Ужасно захотелось посмотреть в окно, и я встала с кровати, босиком прокралась к стене, придерживая в руке свечу. Но окно снаружи было наглухо закрыто железной пластиной. Я попыталась ее открыть, но меня схватили за руку. Это снова была блондинка. Она отрицательно качнула головой. Снаружи снова закричали, и я выдернула руку. Какие же они все здесь трусливые и бесчувственные! Кому-то нужна помощь! Кто-то попал в беду! Дернула шпингалет на окне и попыталась поднять пластину. Но она намертво вросла в пазы. Сбоку есть ручка. Я несколько раз ее подергала, но она не поддалась.

Блондинка развернула меня за плечо и покрутила пальцем у виска. Она начала закрывать окно, а я ей не давала это сделать. Мы тихо боролись. Пока окно не захлопнулось мне на пальцы, и шпингалет не поранил мне руку до крови. Как в замедленном кадре капля моей крови упала на ковер, и блондинка взглядом проследила за ней, а потом расширенными от ужаса глазами посмотрела на меня. Бросилась в постель и укрылась с головой. Хруст снега за окном стал явственней. Он словно приближался, а потом раздался ужасный оглушительный звук, и окно сотрясло, как от удара.

Девушки всхлипнули, а я с диким страхом смотрела на дергающуюся пластину. На ней появились вмятины, и ее словно кто-то пытался выдрать снаружи. Тяжело дыша, я смотрела на оставшиеся следы. Из-за окна доносилось утробное рычание…оно напоминало рычание огромного хищника.

Наша комната на втором этаже…собаки сюда не допрыгнут.

На какое-то время все стихло. С трудом хватая воздух, все смотрели на окно, как вдруг что-то огромное ударило в дверь. Один раз, еще один, сотрясая всю комнату. Номер Двадцать Один бросилась ко мне с каким-то бутыльком в руках, она вылила его содержимое мне на рану, потом быстро перебинтовала ее, оторвав кусок от своей простыни.

Удары в дверь прекратились. Раздались звуки как будто нечто невероятно мощное, нечто или некто принюхивается к воздуху. Но теперь всю комнату наполнил удушливый аромат роз.

Раздался оглушительный рык, скрежет когтей и отдаляющийся топот.

Блондинка выдохнула, а потом дала мне пощечину. От неожиданности я чуть не заплакала, а она отвернулась от меня, укрылась с головой, и лишь сейчас я увидела, как мелко она дрожит от ужаса, как намокла на спине от пота ее ночнушка.

Уснула я только под утро. Всю ночь, пока не погасли свечи, я смотрела на вмятины…на железном заслоне. Вмятины, похожие на следы чьих-то гигантских лап.

Глава 6

Смотрю в его глаза, своими затуманенными от слез и понимаю… что ДО – это еще не было рабством. ДО еще была свобода. Свобода сердца, души. Больше я не свободна. Я зависима… потому что, глядя в его глаза прочла свой приговор и это не тот приговор, которые читали Нихилы в глазах своих Хозяев, я прочла приговор своей воле. Рабство начинается не с метки на одежде и чипа под кожей, рабство начинается тогда, когда понимаешь, что готова сама стать на колени и склонить голову… когда твоя душа уже на коленях.

(с) Ульяна Соболева. Позови меня

Я провела там больше двух недель. Они были похожи одна на другую. Подъем в пять утра, умывание, одевание, легкий завтрак и уроки до полудня. Первые дни мы изучали этикет в доме Архов. Теперь я запомнила, что император и его мать называются Арх и Архбаа. На каком это языке? Не знает никто, и ответа на этот вопрос просто нет. Возможно, он имеется в тех книгах в огромной библиотеке. Книгах, написанных на неизвестном мне языке. В черном переплете с золотым тиснением. Мы учили наизусть что можно, а что нельзя делать таким, как мы. Они называли нас – Эскамы. Потом, спустя время, я узнаю, что это значит – мясо. Слово на латыни. Мясо – рабы. Даже хуже – предметы обихода. Нас пятеро, и мы все принадлежим Арху Вахиду. Есть эскамы Роксаны, а также Архан – Азизы, Асмы, Анисы и Айше. Это младшие сестры императора. А также эскамы наложниц…Наложницы. Они мне казались неземными существами, которые обитают чуть ли не в самом поднебесье. А еще…еще меня сжигала адская зависть. Эти женщины имели право касаться ЕГО, видеть вблизи, целовать его руки и ноги…принадлежать ему. Он занимался с ними сексом…

Я бы, наверное, умерла от одного касания его пальцев к моей коже. Умерла от счастья. Но мне никогда не оказаться на их месте. Я жалкая эскама. Все, на что я могу рассчитывать, это видеть его издалека…Иногда эскамы ложатся в постель государя, и это считается высшим благом, самым высшим счастьем для раба. Но ночь любви с господином становится последней для эскамы. После этого она умирает. Никто не рассказал мне, почему и что именно убивает несчастную.

Но говорят, что уже много лет Арх не берет девушек–эскам для утех в свою спальню.

Больше всех я сдружилась с блондинкой, с номером Двадцать Один. В прошлой жизни ее звали Ари. Я знаю, мы больше не имели права называть друг друга по именам, но все равно делали это, когда никто не видел и не слышал. Никто не может запретить нам оставаться людьми. И произносить вслух свое имя – это непередаваемое удовольствие. Как будто осталось хоть что-то, что принадлежит только тебе.

– Ты такая лучезарная, такая светлая. Как будто вся эта тьма, что происходит с нами здесь, не коснулась тебя.

Ее пальцы расплетали мои волосы. Отбой еще не начался, и нам еще можно говорить. И мы с Ари расчесывали друг другу волосы и снова заплетали их, чтобы сделать то же самое утром. Иллюзия заботы и привязанности. Без них здесь не выжить.

– Твои волосы, как нежный шелк, они цвета золотистого липового меда, который настоялся и засахарился. Он кажется шелковым или бархатным и блестит на солнце. Я сама с Севера. У родителей были свои ульи. И глаза у тебя…как небо северное. Днем. В самый морозный и солнечный день оно становится ярко-голубым и очень светлым. Я никогда не видела такого цвета у человека. Мне кажется, тогда…там Арх заметил тебя. Он назвал тебя Мотыльком. Мы все это слышали.

– Кому, на хрен, нужны ее глаза? Кто тут на них смотрит? Назвал Мотыльком. Тоже мне достижение. Всех мужчин интересует, сколько ты вынесешь, и какова величина твоей дырки, и как умело ты можешь сжимать мышцы влагалища, когда твою целку порвет хозяин.

Миранда расчесывала роскошные черные кудри и любовалась своим отражением в небольшом зеркале.

– А еще, насколько хозяину понравится твоя задница. Кстати, ею ты тоже должна уметь пользоваться, как, впрочем, и руками, и ртом.

Она мерзко и пошло пошевелила высунутым языком.

– Кому она нужна, замухрышка бесноватая! Огрызается Архбаа. Роксана никогда и ничего не забывает. Рано или поздно она ей это припомнит…как номеру тридцать три «А». Помнишь ее? Кажется, ей вначале отрезали кусок языка…а потом по одному пальцу за каждую букву в слове, которое ей не разрешали произносить.

Снова провела расческой по волосам и тряхнула роскошной шевелюрой.

– Можно подумать, твоя задница чем-то лучше остальных! – огрызнулась Ари.

– Говорят, что когда-то в древности Арх дал свободу рабыне, а потом сделал ее своей женой.

Ари расхохоталась.

– И ты рассчитываешь, что господин заметит тебя?

– Почему бы и нет?

Вздернула острый подбородок и провела руками по тонкой талии и высокой упругой груди.

– Я ублажу его так, как ни одна из его сраных наложниц. Так что не обольщайся, ты! Долбаный и ободранный мотылек.

Она зыркнула на меня миндалевидными черными глазами.

– Тебе не светит!

Ари запустила в нее расческу, и в этот момент включился лазерный луч. А это означало – нам нужно замолчать. Потом, утром, когда мы вместе сядем за стол в столовой, Ари прошепчет мне на ухо:

– Берегись ее. Она подлая сука. Когда-то из-за нее пострадала девушка. При ней ничего не рассказывай. Донесет Сунаг, и мало не покажется. Отправят в Столовую…

– Что такое столовая? На кухню, что ли, отправят? Там работа тяжелее?

– Нам запрещено об этом говорить. Но оттуда никто уже не возвращается. А еще…она права. Будь учтивой с архбаа и моли Бога, чтоб она забыла о твоей дерзости.