Следующая пара дней прошла как в самом невероятно фантастическом романе. Мне исправно давали вполне неплохое пропитание. Девочка помогала во всех моих нуждах. Так что мое заточение можно было считать довольно сносным, при прочих равных условиях. Голова почти не кружилась, но нога моя распухла и сильно болела. Мне сделали шину из большой металлической пластины и полосок ткани. Поиски выхода ни в одном помещении успехом не увенчались, но я просто не могла оставить этих попыток.
Подземное убежище профессора Лайтнинга представляло собой только два выше описанных помещения, соединенных коридором с «удобствами». С моим появлением он и вовсе не покидал лаборатории, оставив жилую комнату исключительно «женской» частью. Надо отдать должное благородству этого гениального мужчины. Понимая мое положение, он даже не прикасался ко мне без веской причины, чтобы не вводить в смущение. Мне во всем помогала Элен. Она почти всегда находилась рядом. И я рассказывала ей сказки, придуманные для моих детей. А профессор иногда покидал свое убежище. Но то, как он уходил и возвращался, так и оставалось тайной. Время суток в таких условиях определить было почти невозможно. Так что здесь приходилось верить на слово. Единственное, Лайтнинг как-то приглушал свет, когда мы с Элен отправлялись ко сну.
Но невероятнее всего было наше общение с профессором. Несмотря на то, что Лайтнинг держал меня в подземелье против моей воли, ни злости, ни обиды у меня не осталось. Я начала проникаться к этому гению уважением и пониманием. Во мне стали зарождаться неведомые ранее чувства.
Я невольно сравнивала Вильяма Лайтнинга с Ричардом. Мой муж был ярко рыжим, на нем всегда останавливался взгляд, а профессор имел насыщенный серый окрас, и взгляд на нем скорее отдыхал. Глаза были у обоих желтые. Но взор Ричарда, как правило, излучал сдержанное спокойствие, а взгляд Лайтнинга вспыхивал ярче фонарей, особенно когда тот увлекался рассказами. Ученый был моложе и импульсивней степенного лорда. Но дело было не во внешних различиях, а в отношении ко мне.
Нет, мне совершенно не на что было жаловаться, как женщине. Муж мой занимал высокий пост. Чем выше Ричард поднимался по карьерной лестнице, тем больше погружался в служебные заботы и меньше времени уделял семье. Конечно, былой страсти за годы брака между нами не осталось. Но мы по-своему любили друг друга. Он не скупился на все нужды и прихоти домочадцев, не был груб ни со мной, ни с детьми, ни даже с прислугой. У меня были хорошие дети, роскошный дом, привилегии и положение в обществе. В отличии от многих женщин, я могла считаться счастливицей.
Но теперь внутри меня происходило нечто, ранее незнакомое. Никто из нас не мог бы сказать, в какой момент это произошло. Вдохновленный моей подсказкой с уравнением, Лайтнинг, начал показывать мне свои тайные изобретения. Он рассказывал, учил меня, объяснял. Но без снисхождения, как обычно делал мой брат Сеймур. Видя во мне благодарного слушателя и ученика, он вдохновлено рассказывал о самых разных вещах из своей сферы. В числе прочих удивительных вещей, мне были выложены чертежи той самой механической лошади, которая стала причиной моего теперешнего положения. Копыта ее и колеса необычной кареты, в которую она впрягалась, были покрыты неведомым и поныне материалом, который позволял практически не издавать звука при передвижении. Вот поэтому-то, я и не слышала надвигающейся угрозы из переулка. И в отличие от обычной упряжки, она остановилась передо мной почти мгновенно, минимизировав мой ущерб.
Я не могла всего объяснить, и он тоже. Но между нами иногда будто пробегали молнии, заставляя замирать, забыв о необходимости дыхания. В такие моменты, будто даже боль в моей ноге пропадала, а в его глазах будто вспыхивало пламя. Ни о чем кроме беседы и речи быть не могло. Проявив подлинное благородство, профессор не позволял себе ни малейшей вольности в моем отношении, как настоящий джентльмен. Здесь было нечто большее, за гранью понимания и материального мира. Само собой разумеющееся, я осталась честна перед мужем, как истинная леди.
На четвертую ночь моего пребывания в тайном убежище, Лайтнинг разбудил нас с Элен. «Скорее, собирайтесь, мы уходим» — встревожено торопил профессор. Сундука, разделявшего наши перины, уже не было. У девочки остались только кукла и книга, а у меня кроме мешочка с драгоценностями и вовсе ничего не было. Я спрятала украшения в корсет, и мы вышли в большую комнату. Там уже не было ни книг, ни чертежей, ни некоторых приборов.
Профессор объявил: «Через несколько часов Вы будете дома леди». «И Вы теперь так просто отпустите меня? Ведь я так много здесь увидела и узнала» — встревожено усомнилась я. «Ничего такого, что теперь стоит делать тайной» — спокойно сказал ученый — «Лгать Вы не умеете, так расскажите все, как было. А что касаемо моих изобретений, так Ваше описание без моих записей не будет иметь никакого смысла. Теперь я ничем не рискую, отпуская Вас. Вашей же репутации ничего не грозит. Вы стали невинной жертвой и ни как не были связаны со мной прежде. Любое разбирательство докажет Вашу непричастность к моим деяниям».
Профессор зажег фонарь и коснулся одного из каменных блоков, в казавшейся до сего момента глухой, стене открылся проход в глубину подземелья. Мы двинулись в темноту узкого тоннеля. Недовольный скоростью нашего передвижения, Лайтнинг подхватил меня на руку: «Простите, леди Голдфилд, но надо спешить. А вы сейчас на это с больной ногой не способны». Я не стала сопротивляется, вариантов, кроме как довериться ему больше не было.
Профессор шел быстрым шагом, Элен вприпрыжку бежала рядом, крепко сжимая куклу и книгу. Наш путь показался довольно длинным, но ученый даже ни разу не приостановил шаг, хотя нести меня так долго, вероятно, было довольно тяжело.
Наконец, мы попали в подвал, в глубине тоннелей прогремел ряд взрывов. «Вот теперь почти все мои тайны надежно похоронены. Если даже когда-нибудь докопают до моего убежища, то найдут только куски искореженного металла». - вздохнул Лайтнинг. И как только мы поднялись на поверхность, фундамент заброшенного здания рухнул, похоронив тайну тоннеля. Неподалеку стояла та самая механическая лошадь со странной каретой. Багаж был погружен и все было готово к дальнейшему путешествию.
Лайтнинг стал устраивать Элен в карете, а я стояла в совершенной растерянности. В свете тусклой луны кругом были видны какие-то заброшенные строения, и стояла пугающая тишина. Место, где я сейчас находилась, мне было не определить и при дневном свете, а уж среди густой ночи и подавно. Я была почти свободна, но представить не могла в какую сторону кинуться. Профессор подошел ко мне. Он заметно волновался. Минуту мы стояли молча глядя друг на друга. Глубоко вздохнув, Лайтнинг прервал молчание: «Вот и пришла пора прощаться. За те немногие часы, что мне выпало общаться с вами, мы разделили нечто волшебное. Простите меня за все. Вы свободны. Прощайте, леди Истер. Вы навеки в моем сердце». Я не успела ни чего ответить, как лицо мое накрыло облаком некого газа. Мир вокруг расплылся, а затем и вовсе наступила темнота.
Очнулась я в своей комнате. В окно пробивался тусклый рассвет. Кругом стояли наши верные слуги, а Ричард сидел рядом и держал меня за руку. В глазах моего супруга отразилось столько радости, как будто на него свалились все блага мира. Он только и смог тихо прошептать: «Как же мы все за тебя боялись».
После перины на полу, кровать казалась мне мягким облаком, а весь дом - необычайно комфортным сказочным замком. Привычные вещи стали обретать новый смысл. Врачи подтвердили, что за время моего заключения со мной действительно хорошо обращались. Нога моя вскоре вовсе перестала болеть.
Мою историю пришлось неоднократно пересказывать родственникам, знакомым, полицейским и военным чиновникам. Женщины в обществе восхищались моей смелостью. А мужчинам Ричард запретил выражение своих мыслей под страхом жестокой расправы. Постепенно шумиха утихла, и меня оставили в покое. Жизнь потекла своим чередом.
