— Как насчет того, чтобы я рассказала тебе завтра?

Это было не то, что я хотел услышать, но, по крайней мере, это была гарантия того, что я увижу ее снова.

— Да, уже поздно, а тебе все еще нужно позвонить своей маме.

— Это не поэтому, Дрю. — Ее голос смягчился, и мне захотелось завернуться в него, как в шерстяное одеяло. — У нас был совершенно особенный день, и я не хочу рисковать портить его, говоря об этом.

Мой желудок мгновенно начал скручиваться.

— Это плохая история? Случилось что-то плохое?

— Нет, нет. Ничего подобного. Речь идет просто о других людях, мотивациях и прочем, и я бы хотела, чтобы прошлые парни или события не всплывали в памяти о нашем дне.

— Я могу уважать это. — Сжал ямочку на ее подбородке между указательным и большим пальцами и закончил разговор губами. Это был очень эффективный способ заставить исчезнуть любую тему, о которой мы говорили.

Кенни медленно отстранилась, ее глаза постепенно открывались, как будто с задержкой. И когда скользнула в сторону, чтобы выйти из кара, она остановилась и прищурилась.

— Так что насчет аптеки утром? Это заставит тебя чувствовать себя лучше или, по крайней мере, меньше нервничать?

— Моя единственная забота — это ты, Кенни. — Честно говоря, мысль о том, чтобы стать отцом, никогда не пугала меня, но я не собирался говорить ей об этом. Я не хотел, чтобы девушка подумала, что забыл презерватив нарочно, чтобы обрюхатить ее, потому что это было совсем не так. Я не боялась иметь ребенка — это не повлияло бы на мою жизнь так, как на ее, — но это не означало, что хотел его в ближайшее время. — Если тебе от этого станет легче, я отвезу тебя. Если ты уверена в своей контрацепции, тогда буду доверять тебе.

— Я уверена, — сказала она, наклонившись ко мне для последнего поцелуя.

— Тогда я доверяю тебе.

С тех пор, как Кенни появилась на курорте, я выполнял свои ежедневные задачи. Всегда думал, что на этой неделе у нас не было простоев, но, как оказалось, они были. Наверное, я так привык работать в черепашьем темпе в течение остальной части года, что это просто стало моей рутиной, независимо от того, насколько мы были загружены.

С другой стороны, без Кенни здесь, какая у меня была причина работать быстрее?

Не в первый раз я задавался вопросом, каково будет без нее здесь. Особенно после вчерашнего вечера. Я не знал как смогу прикоснуться к ней, полностью быть с ней, а затем отпустить ее. Конечно, я не думал об этом, прежде чем прижать девушку к окну своей спальни.

Или стене в душе.

Я покачал головой, надеясь, что это на время развеет эти мысли. У меня была работа, которую нужно было сделать, и мне нужно был спуститься с облаков. Чем быстрее выполню это задание, тем скорее смогу снова ее увидеть — я должен был встретиться с ней после уборки главного дома.

Но как только я открыл дверь в «Скворечник», то понял, что мне не придется ничего убирать, прежде чем увидеть ее, потому что она была там. Девушка стояла ко мне спиной, но я знал, что это была она. Кенни стояла перед витриной, опустив голову, как будто молилась. Я медленно подошел ближе, задаваясь вопросом, что удерживало ее внимание — и почему она не услышала, как я вошел, — и в то же время не пугая ее, как сделал прошлый раз на ее крыльце.

Кенни, казалось, изучала что-то на своем телефоне, поэтому я тихо произнес ее имя.

— Кенни, — практически шепотом позвал я.

Нет ответа.

Поэтому я сделал еще один шаг к ней.

— Кенни. — На этот раз чуть громче.

По-прежнему ничего.

Задаваясь вопросом, не была ли девушка плодом моего воображения, я подошел к ней сбоку, на пару футов. С опущенной головой ее лицо было скрыто за вуалью из светлого шелка, что, вероятно, ограничивало ее периферийное зрение.

— Кенни. — Я попробовал в последний раз, и когда она все еще не ответила или не отреагировала, я воспользовался другим ее органом чувств — осязанием.

Когда я слегка задел ее руку, девушка подпрыгнула так высоко, что я бы не удивился, если бы обе ноги оторвались от земли. Но как только она узнала меня, обожание сменило страх в ее глазах. Я обнаружил, что она не могла меня слышать, потому что у нее были наушники, вероятно, она слушала музыку.

— Ты напугал меня до чертиков, Дрю, — выдохнула она, прижимая руку к груди. По крайней мере, на ее лице была улыбка. — Должно быть, я слишком сосредоточилась, чтобы заметить тебя. Наверное, поэтому мама всегда говорит не носить наушники в общественных местах.

— На чем ты так сосредоточилась?

Она посмотрела в сторону и указала на витрину.

— Просматривала информацию о фактах, размещенных по всей комнате. Мне все это показалось действительно интересным, поэтому я решила посмотреть, что еще могу найти об этом в Интернете.

Артефакты из Чогана были выставлены за стеклянными витринами, но та, перед которой она стояла, в основном содержала факты о черных птицах и символизме, который они имели для семьи. Я многое мог рассказать на эту тему, поэтому мысль о возможности обсудить это с ней взволновала меня.

— Ну, уборка этой комнаты — моя последняя задача на сегодня, так что, если хочешь, пока убираюсь, я могу рассказать тебе все, что ты хочешь знать обо всем, что здесь есть. Это избавит тебя от чтения. Кроме того, у меня есть еще несколько лакомых кусочков, которых нет ни на одном из информационных плакатов. А когда закончу, мы сможем перекусить.

Она сунула наушники в карман и улыбнулась.

— Я бы с удовольствием.

Сон ускользал от меня большую часть ночи, благодаря моему сверхактивному мозгу. Я не могла перестать прокручивать в голове свой вечер с Дрю и наш последующий разговор в конце. Понятия не имела, во что ввязываюсь, но в то же время мне было все равно.

Я разберусь со своими чувствами, когда доживем до конца недели.

До тех пор я планировала наслаждаться тем небольшим временем, которое у меня оставалось.

Когда Дрю начал натирать стеклянную витрину, где я стояла, он указал на то, что выглядело как чучело птицы, хотя при ближайшем рассмотрении я поняла, что оно никогда не было живым существом. Перед ним лежала карточка, заполненная общей информацией о черных птицах, но вместо того, чтобы зачитать ее мне, Дрю декларировал ее так, будто сам написал.

— Для коренных американцев каждое животное имеет особое значение. Например, они верят, что вороны — символы удачи. Если бы они увидели одного из них, это означало бы, что их ждет что-то хорошее. Но, учитывая, что черный дрозд — это совершенно другой вид птиц, то он имеет свое собственное значение.

— Подожди… Что? Это не одно и то же?

— Ну, нет. — Он выдержал мой пристальный взгляд, нахмурив брови, вероятно, не понимая моего замешательства. — Вороны — черные птицы, а черные дрозды — не вороны.

Предположив, что сейчас он просто издевается надо мной, я прищурилась и сказала:

— Ваш информационный центр для гостей заполнен фактами о воронах, но ваш курорт назван в честь совершенно другой птицы. Возможно, именно в этом вы, ребята, ошибаетесь с этим местом. Может быть, если вы переименуете его, люди слетятся сюда. — Этот каламбур был полной случайностью, хотя и идеально рассчитан.

Его раскатистый смех, достаточно громкий, чтобы заставить меня подумать о землетрясении, заполнил комнату.

— Нет, Кенни… — Веселье, прокатывающееся по его телу, мешало говорить.

— Что «нет»? — Я указала на карточку, которую изучала до того, как он вошел и снова напугал меня. — В этом случае оба слова используются как синонимы. Я не понимаю, в чем разница.

— В чем разница между вороной и черным дроздом? — спросил он сквозь приступы веселья.

Я знала, что моя непреднамеренная шутка была забавной, но по тому, как Дрю отреагировал, можно было подумать, что это была истерика. Вместо того, чтобы ответить, я просто скрестила руки на груди и подождала, пока он успокоится.