомобилей на улице было мало – большинство уже покинуло центр Москвы и разъехалось по окраинам, а здесь остались немногие, напоминающие случайных прохожих, заблудившихся в переулках старого города. Они проезжали и не мешали сидеть ему и его приятелю Ромке здесь, перед кафе за столиком, наслаждаться теплым летним вечером.
– Что вам принести? – вдруг услышал он голос официанта, оторвавший его от созерцательного раздумья. Но вопрос официанта оказался адресован не им. За соседним столиком сидела девушка, возле нее стоял официант и принимал заказ.
– Зацени девчонку! – прервал Рома установившееся молчание, которое, по всей видимости, его – говорливого и жизнедеятельного парня, – чрезвычайно угнетало.
Но Ковалев и без его слов заценил девчонку. Она была в летнем платье из просвечивающей ткани, сквозь которую белели контуры бюстгальтера и трусиков, но в этом не было ничего вульгарного – вся молодежь ходила так жарким летом. Девушка заказала мороженое с кофе-эспрессо, и в большой чаше официант принес три мороженных шарика: желтый, зеленый и розовый. Взяв ложечку, она стала осторожно отправлять кусочки мороженого в рот, запивая кофе мелкими глотками. Она делала все нарочито аккуратно, медленно, пластично, словно умывающаяся утром кошка, протирает себе мордочку.
