Руари почесал зудящие пятна на каждом из своих кивитов, прежде чем опять взглянул на Павека. — Откуда я знаю, что могу тебе верить? Ты уже лгал, и не один раз, например ты соврал про мой яд.

— Ты должен верить человеку, после того, как спросишь себя, что он выигрывет, если врет. Я ничего не выигрываю, если я вру тебе, и я все еще могу убить тебя. По моему, этого достаточно.

— Каши. — Руари глядел вниз, на своих кивитов, когда пробормотал это слово.

— Сначала мекилоты полетят. Может быть тебе и нравиться быть дураком, а мне нет. Эта женщина никогда не заинтересуется грубым, некрасивым темпларом третьего ранга.

— Нет, она интересуется.

— А я нет, — возразил Павек с удивившей его самого силой. — Я лучше знаю, чего можно добиться и чего нельзя.

Руари отпихнул своих кивитов и встал на ноги. — Я убью тебя.

— Она убьет меня раньше.

— Нет, она этого не сделает. Каши не такая. Она не видит зла ни в ком.

На это он мог бы сказать дюжину самых разных вещей, но они все привели бы только к драке. Вместе этого он нагнулся к кивитам и почесал пальцем нос одному из этих любопытных созданий.

— Тем больше причин держать зарнеку как можно дальше от Урика. Ты сделал хорошее дело в тайнике.

Руари опять уселся на землю. — Телами злится на меня. Я никогда не видел ее такой сердитой. Я подумал, что она собирается призвать стража и зарыть мой кости в роще.

— Может быть она и хочет этого, но на сегодняшнем собрании ни один из друидов, за исключением ее и Акашии, не хотел посылать зарнеку в Урик, и я не думаю, что страж этого хочет.

Руари выдернул травинку из земли. — Ты действительно чувствуешь стража, или это очередная ложь?

— Никакой лжи. Я неумелый лгун.

Руари негромко выругался и выдернул еще одну травинку. — Хотел бы я никогда не приходить в Квирайт.

— А я хотел бы никогда не видеть мужчину, создающего Лаг, тогда у меня не было бы необходимости приходить сюда. Ты в состоянии идти домой?

Руари сказал что да, но он был еще слаб и дышал с трудом, поэтому пришлось задержаться. Они посидели на берегу бассейна, говоря друг с другом, и хотя они перестали быть врагами, друзьями они не стали. Слонце уже садилось, когда они вернулись в деревню. Павек пошел искать Йохана, но дварф исчез, как и Акашия, два фермера и пять канков: Телами вызвала вихрь, который отделил созревшую зарнеку от песка, запечатала ее и отправила в Урик.

Солнце только что показалось над горизонтом и воздух оставался холоден и свеж, когда Акашия, Йохан и два охваченных благоговейным страхом фермера Квирайта шли от рыночной деревни Модекан в сторону блистающих желтых стен Урика. После четырехдневной поездки на спине канка через пустые земли, фермеры были рады видеть город Короля-Льва; Акашия же хотела закончить свою работу быстро и без приключений.

Никто не знал что думал Йохан — за исключением того, что он не одобряет все это дело, он не сказал и двух слов с того момента, когда они уехали из Квирайта.

Сегодня был не день Модекана на рынках Урика; так что на дороге почти никого не было. У Акашии было много времени чтобы подумать, успокоиться и снова встревожиться. Они постарались привести зарнеку в Урик в тот день, когда никто не ожидал ни ее, ни их. Она надеялась, однако, что регистратор в Модекане сообщил о них своим начальникам-темпларам и этот отвратительный дварф, с которым они торговали, окажется у стола прокуратора в таможне.

Она надеялась и на то, что этот дварф отправит порошек зарнеки по нужному маршруту: чтобы сделать из него тысячи порций Дыхания Рала. Но чтобы эта надежда осуществилась, она должна была еще надеяться, помимо всего прочего, что Просто-Павек обманул их во всем, что касалось его бывшего коллеги по гражданскому бюро.

Акашия верила всем сердцем, что хронические боли и болезни простых людей Урика достаточно важны для того, чтобы оправдать риск, на который они пошли. Она верила также, что ее искуство мыслеходца, вместе с мастерством друида, в состоянии защитить ее, ее товарищей и три амфоры с зарнекой, аккуратно уложенные в ручной тележке, которую толкал Йохан.

Когда она думала о своих заклинаниях и то, что она Мастер Пути, ее уверенность увеличивалась; потом что-нибудь на краю дороги привлекало ее внимание, или она видела тень Просто-Павека в уголке своей памяти, и ее спокойствие разлеталось в дребезги, в очередной раз.

Сердцем она верила, что Павек ошибается насчет зарнеки и Дыхания Рала, но, как бы она не старалась, ей не удалось убедить себя, что он лжет об опасности, нависшей над городом или о двуличности прокуратора. Бабушка была согласна с ней, что Павек искренне и горячо верит в то, о чем говорит, что он убежден, что это чистая правда. Его сознание легко было проверить как при помощи Пути, так и друидскими заклинаниями, а сам он никогда не станет мастером ни там ни там, хотя он и сумел призвать стража Квирайта, и каким-то образом сумел добраться до рощи Руари, хотя Руари и скрылся в ней ото всех.

Она тогда подумала, она могла бы найти рощу своего юного приятеля и показать дорогу в нее без всяких проблем, но когда она и Бабушка обсудили это, то дружно пришли к выводу, что это выходит далеко за возможности Просто-Павека… Если, конечно, Руари не пригласил его, а тогда один из них запросто мог убить другого или — еще хуже — они оба могли сообразить, что во всем, касающимся зарнеки и Урика, они настроены совершенно одинаково.

И тогда это был бы конец торговли зарнекой: так как Йохан с ними заодно. А оставшиеся жители Квирайта, как друиды так у фермеры, и так намного больше боялись Урика и его бесчеловечного короля, чем необходимо, и они поддержали бы эту непокорную тройку. Квирайт не был идеальной коммуной, в которой мнение любого жителя имело равный вес и решение оставалось за большинством; такие сообщества редко выживали больше, чем год, а Квирайт процветал уже многие поколения. Слово Бабушки естественно перевешивало мнение всех остальных, вместе взятых, но Бабушка никогда не станет настолько глупой, чтобы привести общину к абсолютной власти. Да, этого она никогда не захочет.

Поэтому и отправила Йохана в Урик.

Старый дварф шел без единого слова между ручками своей тележки. Он сопротивлялся любым попыткам втянуть его в разговор с того момента, как они ушли из Квирайта. Йохан горячо возражал против решения Бабушки отправить зарнеку в Урик, пока Руари и Павек скрываются в роще Руари. Но в конце концов Йохан проглотил свои возражения и даже помогал отделять порошек зарнеки от песка в руинах тайника. Когда Бабушка призвала крошечный вихрь, чтобы тот отделил зарнеку от песка, он стоял и держал веялку, хотя его ноги наполовину погрузились в кучу песка и гравия. Она стояла позади решета с большой плетеной корзиной, и набрала достаточно порошка, чтобы наполнить три амфоры. А потом он запряг канка и навьючил на него амфоры — и все это время он постоянно оборачивался и бросал взгляд на дорогу, на которой должны были появиться Павек и Руари, если бы они возращались вместе.

Но дорога осталась пуста, и они уехали из деревни задолго до заката, так и не узнав, что произошло между Павеком и полуэльфом — именно этого и добивалась Бабушка.

Потому что Бабушка была мудрее чем все остальные, вместе взятые. И Бабушка знала, что нужно делать с зарнекой, Квирайтом и вообще со всем на свете.

— Ты увидишь, — уверила Акашия своего молчаливого, угрюмо тащившего тележку товарища. — Все будет хорошо. Мы направимся домой еще до заката солнца, обещаю тебе. Не о чем беспокоиться. Я уверена, что в таможне не будет никаких проблем…

— Нет, не в таможне, — прервал он ее, произнеся самую длинную фразу с тех пор, как они уехали из Квирайта. — Это слишком рисковано. Если твое сердце все еще хочет доставить зарнеку в Урик, я бы скорее привез ее на эльфийский рынок и доверил косоглазому эльфу, чем этому волосатому дварфу на таможне.

— Эльфийский рынок? — Она сразу подумала о чудесах, которые ожидают ее среди пестрых тентов и палаток. Она слышала об этом рынке от Бегунов Луны, когда была еще маленькой девочкой, на за все ее пятнадцать поездок в Урик — она вела счет — они всегда ездили одной и той же дорогой: от ворот до таможни и обратно. За исключением, естественно, последнего раза, когда они повстречали Павека и Йохан повел их на площадь красильщиков, где пестро раскрашенные куски материи то и дело отвлекали ее от дознания.