– Фух, пронесло. Не заметил. И настроение у него сегодня отличное. Люблю такие дни.

Ольга быстро чмокнула ее в щеку и мы занялись обедом. Когда все было почти готово на кухню вернулся отец. Сел за стол, похвалил нас, сказав, что на кухне пахнет просто божественно, а после этого, обвел взглядом, кухонные полки спросил:

– Девочки, а где телефонный справочник? Он лежал на верхней полке.

Мы замерли, обдумывая ответ, но Иришка нас опередила, сказав:

– Мы его сегодня выкинули. Он был такой старый и пыльный. И кому он нужен? Только, если мамонтам, но они давно вымерли.

Отец медленно повернул голову и посмотрел внимательно на каждую из девочек, благодушие медленно исчезало из его глаз, уступая место лихорадочному блеску, не предвещающего ничего хорошо, затем он покраснел и начал кричать.

– Каким к черту мамонтам? Где справочник? Там лежит важная вещь! – после этого он поднялся и подошел к нам.

Ольга стала пятиться в сторону мусорного ведра и со словами «простите девочки, не пронесло», открыла дверцу. После этого отец ее грубо оттолкнул, вынул из мусорки справочник, покрытый розовыми, белыми и коричневыми липкими пятнами, посмотрел на нас и прошипел:

– А это, что такое?

Мороженое густой лужицей стекало по его руке.

***

После встречи с Ниной Марк еще немного побродил по парку, раздумывая, стоит ему сегодня возвращаться на работу или все-таки поехать домой, где его будет ждать вкусный обед, бокал коньяка и прелестная, готовая ко всему, Кристина в одном из своих соблазнительных халатиков. Направляясь к машине, он так ничего и не решил. И даже после того, как он завел двигатель и тронулся с места он так и не понял в какую сторону ему ехать. Он думал о Нине и их разговоре. Откровенно говоря, он не рассчитывал получить отказ. Он понимал, что она вряд ли будет рада его видеть, памятуя о том, как тяжело они расставались. Сколько времени еще должно пройти, для того, чтобы они смогли нормально общаться? Прошло шесть лет, неужели нужно ждать еще столько же? А может быть причина в том, что они слишком часто сталкивались за эти годы. В городе ее знали и любили. Его просто знали. Ее приглашали на все городские мероприятия, потому что хотели там видеть. Его звали, потому что были должны это делать. С ней общались легко и непринужденно, перед ним все больше заискивали. Она получала удовольствие от всех этих собраний, открытий, вручений. Он всё это ненавидел, но продолжал приходить. Себе он это объяснял тем, что ему все-таки небезразлично то, что происходит в городе. Но наедине с собой он признавал, что на самом деле он хотел увидеть Нину. Хотя бы издали. Нет, он не был юнцом, который увивался за дамой и не знал, что ей сказать. Видеть Нину – удовольствие особого толка. Вот она стоит, губы растянуты в улыбке, кто-то пожимает ей руку и говорит что-то смешное на ухо. Её прекрасный смех заполняет все вокруг. Издали она кажется такой цельной, такой притягательной, надежной, успешной, уверенной в себе. Но он знал, что стоит подойти поближе и заглянуть поглубже, как можно увидеть темноту, заполненную шрамами и увечьями, невидимыми для человеческих глаз. Он любил в ней эту темноту. И получал наслаждение от того, что был уверен, что он единственный человек, который знает какая она на самом деле. Он смотрел на нее пристально, ровно до тех пор, пока её прекрасная головка не поворачивалась в его сторону и они встречались глазами. Он видел ее оцепенение, оно длилось буквально секунду. Но даже этой секунды хватало, чтобы испытать уверенность, в том, что она его не забыла и он по-прежнему для нее что-то значит. После того, как вышла ее первая книга, он был уверен, что она уедет в Москву. Тем более все вокруг говорили, что у нее роман с кем-то из издательства. И вопрос о ее переезде решен. Но она всех удивила, вернувшись в свой родной город вместе с тем типом, о котором говорили. Он оказался какой-то шишкой в издательстве, уставшей от столичного шума, и перебрался вместе с Ниной сюда. Марка это совершенно не напрягло. После их расставания у нее случались романы, но никогда ничего серьезного. Поэтому, когда он услышал о том, что Нина и московский клоун поженились, всего лишь после двух месяцев совместного проживания, он был настолько взбешен, что не успел оглянуться, как уже въезжал во двор ее дома, но выходя из машины, он осознал, что сказать ему будет нечего. После их расставания, она была вправе творить все, что угодно. В конце концов, это он разорвал их отношения. О чем иногда жалел. Например, сейчас. Дело Рагозиных заставило его в подробностях вспомнить о другом деле. Личном. Нинином. Когда он увидел одну сестер, среднюю – Марию и заглянул ей в глаза, по его спине прошел холодок. Этот взгляд он однажды уже видел: отчаянный, растерянный, загнанный. Такими глазами на него смотрела Нина много лет назад. И именно в этот момент интуиция шепнула ему, что этих двоих непременно надо познакомить. Если у кого и получится разговорить Марию, то это будет Нина. И неважно, какую цену заплатит каждая из них. Собственную интуицию надо слушать, в этом Марк был абсолютно уверен. Свою блестящую карьеру от простого следователя до прокурора города он построил, опираясь на свое непревзойденное чутье, которое еще ни разу его не подводило. Поэтому Нину придется уговорить или заставить встретиться с Марией, а добровольно она это сделает или по принуждению, будет зависеть от нее. В этой ситуации для себя он видел сплошные плюсы. И девчонку, может быть, удастся разговорить, и Нина будет рядом. Их сегодняшняя встреча напомнила ему о том, как давно он не был к ней так близко. Не чувствовал ее запах и не касался кожи. Как хорошо ему, когда она рядом. Он снова и снова перебирал свои ощущения после встречи с ней, в голове стали проносится воспоминания о том, какой безумный секс у них был когда-то, как ему сносило голову, только от одного взгляд на нее. Да и что там, до сих пор сносит. Поэтому сейчас выбор для него был очевиден. Нужно ехать домой, прямиком в объятия Кристины. И сегодня ей придется простить Марка, потому что думать он будет совсем не о ней.

***

Ольга была рада оказаться в одиночной камере. Наконец-то долгожданная тишина. Если бы ее постоянно не дергали на бесконечные допросы и экспертизы, было бы вообще хорошо. Нет, конечно, ей не хватало нормального душа, телефона и свежей одежды, но сейчас без всего этого можно обойтись. Главное – она одна. Расчесывая пальцами свои длинные волосы, она думала о девочках. Об Ире и Маше. Она надеялась, что о них мало-мальски заботятся. Особенно об Иришке. Она была самой уязвимой из них троих. Сейчас Ольга ругала себя за то, что младшая сестра оказалась здесь с ними. Когда они разбирались с отцом, Иру надо заставить уйти куда-нибудь из дома. И ей бы не пришлось проходить через все это. Но она настояла на своем. Мол «один за всех и все за одного». Идиотский старый фильм. И фраза идиотская. Не надо было смотреть его с девочками. Лучше бы включила им «Том и Джерри» или еще какую-нибудь фигню и не было бы этих дурацких разговоров о благородстве и единстве. «Когда твой друг в крови…» и все прочее. Иришка обожала смотреть «Трех мушкетеров», ни один диснеевский мультик не вызывал в ней столько восхищения, как история о четырех друзьях и Леди Винтер. Она даже упросила отца купить книгу. Хотя в чем он никогда им не отказывал, так это в книгах. Главное, чтобы они были в одобренном им списке. Кстати, по иронии судьбы «мушкетеров», в списке не было. Поэтому, пока Ира не сказала, что фильм – это экранизация романа Дюма, отец об этом не знал. А он не любил чего-то не знать, особенно, когда ему прямо на это указывали. В тот вечер Иришка отделалась огромным синяком на пол-лица, зато потом ходила довольная, не выпуская книгу из рук. А Ольга в очередной раз винила себя в том, что не смогла предотвратить новый синяк у сестры. Ее сердце всегда болело за Иру. Она была самой младшей из них троих и, несмотря на это, от отца ей доставалась не меньше, чем им с Машей. Но, если они уже привыкли к тому порядку вещей, то для Иры это так и не стало частью жизни. Каждый раз, когда отец поднимал на нее руку, она широко раскрывала глаза от удивления, а потом долго плакала и поминутно восстанавливала события, пытаясь понять причину жестокости на этот раз. Как правило, она винила себя и уже через пару дней она бросалась отцу на шею и все время говорила ему, как она его любит. И это не было притворством. Она действительно его любила и верила его методам, которые он сам называл «достойным воспитанием». Ольга всегда считала, что Иришка не от мира сего, она была совершенно на них не похожа. Ее реакция на слова или поступки других людей всегда отличалась от реакции старших сестер. Казалось, что у нее был свой мир, в котором она находила убежище от реальности. И на других людей она тоже смотрела сквозь призму этого «мира». И Ольга невольно делала все для того, чтобы уберечь Иру и ее собственный купол от окружающей их действительности. Отношение к Маше отличалось. В Маше было то, что Ольге тоже бы хотелось видеть в себе. Маша была оплотом спокойствия и безразличия. Машины слезы Ольга видела дважды за все время. Первый в ту памятную ночь, о которой не хотелось вспоминать. Второй в тот вечер, когда они расправились с отцом. Иногда Ольга думала, что если бы они были стихиями, то непременно сама она была бы огнем, Иришка – воздухом, а Маша была бы самой обманчивой и непредсказуемой, спокойной и в тоже время разрушительной. Без сомнений, она была бы водой. И в тот их последний вечер, к удивлению Ольги, она превратилась в цунами.