Сидение в полутемной землянке и скудная, однообразная, лишенная витаминов пища, казалось, должны были неминуемо привести к повальному распространению цинги. Однако Шелихов сумел избежать этой напасти – из его команды умерли двое, да и тех, считал он, можно было спасти, если бы лекарь постарался. Шелихов заставлял всех выкапывать съедобные коренья – «кутаргарное и сарану»[4], – сушить, толочь, подмешивать жир и есть, как кашу. Этим и спасались. И еще постоянным движением – тоже благодаря Шелихову: «Для этого во время метели ходили возле моря, а в ясные дни по горам на лыжах на дальние расстояния».

Наконец, когда течение отнесло большие льды в океан, 16 июня 1784 года продолжили плавание. Прошло четыре дня, и, в тумане потеряв из виду второе судно, Шелихов пристал к острову Медному, также открытому командором Берингом, – там всегда останавливались промысловики и мореходы. Зиму 1748/49 года здесь провел устюжский купец Афанасий Бахов со своей командой, а спустя четверть века зимовал штурман Потап Зайков, который описал Медный во всех подробностях. Взяв воду и пополнив съестные припасы мясом морских котиков, 23 июня продолжили плавание.

В первых числах июля подошли к Ближним Алеутским островам. На первый из них, Атту, мореход Андреян Толстых когда-то выпустил привезенное им с острова Беринга семейство голубых песцов. Позже, уже став купцом, он вновь приходил на эти острова на собственном судне «Андреян и Наталья». Сегодня эту группу из семи островов называют Андреяновскими. 12 июля наконец встретились со вторым кораблем и на следующий день подошли к Уналашке.

Этот остров был перекрестком всех тихоокеанских путей, туда заходили пополнить припасы, набрать свежей воды, узнать новости и оставить сообщения. Шелихов передал распоряжения для своего третьего судна, но ждать его не стал, торопясь к Кадьяку – оговоренному месту встречи. После десяти дней отдыха, в начале августа, вышли в море. С острова он увез двоих толмачей и нескольких алеутов, «кои добровольно согласились служить». Свой путь на Кадьяк он описал так: «Проходили с северной на полуденную сторону гряду Лисьих островов проливом между островами Унимак и Акун. Сей пролив ничего судовому ходу препятствующего не имеет, потому что чист и пространен, только во время прилива и отлива быстрота в нем наисильнейшая».

Сразу за островами изгибалась узкая и длинная – в 800 километров – полоса суши, похожая очертаниями на хвост калана. Первыми ее нанесли на карту Степан Глотов и Савин Пономарев, назвав островом Алахшахом; вслед за ними описали Петр Креницын и Михаил Левашов, окрестив Аляской. То, что Аляска не остров, а полуостров, открыл Джеймс Кук, однако и он ошибся – соединил ее с островами Кадьяком, Шуяком и Мармотом, не заметив между ними пролива, который был давно известен русским мореходам. Этим-то проливом и шли галиоты Шелихова. Задолго до его экспедиции Ломоносов провидчески предрекал:

Третьего августа 1784 года проливом, который назовут его именем, Шелихов подходил к самому большому из островов, лежащих под брюхом матерой земли Америки. На русских картах он именовался Кихтаком, а местные называли его Кадьяком – Большим островом. Промысловики и моряки, не занятые на вахте, высыпали на палубу и приникли к бортам. Впереди по курсу лежал приметный мыс с двумя горбами, за ним виднелись скалистые берега с нависшими безлесными утесами, вдалеке – заснеженные вершины гор. Мрачно и сурово взирала на пришельцев незнакомая и, казалось, безлюдная, словно застывшая в немом молчании земля. Далеко на западе и востоке, в Европе и Азии возникали и исчезали империи, сменялись династии, всходили на престол и погибали на эшафотах правители, художники создавали шедевры, ученые совершали открытия, а здесь, на краю света, время будто остановилось. Безмолвно нес Великий океан свои воды и как сотни и тысячи лет назад лениво слизывал длинным языком набежавшей волны прибрежную гальку и равнодушно тащил ее за собой. Все невольно притихли и замолчали перед грозным величием этого вечного покоя. И супруги Шелиховы молчали, гадая, что ждет их на новой земле.

На якорь встали в гавани, которую Шелихов назвал Трехсвятительской – по имени своего галиота. На следующий же день он отправил людей на двух сдвоенных байдарах искать жителей острова. То, что он обитаем, было уже известно, как и упорное нежелание конягов – так называли островитян, кадьякских алеутов – торговать с кем бы то ни было. О своем плавании и жизни на островах Кадьяк и Афогнак Шелихов, вернувшись в Иркутск, написал в 1787 году своеобразный отчет, назвав его «Записка Шелихова странствованию его в Восточном море». Написана она от первого лица, простым разговорным языком на основе путевого журнала[5]. Он подробно рассказал о злоключениях промысловиков, пытавшихся зимовать на острове задолго до него – в 1761, 1776, 1780 и 1785 годах. Выжившие предупреждали Шелихова о «кровожаждущих и непримиримых» туземцах; но он любил побеждать там, где отступили другие: «Я мало уважал всё сие и пренебрегал все опасности, дабы достичь цели, намерений общества и моих собственных». Хлебников в своих записках осторожно заметил, что враждебное отношение аборигенов Кадьяка к чужакам объяснялось неоднократными нападениями на них и племен Кенайского полуострова, и индейцев-тлинкитов, и «белых людей».

Способов наладить взаимоотношения было два: кнут и пряник. Шелихов использовал оба – одаривая пряниками, держал наготове кнут и при необходимости не гнушался его применять.

Первая встреча с туземцами и предложение Шелихова принять его подарки закончились плачевно: забравшись на утес, жители Кадьяка обстреляли из луков байдары с пришельцами. Шелихов уверял, что конягов было «превеликое множество, по крайней мере до 4000 человек». Эта цифра вызывает сомнение у исследователей; однако заметим, что сомнения вызовут любые цифры, ведь туземцев на острове никто не считал, а значит, ни подтвердить, ни опровергнуть приведенные Шелиховым данные не представляется возможным. Многие мореходы, проплывая у берегов открытых ими земель, определяли на глазок и размеры островов, и численность населения. Так, Джеймс Кук на острове Пасхи увидел от шести до семи тысяч аборигенов, Жан Франсуа Лаперуз – всего две тысячи, Юрий Лисянский – около полутора тысяч человек; остается только догадываться, сколько их было на самом деле.

Можно сравнить названное Шелиховым число туземцев с итогами переписи, проведенной на Кадьяке в 1792 году Александром Барановым: «мужеска и женска пола» оказалось 5696 человек, что вполне согласуется с данными Шелихова. Правда, в своей «Записке» последний уверял, что привел в подданство «ея величеству обоего пола с лишним 50 000 душ». Сравнение с данными переписи дало повод недоброжелателям и откровенным врагам Шелихова обвинить его компанию в истреблении местного населения – получалось, что всего за шесть лет оно сократилось почти в десять раз. Напомним: когда Шелихов составлял «Записку», он уже знал, что будет подавать ее губернатору, затем она уйдет в Сенат и, возможно, ее прочтут самой государыне, так что его стремление преувеличить число новых подданных империи вполне объяснимо.

Моряки военных кораблей разговаривали с промысловиками, прибывшими на остров вместе с Шелиховым, и те утверждали, что против них вышли не четыре тысячи, а от силы 300–350 человек. Как бы то ни было, туземцев на Кадьяке было намного больше, чем прибывших на двух галиотах, и потому Шелихов принял все меры, чтобы не быть застигнутым врасплох. Нападения продолжились и в следующие дни. А 12 августа, в полночь, коняги навалились толпой и едва не перебили всех. «Очевидная смерть придала нам бодрости, и мы с оною, защищаясь нашими ружьями, насилу смогли обратить их в бегство». Случаи, когда туземцы, вооруженные луками и стрелами, уничтожали белых с огнестрельным оружием, были отнюдь не редки, так что в рассказе об этой победе следует усмотреть не похвальбу, а свидетельство геройства защитников, предусмотрительности Шелихова и его организаторских способностей.