– В том году так никого в племянники и не взял, хоть его молодые неделями упрашивали. Не хочу, говорит, – и все тут… А тебя вот выделил, – продолжил Богдан. – Подольский крутой, а Сечин то и покруче будет. Он же не из кадетского корпуса, не из гимназии, а прямо из полка сюда пришел! Раньше на Кавказе унтером служил на границе, чуть ли не с османами воевал… У него и медали есть. А еще…

– Горчаков?..

Я не заметил, как ротный подошел. Хотя мог бы – с приближением грозного штабс-капитана Симонова болтовня за столами вокруг стихала.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – отозвался я, вскакивая с места и вытягивая руки по швам.

– Вольно, господин юнкер. – Ротный махнул рукой. – Пройдемте за мной. К вам… посетитель.

– Вот ты какой… господин юнкер.

Андрей Георгиевич стоял в коридоре, подпирая стену могучей спиной, но когда мы вышли из столовой – шагнул навстречу. Ротный тут же кивнул ему, развернулся на каблуках и молча удалился. Эти двое явно понимали друг друга без лишних слов, хоть один уже давно покинул полк, а второй и вовсе расстался с военной формой много лет назад.

Вполне возможно, Андрею Георгиевичу даже не пришлось ссылаться на деда, чтобы встретиться со мной, – хватило и собственного авторитета… и звания. Штабс-капитан гвардии едва ли мог отказать в просьбе полковнику – даже если тот уже давно не носил погон.

– Здравствуйте… – проговорил я, протягивая ладонь. – Вот уж не думал…

– Да чего ты тут разводишь. – Андрей Георгиевич вдруг обнял меня и хлопнул по спине огромной ручищей. – Еще бы по уставу обратился… Всего четыре дня тут, а поди – уже забыл старика?

Мы действительно не встречались уже неделю или даже две. Сначала Андрей Георгиевич куда-то исчез из Елизаветино, а потом и я перебрался в дом на Мойке – поближе к училищу. Обсудить мое зачисление в юнкера мы, конечно же, успели, но в форме он меня еще не видел.

И это, видимо, и растрогало старого безопасника. Да так, что я заметил в его единственном глазу что-то отдаленно похожее на слезу.

– Вас забудешь, Андрей Георгиевич. – Я осторожно вывернулся из медвежьей хватки. – Да и прошло-то всего… Только вчера под ночь заселили.

– И как тебе? С сослуживцами общий язык нашел? – спросил безопасник.

И вдруг хлопнул себя по лбу.

– Тьфу ты… Совсем уже без памяти стал, старый. – Андрей Георгиевич взял меня под руку и потянул к лестнице. – Пойдем! По пути как раз все и расскажешь.

– Как – пойдем? – не понял я. – Так мне сейчас же в классы, на занятия, до сигнала…

– Отставить классы. – Андрей Георгиевич неторопливо зашагал по коридору. – Дед сказал тебя в Елизаветино отвезти. До вечера, стало быть.

Ничего себе.

– А как же… ротный? – Я на всякий случай даже оглянулся. – Симонов…

– Ротный в курсе. Я передал ему дедушкину просьбу, – отозвался Андрей Георгиевич. – Так что на сегодня ты от занятий освобождаешься. Идем.

Такая вот просьба. И попробуй, что называется, откажи. Я представления не имел, зачем вдруг понадобился деду в родовом гнезде Горчаковых. В конце концов, с упрямого старца бы сталось забрать меня домой из чистой вредности. Государыня императрица могла убедить его зачислить меня в военное училище… но не держать меня там все три курса – как полагается.

Нет, едва ли – слишком уж дед сам напирал на то, что немного дисциплины нерадивому отпрыску рода Горчаковых не повредит. И я еду домой только до вечера. А значит…

Пока мы спускались по лестнице, Андрей Георгиевич молчал – видимо, чтобы дать мне достаточно времени переварить занятную новость. Заговорил он, только когда я спросил, что деду вообще от меня понадобилось. И было ли оно действительно настолько важным, чтобы прогулять первый же учебный день.

– Чего не знаю – того не знаю, Саня, – честно признался Андрей Георгиевич. – Сказано было только тебя домой привезти. В целости и сохранности.

Я снова погрузился в раздумья – и безопасник мне не мешал. Прошел к выходу на первом этаже, кивнул дежурному офицеру – видимо, того уже предупредили, что один из воспитанников не вернется до вечера, – спустился по ступенькам и направился к машине.

Той самой двадцать третьей «Волге», которую я искалечил о поребрик на набережной у дома. Машина избавилась от вмятин и царапин слева и обзавелась новым лобовым стеклом вместо того, что я высадил Булавой. Обрела прежний вид и даже будто заблестела еще ярче. Ее можно было починить, просто заменив сломанные детали новыми… в отличие от несовершенного и хрупкого человеческого тела.

За разбитую «Волгу» Андрей Георгиевич мне так ничего и не сказал.

За руль я проситься не стал, хотя скорость помогла бы разогнать некстати накатившие воспоминания. Уселся на пассажирское кресло, закрыл дверцу, щелкнул ремнем безопасности – и молчал, пока не заговорил Андрей Георгиевич.

– Ну, ты хоть расскажи, – начал он, – как тебе жизнь служивая?

Я рассказал. Почти все – умолчав только о драке с его сиятельством князем Куракиным. На серьезную угрозу моей драгоценной персоне четверо зарвавшихся второкурсников никак не тянули, а если узнает дед – можно ожидать чего угодно. Да и сам Андрей Георгиевич вряд ли стал бы хвалить меня за безобразие.

Даже если оно случилось по уважительной причине.

– Однако! – Дослушав меня, старый безопасник довольно ухмыльнулся. – Выходит, жива еще традиция в славной пехотной школе.

– Цук? – уточнил я. – У вас в Москве такое же было?

– В Москве и не такое было… всякое. – Андрей Георгиевич покачал головой. – Только у нас молодых не сугубцами называли, а фараонами.

– Фараонами? – хихикнул я.

– Ага. Или козликами. – Андрей Георгиевич крутанул руль, сворачивая к мосту. – Так, говоришь, дядька у тебя толковый?

– Да вроде. – Я вспомнил немногословного и сосредоточенного Ивана. – Говорят, он из войсковых унтеров в юнкерское поступал.

– Немного таких. Значит, толковый офицер будет, правильный. – В голосе Андрея Георгиевича зазвучало неподдельное уважение. – Слушай его да на ус мотай. Такие армию еще получше самого ротного знают.

– Это почему?

– Симонов уже не первый год во Владимирском, – пояснил Андрей Георгиевич. – И не второй. А служба нынче быстро меняется. Я бы тебе сам чего рассказал – так уж и не вспомню толком. Давно это было, Саня…

От нахлынувших чувств голос Андрея Георгиевича дрогнул, так что снова заговорил он не сразу.

– Службу делить – это, понимаешь… самое настоящее, Саня. Такой дружбы не было у тебя – и не будет больше. Я со своим старшим из училища и дальше вместе держался. Не терялись… – вздохнул Андрей Георгиевич. – Пока не погиб он. В сорок втором году – как сейчас помню.

В то время, когда Россия уже давно не вела войн ни на своей территории, ни уж тем более на чужой. Я мог только догадываться, но что-то подсказывало: старший товарищ Андрея Георгиевича не свалился с крыши, не разбился в аварии – и не попал в лапы дикому зверю на охоте, как отец Богдана. А погиб с оружием в руках, в бою…

В одном из тех, о которых никогда не напишут в учебниках вроде «Истории государства Российского».

Андрей Георгиевич украдкой скосился на меня – видимо, сообразил, что сболтнул лишнего. Я не стал расспрашивать, и в салоне «Волги» воцарилась тишина, разбавляемая только мерным рычанием могучего мотора. И нарушил ее безопасник, только когда мы проехали чуть ли не половину дороги.

– Такие дела, Саня… Вот уж не думал, что выйдет так. А теперь, получается, ты по моим стопам пойдешь. А не Мишка, – задумчиво произнес он.

И замолчал до самого Елизаветино.

К сараю я приближался с некоторой опаской. Одаренному князю – а теперь еще и юнкеру славного Владимирского пехотного училища – не полагается бояться ни увесистых гаечных ключей, ни их прекрасной обладательницы. И все равно я испытывал… скажем так, некоторый дискомфорт.

С Настасьей мы так и не поговорили. Сначала я не застал ее в мастерской, потом меня самого вызывали в полицию, а потом началась учебная суета: пошив формы, шагистика… Виделись раз или два, но едва успели сказать друг другу больше нескольких слов.